Когда Алексей впервые увидел Кристину — худенькую, с длинными каштановыми волосами, в обтягивающем платье, смеющуюся над его шутками так, будто он был самым остроумным человеком на свете — он понял: это та самая. Та, ради которой стоит всё изменить.
Он не замечал, как в его голове постепенно складывалась картина новой жизни: без шумных семейных ужинов, без вечных упрёков жены, без её вечного «А ты опять забыл про свечку на торт для Маруси?». Нет. Только он, Кристина, море, маленький домик на побережье, и никаких обязательств. Свобода.
Анна, его жена, за двадцать лет брака превратилась в тень той девушки, в которую он влюбился. Её глаза стали уставшими, голос — резковатым от постоянной заботы о детях, о доме, о его карьере. Она всегда была рядом, всегда всё делала правильно, но… она перестала быть интересной. По крайней мере, так он себе объяснял.
— Ты просто устал, — говорила она, когда он начинал отдаляться. — Нужно отдохнуть. Мы поедем в отпуск, как раньше.
Но он уже не хотел «как раньше». Он хотел «по-новому». С Кристиной.
Анна знала. Конечно, знала. Женщины всегда знают. Она видела, как он стал чаще опаздывать с работы, как стал тщательнее следить за собой, как перестал прикасаться к ней по ночам. Она видела, как он прячет телефон, как улыбается, получив сообщение. И она видела, как он смотрит на молодых девушек в магазине, в кафе, в метро.
Но Анна не стала устраивать сцены. Она не стала кричать, не стала умолять. Она просто… начала готовиться.
Не потому что боялась. Не потому что теряла контроль. А потому что знала: если он уйдёт, она не останется ни с чем. Не ради мести — ради справедливости. За двадцать лет, за двух детей, за то, что вырастила его карьеру, пока он работал, а она сидела с детьми, училась заочно, платила за квартиру, пока он «ещё не зарабатывал».
Она начала с юриста. Консультация стоила недёшево, но Анна копила. На чёрный день. Всегда.
— Если он уйдёт с другим человеком и заберёт деньги, — сказала она, — что у меня будет?
Юрист, женщина лет пятидесяти с проницательными глазами, спокойно ответила:
— Зависит от того, что вы уже сделали.
Анна кивнула. Она уже поняла: закон на стороне того, кто действует первым.
Через три месяца после начала отношений с Кристиной Алексей объявил, что уходит. Он выбрал вечер пятницы, когда дети были у бабушки.
— Я не могу больше так, — сказал он, стоя в дверях гостиной, как будто собирался уйти прямо сейчас. — Я влюбился. Это серьёзно.
Анна сидела на диване, пила чай. Спокойно. Почти улыбалась.
— Я знаю, — сказала она. — Кристина, да?
Он замер.
— Откуда…
— Ты оставил телефон на кухне неделю назад. Я не читала переписку. Просто увидела имя в недавних звонках. «Любимый», — она усмехнулась. — Очень оригинально.
Он покраснел.
— Прости, Анна. Но я не могу больше притворяться. Я ухожу. Завтра заберу вещи.
— Забирай, — кивнула она. — Только не забудь проверить счёт. Вдруг что-то не так.
Он не понял. Но пожал плечами. Ушёл.
Утром он пришёл за чемоданами. Анна уже собрала его вещи — аккуратно сложенные рубашки, обувь, книги. Даже любимые часы лежали в коробке.
— Спасибо, — сказал он, почти тронутый.
— Не за что, — ответила она. — Ты был хорошим отцом. Это главное.
Он хотел сказать что-то ещё, но не нашёл слов. Ушёл.
Анна закрыла дверь. Прислонилась к ней. Глубоко вдохнула. Потом вышла на балкон, закурила — впервые за пять лет. Дрожащими руками.
Она знала: самое сложное только начинается.
Алексей поселился с Кристиной в новой квартире — съёмной, но модной, в центре. Она работала в фитнес-клубе, зарабатывала немного, но была красивой, молодой, полной энергии. Она обещала ему счастье. Он верил.
Через два дня он решил перевести деньги — на аренду, на жизнь, на отдых. Открыл приложение банка. И замер.
— Что за чертовщина?
На счёте осталось 12 тысяч. Вчера там было 4,7 миллиона.
Он перепроверил. Переводы. Операции. Ничего. Ни одного крупного списания. Ни одной ошибки.
— Анна… — прошептал он.
Позвонил в банк. Оператор подтвердила: три дня назад был осуществлён перевод на сумму 4 миллиона 680 тысяч на счёт третьего лица. По доверенности.
— По доверенности? Какой доверенности?
— Подписана нотариусом. От вашего имени. Доверенное лицо — ваша жена, Анна Сергеевна.
Он похолодел.
Он не давал никакой доверенности.
Но потом вспомнил: год назад, когда он оформлял ипотеку, Анна просила подписать пачку бумаг. «Для страховки, вдруг что», — сказала она. Он подписал, не читая. Как всегда.
Она использовала доверенность, чтобы переоформить деньги.
Но как? Куда?
Анна тем временем сидела в офисе юриста. Перед ней лежал договор о создании фонда поддержки семьи. Все деньги, переведённые с его счёта, были защищены законом — они находились в управлении независимого попечительского совета. Часть средств шла на образование детей, часть — на содержание Анны, часть — на благотворительность. Ни один суд не мог признать эти деньги совместно нажитым имуществом, потому что фонд был создан до расторжения брака, а деньги — переведены по доверенности, выданной добровольно.
— Это легально? — спросила она.
— Абсолютно, — улыбнулась юрист. — Вы не украли. Вы просто воспользовались тем, что он вам дал. Доверенность — это юридическая сила. А вы — мать его детей. Суд встанет на вашу сторону, если он подаст в суд. Особенно если узнают, что он ушёл к молодой любовнице, оставив семью.
— Я не хочу суда, — сказала Анна. — Я хочу, чтобы он понял.
Алексей пришёл к ней на следующий день. Без Кристины. Взъерошенный, с мешками под глазами.
— Где деньги, Анна?
Она открыла дверь. В доме пахло детским кремом и кофе. Из комнаты доносился смех дочери.
— В безопасности, — сказала она. — Ты хотел начать новую жизнь? Я тоже. Только моя — настоящая.
— Это мои деньги! Я их зарабатывал!
— Да, — кивнула она. — Ты зарабатывал. А я — поддерживала. Я сидела с детьми, пока ты строил карьеру. Я платила за квартиру, когда ты «ещё не зарабатывал». Я готовила, убирала, лечила, учила, помогала. Двадцать лет. А ты ушёл к девочке, которая даже не знает, как стирать твои рубашки.
— Это не честно, — прошептал он.
— А ты думал, что честно — уйти и забрать всё? Оставить нас с детьми ни с чем?
— Я бы платил алименты!
— Алименты? Ты даже не знаешь, сколько они составляют. А фонд, который я создала, обеспечит детей до 25 лет. А меня — до пенсии. Без твоих «алиментов».
Он сел на табурет в прихожей. Голова кружилась.
— Ты всё спланировала?
— Да, — сказала она. — С того момента, как ты впервые задержался на работе «по делам».
— Почему ты ничего не сказала?
— А зачем? Ты бы не поверил. Ты бы сказал, что я параноик. Или ревнивица. Я просто ждала. И действовала.
Он посмотрел на неё — впервые за долгое время по-настоящему. Увидел женщину. Сильную. Умную. Невероятно сдержанную.
— Ты меня ненавидишь?
— Нет, — тихо ответила она. — Я жалею. Жалею, что ты не оценил то, что имел. Что выбрал иллюзию. Но ненавижу? Нет. Ненависть — это привязанность. А я уже свободна.
Алексей вернулся к Кристине. Она ждала его с ужином.
— Ну что, всё решили с бывшей? — спросила она, наливая вино.
— Она забрала деньги, — сказал он. — Всё.
— Что? Как?
Он рассказал. Кратко. С горечью.
Кристина помолчала. Потом сказала:
— Ну и что? У нас есть молодость. Мы справимся.
Но через месяц стало ясно, что «справиться» не получается. Алексей нашёл работу — в два раза хуже и в три раза хуже оплачиваемую. Кристина уволилась из клуба — «надоело». Они переехали в более дешёвую квартиру. Потом — в студию.
Он начал пить. Не много. Но чаще.
Кристина скандалила. Говорила, что он «не такой, как раньше». Что он «разваливается».
— А ты? — спросил он однажды. — Ты обещала счастье. Где оно?
— Ты сам всё испортил! — закричала она. — Не надо было оставлять жену, если не готов к трудностям!
Он вышел. Пошёл пешком. По городу, где когда-то гулял с Анной. Где они выбирали имя для дочери. Где снимали первое жильё. Где он клялся в вечной любви.
Он понял: он потерял не только деньги. Он потерял уважение. Семью. Себя.
Анна тем временем открыла школу танцев для детей. Маленькую, в районе. Аренда — от фонда. Персонал — молодые танцоры, которым она платила из средств фонда. Она сама преподавала. Дети обожали её.
Она не стала богатой. Но стала свободной.
Иногда она смотрела на фото в альбоме — их свадьбу. Молодые, счастливые, полные надежд.
— Почему ты не забрала всё? — спросила однажды дочь, которой уже исполнилось 17. — Он же заслужил.
Анна улыбнулась.
— Потому что я не хочу быть такой, как он. Я хочу быть лучше. Я хочу, чтобы вы с братом росли с чувством, что справедливость существует. А не с мыслью, что можно просто взять и уничтожить.
Девочка кивнула. Потом спросила:
— А ты ещё любишь его?
Анна задумалась.
— Любовь ушла. Но благодарность осталась. За то, что он был отцом. За то, что дал мне вас. Но любовь… нет. Она не возвращается. Особенно когда её предали.
Через год Алексей пришёл к ней снова. На улице шёл дождь. Он стоял под козырьком её школы.
— Можно войти?
Она кивнула. Провела в кабинет.
— Я пришёл извиниться, — сказал он. — Не за деньги. За всё. За то, как я ушёл. За то, что не ценил. За то, что поверил, что счастье — это кто-то другой.
Она смотрела на него. Молча.
— Я разошёлся с Кристиной. Она уехала. Сказала, что я «не её уровень».
Анна чуть улыбнулась.
— Уровень — это не деньги. Это характер.
— Я знаю, — сказал он. — Теперь знаю.
— Хочешь чаю?
— Да, — прошептал он. — Пожалуйста.
Она налила. Села напротив.
— Я не хочу возвращаться, — сказал он. — Я понимаю, что это невозможно. Но я хочу… чтобы ты знала. Что я вспоминаю. И что мне жаль.
— Я верю, — сказала она. — Но прошлое не вернуть. Мы разные люди теперь.
— Я знаю, — кивнул он. — Просто… спасибо. За то, что ты не сломалась.
Она посмотрела в окно. Дети танцевали. Смеялись. Жизнь шла дальше.
— Я не сломалась, — сказала она. — Потому что знала: справедливость — не в мести. А в том, чтобы не стать таким, как тот, кто тебя предал.
Он вытер глаза. Встал.
— Удачи тебе, Анна.
— И тебе, Лёша.
Он вышел. Дождь кончился. На улице появилась радуга.
Анна осталась одна. Подошла к окну. Посмотрела на мир, который она построила сама. Без него. Без жалости. Без ненависти.
Она была не жертвой. Она была победительницей.
Потому что она — уже всё предусмотрела.
**Конец.**