Есть в России места, где время течет по-другому. Не медленнее, нет. А как-то… вязко. Будто густой кисель. Такие места обычно прячутся вдали от больших дорог, в складках лесов и болот. Мой железнодорожный переезд — одно из таких мест. Затерянный в муромских лесах, на однопутной ветке, которая, кажется, ведет из ниоткуда в никуда.
Меня зовут Семен. Мне под сорок, и последние пять лет я — смотритель этого переезда. После того как моя жизнь в городе дала трещину — развод, потеря работы, вот это все — я сбежал сюда. Сбежал от людей, от шума, от самого себя. Мой мир сузился до размеров будки, пахнущей креозотом и старым деревом, до скрипа ржавого шлагбаума и расписания, в котором значилось всего два поезда в сутки: утренняя электричка и ночной товарняк. Идеальная работа для того, кто хочет исчезнуть.
Первые годы я находил в этом покой. Я сроднился с тишиной, с шепотом сосен, с криками ночных птиц. Я думал, что знаю этот лес, эту ветку, как свои пять пальцев. Я думал, что здесь не может произойти ничего нового.
Как же я ошибался.
Все началось с Федорыча, старика, который работал здесь до меня. Когда я принимал смену, он, передавая мне связку ключей, сказал одну странную вещь.
— Ты, Семен, главное, одно правило запомни, — проскрипел он, не глядя мне в глаза. — Когда ночной товарняк пройдет, свет в будке гаси. И сиди тихо до рассвета. Ни в коем случае не выходи и в окна не смотри.
— Почему? — удивился я. — Медведи, что ли?
— Хуже, — он усмехнулся беззубым ртом. — Гораздо хуже. Просто делай, как я сказал. И проживешь долго.
Я списал это на старческий маразм. Но правило, на всякий случай, соблюдал. До поры до времени.
Первый раз я его нарушил примерно через год. Была душная июльская ночь. Товарняк прошел, как обычно, в 01:20. А около трех часов ночи, когда тишина стала совсем уж невыносимой, я услышал далекий гул. Он нарастал. Приближался поезд, которого не было в расписании.
Любопытство взяло верх над старым суеверием. Я подошел к окну. Шлагбаум был поднят, семафор горел зеленым. Но по рельсам, со стороны болот, шел состав. Он шел медленно, почти беззвучно, не стуча на стыках рельсов. Это был старый, еще советский состав из нескольких пассажирских вагонов, выкрашенных в больничный, грязно-белый цвет. Окна в них были огромными, панорамными, и в них горел яркий, холодный, хирургический свет.
Когда первый вагон поравнялся с моей будкой, я увидел то, что заставило меня отшатнуться от окна.
Вагон был похож на операционную. Вдоль окна тянулся длинный металлический стол. И над ним, склонившись, работало… нечто. У него не было четкой формы. Это был силуэт из тени и согнутой под немыслимыми углами проволоки, из которого в разные стороны тянулись десятки длинных, многосуставчатых конечностей, похожих на лапы насекомого. В каждой конечности было зажато что-то блестящее: игла, скальпель, зажим.
А на столе… на столе лежали части. Части разных животных. Вот волчья голова с оскаленной пастью. Вот крыло ворона. Вот змеиное, покрытое чешуей тело. И существо методично, с какой-то жуткой, нечеловеческой точностью, сшивало их вместе. Оно пришивало крылья к змеиному телу, а на место головы прилаживало волчью пасть. Оно не создавало. Оно собирало чудовище.
Я смотрел, оцепенев от ужаса. Поезд шел медленно, вагон за вагоном. И в каждом была своя операционная. В одном собирали нечто, похожее на рысь с ногами оленя. В другом — сшивали медвежью лапу с телом гигантского бобра. Это был конвейер. Конвейер по производству кошмаров.
Когда последний вагон миновал переезд, я рухнул на стул. Меня трясло. Я вспомнил слова Федорыча. Теперь я понял, почему он советовал не смотреть.
Поезд-Хирург. Так я его прозвал. Он приходил не каждую ночь. Раз в неделю, иногда реже. Всегда в одно и то же время. И всегда после его прохода лес вокруг меня менялся.
Я начал замечать странные вещи. Неправильные следы на влажной земле у ручья — отпечатки копыт рядом с отпечатками волчьих лап. Странные звуки по ночам — вой, который переходил в птичий клекот. Однажды я увидел на ветке змею с маленькими, кожистыми крылышками, которая смотрела на меня слишком умными, не змеиными глазами.
Лес превращался в полигон. В виварий под открытым небом, где неудачные, искалеченные создания пытались выжить. И они страдали. Я слышал их боль в ночном лесу.
Я нашел Федорыча в соседней деревне. Он был уже совсем плох. Увидев меня, он все понял.
— Видел, значит, — прохрипел он.
— Что это, Федорыч? Что это за поезд?
Он долго молчал, глядя в стену.
— Это не поезд, Семен. Это… Санитар. Лесной Санитар.
— Санитар? — не понял я. — Он же создает уродов!
— Нет, — покачал головой старик. — Он не создает. Он… чинит. Как умеет.
И он рассказал мне. Старую, как этот лес, легенду. Что когда мир был молодым, все звери были едины. Но потом что-то случилось. Великий Разрыв. И единое целое распалось на тысячи осколков — на волков, медведей, птиц. И теперь Поезд-Хирург, древний, как сам мир, пытается собрать все обратно. Он не злой. Он просто… другой. Он видит сломанное и пытается его починить. Он пытается воссоздать то, что было когда-то утрачено. Идеальное, первозданное существо.
— Только у него не получается, — закончил Федорыч. — Руки-то у него… нечеловеческие. И память дырявая. Вот и лепит уродов. А они мучаются. И ненавидят все живое, цельное. Особенно — людей.
После этого разговора мой страх сменился какой-то жуткой, тяжелой тоской. Я продолжал работать. Гасил свет. Сидел в темноте и слушал, как мимо моей будки беззвучно проплывает больничный поезд, а потом до самого утра слушал, как в лесу кричат от боли и ненависти его новорожденные дети.
Я стал частью этого мира. Его безмолвным, испуганным свидетелем. Я думал, так будет всегда. Но однажды ночью все изменилось.
Я, как обычно, сидел в темноте, когда услышал гул приближающегося поезда. Он шел. Я закрыл глаза, чтобы не видеть. Но что-то было не так. Поезд остановился. Прямо у моего переезда.
Сердце ухнуло в пятки. Он никогда не останавливался. Я замер, боясь дышать. И услышал тихий стук в дверь моей будки.
Я не открыл. Я забился под стол, зажав уши руками. Но стук повторился. А потом раздался голос. Тихий, искаженный, будто собранный из сотен разных голосов — человеческих, звериных, птичьих.
«Помоги».
Я сидел под столом, и меня колотило. А голос продолжал.
«Сломалось. Не починить. Нужна… рука. Человеческая. Помоги».
Я выглянул из-за стола. Прямо напротив будки стоял один из вагонов. Дверь в него была открыта, и на перрон падал яркий, холодный свет. На операционном столе лежало что-то маленькое. А рядом, на полу, валялась одна из конечностей-инструментов Хирурга. Она дергалась, как перебитая лапа паука.
Я не знаю, что на меня нашло. Страх, жалость, или просто накопившееся безумие. Я встал, взял из ящика свой набор инструментов — плоскогубцы, отвертку, изоленту — и вышел из будки.
Я подошел к вагону. Воздух вокруг него был стерильно холодным. Я заглянул внутрь. На столе лежала маленькая лисичка. У нее была перебита лапа. А существо-хирург стояло рядом, и все его конечности безвольно повисли. Оно смотрело на меня своей безглазой тенью. И я чувствовал его отчаяние.
«Рука…» — снова прошелестел голос у меня в голове.
Я понял, что оно просит. Оно не могло починить свой собственный инструмент. А без него не могло помочь лисе.
Я вошел в вагон. Я подошел к сломанной конечности. Это был сложный механизм из хитина, металла и чего-то еще, живого. Я проработал двадцать лет с техникой. И я увидел, что нужно делать. Я взял плоскогубцы, отвертку. Мои руки дрожали, но они работали. Я что-то подкрутил, что-то соединил. Через десять минут конечность дернулась и заработала.
Хирург медленно поднял ее. Взял иглу. И начал аккуратно, стежок за стежком, сшивать косточки на сломанной лисьей лапе.
Когда он закончил, он отнес лисичку к выходу и осторожно опустил на землю. Она отряхнулась и скрылась в лесу.
А потом он повернулся ко мне.
«Спасибо», — прошелестел голос. — «Теперь… ты».
И я почувствовал укол в шее.
Я очнулся в своей будке. Голова гудела. Поезд ушел. Я вскочил, подбежал к зеркалу. Я был цел. Никаких шрамов, никаких изменений. Я подумал, что мне все это приснилось.
Но когда я вышел на улицу, я увидел на пороге будки маленький, аккуратно собранный «подарок». Это была полевая мышь с крошечными, но идеально работающими крылышками летучей мыши.
Я все понял. Я не стал его помощником. Я стал его частью. Он «починил» меня, вживив в мой мозг что-то, что позволяет мне понимать его. А взамен… взамен я должен помогать ему.
Теперь Поезд-Хирург останавливается у моего переезда каждую ночь. И я выхожу. Иногда я чиню его инструменты. Иногда — помогаю держать животное, пока он его «улучшает». А иногда… иногда он привозит людей. Заблудившихся грибников, пьяных охотников. Он не убивает их. Он их «дополняет». Пришивает им когти, чтобы лучше цепляться за жизнь. Дает им ночное зрение, вживляя совиные глаза.
Они уходят в лес. Другими. Улучшенными. И они благодарны ему.
Я больше не боюсь. Я больше не чувствую себя одиноким. Я нашел свою работу. Я — ассистент Санитара. Я стою на границе миров, на перекрестке эволюции.
И я знаю, что однажды он привезет кого-то, кого нельзя будет просто «улучшить». Кого-то, кто будет сломан окончательно. И тогда ему понадобится не просто ассистент. Ему понадобится новый материал.
И я буду готов. Потому что иногда единственный способ починить сломанный мир — это самому стать его частью. Даже если эта часть — чудовище.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #страшныеистории #ужасы #крипипаста