Екатерина Даниловна стояла у большого панорамного окна своей гостиной и смотрела на ухоженный двор таунхауса.
Внизу, на идеально подстриженном газоне, играла соседская девочка с собакой. Ее смех едва долетал сквозь толстое стекло.
Екатерина Даниловна сжала телефон. На экране светилось последнее сообщение от сына, отправленное две недели назад: "Мама, давай не будем сейчас это обсуждать. У нас все хорошо. Егор спит".
Это был конец разговора, который так и не начался. Она вздохнула и положила телефон на подоконник.
В большом, богатом доме было тихо. Раньше эту тишину регулярно нарушал звонкий детский смех и топот маленьких ножек.
Теперь же ее нарушали только шаги помощницы по дому, которая приходила раз в неделю, да мерный гул дорогой кофемашины, которую включил супруг.
— Опять переживаешь? — раздался голос мужа со стороны кухни. — Перестань, Катя. Испортишь себе настроение. Иди лучше кофе пей.
Владимир был человеком дела, прямым и уверенным. Он построил эту жизнь своими руками, и у него не было привычки сомневаться в своих решениях. Особенно когда он был прав по закону.
— Не могу, Володя, — тихо ответила Екатерина Даниловна, не отворачиваясь от окна. — Сегодня пятница. Раньше они всегда в пятницу приезжали, с ночевкой. Егорушка свой плед любимый всегда привозил… Говорил, что у бабушки пахнет пирогами и сказками...
— И что? Теперь он, по их логике, должен ночевать под мостом, потому что мы свою квартиру им не отдали? — Владимир вышел в гостиную, держа в руках две фарфоровые чашки. — Абсурд. Полный абсурд. Мы же не на улицу их выгнали. Просто не дали то, что им не принадлежит. Это квартира моей матери, они не имеют на нее никакого права. Пусть снимают или берут в ипотеку. Все с нее начинали.
— Но им не одобрили, Володя. Лилия говорила, что банк требует первоначальный взнос больше, чем они могут собрать. А квартира бабушки… она бы решила все их проблемы...
— Проблемы! — фыркнул Владимир, ставя чашку перед женой. — Их проблема в том, что они хотят всего и сразу. Не поработали как следует, не пожили в стесненных условиях, не прошли этот путь. Сразу на готовенькое претендуют. Бабушкина квартира — это наша собственность. Мы за мамой ухаживали до последнего дня, мы за нее платили, мы ее содержали. Они что, думают, она с неба упала к нам в собственность? По закону все чисто. А их ипотека — это их трудности, которые они должны преодолевать, а не перекладывать на нас, пожилых людей.
Екатерина Даниловна знала, что муж прав. Но где-то глубоко внутри с ней боролось чувство вины и человечность.
Она помнила радостные глаза Лилии, когда та впервые переступила порог их дома. Помнила, как Владимир-младший, их Вовочка, с гордостью представлял ее родителям: "Мама, папа, это Лилия".
Теперь же эта самая Лилия, по мнению Екатерины Даниловны, стала камнем преткновения.
— Это она его настраивает, — убежденно сказала она, наконец отходя от окна и садясь в кресло. — Наш сын не мог таким стать. Помнишь, каким он был добрым и отзывчивым? Она вбила ему в голову, что мы им обязаны, что мы — плохие, жадные родители. И внуком теперь шантажируют. Самое дорогое…
Глаза ее наполнились слезами. Владимир присел напротив, его суровое выражение лица смягчилось.
— Не плачь, Катя. Они одумаются. Взрослые уже люди, должны головой думать. Наивно было полагать, что можно всю жизнь прожить без конфликтов. Прорвемся.
Но дни превращались в недели, а те - в месяцы. Звонки стали редкими и краткими. Сообщения — сухими и формальными: "Все хорошо", "Заняты", "Егор болеет, не звоните". Приезжать они перестали совсем.
Однажды Екатерина Даниловна не выдержала и, не сказав мужу, сама поехала к ним.
Она купила гору подарков Егору: огромного медведя, новый конструктор, его любимое печенье.
Дверь открыла Лилия. На ее милом лице на мгновение сначала промелькнуло удивление, а затем — холодная, отстраненная вежливость.
— Екатерина Даниловна? Здравствуйте. Что вы здесь забыли?
— Здравствуй, Лилечка. Я… я к внуку. Соскучилась. Можно?
Из глубины квартиры послышался топот и радостный крик: "Бабуля!". На пороге появился Егорушка, сияющий от счастья.
Екатерина Даниловна прижала его к себе, вдыхая знакомый детский запах, и сердце ее зашлось от боли и радости.
— Конечно, заходите, — без энтузиазма сказала Лилия, пропуская ее внутрь.
Квартира была неплохой, но тесной после их просторов. Игрушки Егорушки были сложены в углу, экономя место. Лилия была в домашнем халате и выглядела уставшей.
— Вовы нет, он на работе, — сказала она, как бы отвечая на еще не заданный вопрос. — Егор, иди в комнату, поиграй, бабушка тебя навестила.
— Я с ним посижу, Лилечка, не беспокойся.
— Он уже должен делать уроки, — мягко, но настойчиво парировала невестка. — Совсем запустили учебу из-за переездов и всей этой истории.
Егорушка нехотя побрел в комнату, утащив с собой подарки. В маленькой гостиной повисло неловкое молчание.
— Как вы? — наконец спросила Екатерина Даниловна.
— Выживаем, — коротко ответила Лилия. — Работаем, копим на ипотеку. Конечно, пока не светит. Придется еще год, может два, здесь жить. Но ничего, справимся.
В ее голосе не было упрека, лишь усталая констатация факта. Но Екатерине Даниловне послышался в нем укор.
— Лилия, ты же понимаешь, эта квартира… она наша. Мы с Владимиром имеем на нее полное право, — стала оправдываться женщина.
— Я понимаю, что вы имеете право. Мы его и не оспариваем, Екатерина Даниловна. Мы оспариваем ваше… ваше равнодушие. Вы имеете право не помочь, а мы имеем право обидеться на это нежелание помочь. Вы сидите в своем огромном доме, в вашем мире из трех машин и двух дач, и видите в нашей просьбе лишь покушение на вашу священную собственность. Вы не видите за этим нас, своих детей, которые тонут. Вы не видите, что ваш внук растет в съемной квартире, которую в любой момент могут попросить освободить. Вы не видите, как мы не спим ночами, пытаясь свести концы с концами. Вам важно отстоять свою правду. Вашу юридическую, железобетонную правоту. Что же, вы ее отстояли. Поздравляю! — с усмешкой проговорила невестка.
Екатерина Даниловна онемела. Она ожидала упреков, истерик и даже грубости, но не этой тихой, выстраданной речи.
— Это не равнодушие! — наконец вырвалось у нее. — Мы хотим, чтобы вы были самостоятельными и чтобы всего добились сами, как мы!
— Вы добились сами, потому что у вас была возможность! — голос Лилии задрожал. — Ваши родители помогли вам встать на ноги! Откуда у них была квартира? Им государство выдавало от заводов и фабрик. Сейчас другие времена, все дороже, цены бешеные! Мы не просим миллионы, мы просим всего лишь помощи и квартиру, которая вам, по сути, не нужна! Да и просим не для себя, а для Егора, чтобы у него было будущее! А вы… вы предпочитаете сдавать ее чужим людям, чтобы к вашим трем машинам прибавилась еще одна. Или четвертая дача. На это вы откладываете деньги с аренды?
Екатерина Даниловна замолчала. Да, они планировали сдавать квартиру в аренду. Деньги лишними не бывают.
— И еще, — Лилия смахнула скупую слезу. — Вы говорите, что любите Егора. Но ваша любовь какая-то… удобная. В субботу на несколько часов. Поиграть, потискать, накормить пирогами и отдать обратно. А как он живет в остальное время, чем дышит, какие у него проблемы в саду, что его беспокоит по ночам — это вам неинтересно. Для вас он — хобби, милая игрушка. Для нас — это вся наша жизнь, ради которой мы и стараемся. Извините, мне нужно проверить уроки, — она развернулась и ушла в комнату к сыну, оставив Екатерину Даниловну одну в тесной гостиной.
Женщина уехала, так и не дождавшись сына. Слова Лилии, как занозы, засели в сердце. "Равнодушие… Удобная любовь… Игрушка…"
Дома она пересказала все ее слова Владимиру. Он выслушал и нахмурился.
— Ну и что? Нахамила тебе, а ты раскисла. Нашла, кого слушать. Хорошо еще, что я тебя вовремя остановил, а то бы уже и правда квартиру на них переписала под этим напором.
— Она не хамила, Володя. Она… плакала...
— Манипуляция! Чистой воды! Не ведись на это, Катя.
Но Екатерина Даниловна велась. Она начала замечать то, на что раньше закрывала глаза.
Да, их визиты всегда были событием, праздником. Она суетилась, пекла пирог и украшала дом.
Но всегда ли она садилась и, действительно, разговаривала с сыном по душам? Спрашивала не "как работа?", а "что тревожит?"
Всегда ли она интересовалась планами Лилии, ее карьерой и ее переживаниями?
А потом приезжал Егорушка — и все внимание безраздельно доставалось ему. А его родители превращались в фон, в обслуживающий персонал. "Вова, подержи его, а то упадет. Лилия, вытри ему ручки".
Однажды вечером раздался звонок. Это был сын. Голос у него был напряженный, усталый.
— Пап, привет. Извини, что беспокою. У Егора… у него температура под сорок. Никакие свечи не сбивают. Наша машина в сервисе, такси ждать полчаса, я вызвал "Скорую помощь", но они едут уже сорок минут… Можешь приехать? Отвезти нас в больницу? Я… я просто не знаю, что делать.
Владимир-старший, всегда такой решительный, на мгновение растерялся. Но лишь на мгновение.
— Собирайтесь немедленно. Я выезжаю. Через пятнадцать минут я буду у подъезда.
*****
Они мчались по ночному городу, нарушая все правила. На заднем сиденье Владимир-младший прижимал к себе плачущего Егорушку, а Лилия, бледная как полотно, прижимала к его лбу мокрое полотенце.
В больнице, в стерильной тишине приемного покоя, пока врачи делали Егорушке укол, они молча сидели на жестких пластиковых стульях.
— Спасибо, что приехали, — тихо, глядя в пол, сказала Лилия.
— Что вы, дочка, — голос Екатерины Даниловны дрогнул. — Как можно было не приехать?
Через некоторое время врач вышел и сообщил, что кризис миновал, у ребенка сильная ангина, но теперь все под контролем, его переведут в палату.
Общее облегчение разрядило обстановку. Владимир-старший положил руку на плечо сына.
— Все, сынок, успокойся. Все будет хорошо.
— Пап, мам… — Владимир-младший поднял на них глаза, в которых стояли слезы облегчения и накопленная усталость. — Извините нас за все. Мы… мы повели себя как последние эгоисты. Мы были на вас злы, а вы… вы всегда рядом, когда по-настоящему трудно.
Лилия кивнула, не в силах говорить. Владимир-старший тяжело вздохнул. Он посмотрел на жену, на изможденные лица детей, на дверь палаты, где спал его внук.
— Давайте… давайте завтра поговорим, — сказал он неожиданно мягко. — Спокойно, без эмоций. Все обсудим. И про квартиру… тоже.
Екатерина Даниловна взяла его под руку, и они, попрощавшись, удалились прочь.
Егорушке стало легче только через три дня, чему пожилые супруги были несказанно рады.
Когда его выписали, Владимир с семьей приехал к родителям в гости, несмотря на то, что те и так каждый день навещали внука в больнице.
— Надо поговорить по поводу квартиры, — откашлявшись, произнес Владимир-старший.
— Может, не сейчас, пап? — сын отвел взгляд в сторону. — Мы без претензий пришли.
— Нет, поговорим сейчас! — вмешалась в разговор Екатерина Даниловна. — Мы тут все тщательно взвесили и решили, что отдадим вам ту квартиру... бабушкину... но не потому, что вы так захотели, а потому что хотим вам помочь. И это... это временная мера. Вы потом сами должны как-то крутиться, — добавила она, отведя глаза в сторону.
Супруги переглянулись, довольные подобным поворотом. Спустя месяц они перебрались в квартиру бабушки, сделав там косметический ремонт.
Екатерина Даниловна хоть и сказала сыну и невестке про "временность", уже заранее знала, что это будет подарок для внука.