Марина не просто входила в комнату — она ее заполняла. Не в смысле физического объема, хотя он у нее был, солидный, мягкий и внушительный. Нет, она заполняла пространство своим присутствием. Громким, раскатистым смехом, который заставлял оборачиваться даже солидных мужчин в дорогих костюмах. Широким, открытым жестом, когда она разводила руками, рассказывая очередную историю. Ярким платком, повязанным не как у всех, а как-то особенно — то на шее, то в волосах. Она была подобна сочному, спелому плоду, который лучится жизнью и манит своей самоценной, ни на что не оглядывающейся красотой.
Она никогда не пряталась в балахонистые одежды, не сидела на диетах с трагическим выражением лица и не смотрела на пирожные с чувством вины. Ее тело было ее союзником, инструментом удовольствия и познания мира. Она обожала вкусно поесть, чувствуя каждый оттенок вкуса, любила удобные кресла, в которых можно утонуть, и мягкие диваны, на которых можно растянуться во весь свой немалый рост. Ее полнота была не грузом, а атрибутом ее могучей, кипучей натуры.
Именно за этим столом в уютном ресторанчике, заказывая себе стейк с кровью и бокальчик красного, она и заметила его взгляд. Не тот привычный, скользящий по женщинам оценивающий взгляд, а взгляд заинтересованный, изучающий. Он сидел один, с книгой, но уже несколько минут смотрел не на страницы, а на нее. Мужчина лет сорока пяти, с умными уставшими глазами и руками, явно привыкшими к делу, а не к безделью.
Марина не смутилась, не отвела глаз. Она поймала его взгляд и улыбнулась. Широко, без тени кокетства. Он немного смутился, но улыбнулся в ответ. Через пять минут он уже стоял у ее стола, держа в руках бутылку вина.
— Простите за бестактность, — голос у него был низкий, бархатный. — Но ваша способность получать удовольствие от еды — это почти гипнотическое зрелище. Позвольте предложить вам это вино. Оно, я уверен, будет идеально к вашему стейку.
— А вы разбираетесь и в стейках, и в удовольствиях? — парировала Марина, указывая на стул напротив.
Так начался их разговор. Его звали Артем. Он оказался архитектором, только что вернувшимся из долгой командировки. Он рассказывал о стройках, о чертежах, о камне и стекле. А она — о том, как ведет кулинарные мастер-классы для таких же, как она, женщин, которые устали стыдиться своего аппетита к жизни. Он говорил о линиях фасадов, она — о спелых грушах и округлостях чаш с кофе. Они были из разных вселенных, но в чем-то главном — совпадали.
Он проводил ее до дома. У подъезда она, не думая, повернулась к нему:
— Поднимешься на чай? У меня есть потрясающий пуэр, который пахнет чем-то древним
Артем замедлился лишь на секунду, его взгляд скользнул по ее пышным формам и он кивнул:
— Только если ты разрешишь мне помочь тебе снять это пальто. Оно выглядит таким тяжелым.
— О, еще бы, — рассмеялась Марина. — Я в нем почти как танк.
В ее квартире пахло корицей, ванилью и чем-то цитрусовым. Она заварила чай, а он подошел к ней сзади, когда она стояла у раковины, и обнял ее.
— Ты невероятна, — прошептал он. Хочется изучать тебя бесконечно.
Его прикосновения не были жадными или поспешными. Они были… архитектурными. Он словно читал ее тело как карту, как чертеж, по которому предстояло выстроить что-то новое. Его пальцы вычерчивали плавные линии ее талии, скользили по крутым склонам бедер, исследовали пологие холмы плеч. Он не избегал полных мест, он их боготворил. Он тонул в ее мягкости, как в перине, и наслаждался этим погружением.
Для Марины это было новым ощущением. Ее обычно любили за характер, за темперамент, снисходительно разрешая телу просто быть. Артем же любил именно его. Его ладони были теплыми и шершавыми, и от их прикосновения по ее коже бежали мурашки. Каждый его жест говорил: «Как прекрасно то, что ты есть. Вся».
Он поднял ее на руки — с усилием, с натугой, но поднял, и ее смех смешался с его сдавленным стоном. Он донес ее до дивана, и они рухнули на него, запутавшись в конечностях и смехе. Ее волосы распустились по подушке, как темное облако, а его пальцы сплелись с ее пальцами. В полумраке комнаты, освещенной только светом фонаря из окна, их тени на стене были огромными и едиными. Он был мостом, а она — берегом, и они наконец-то соединились. Мир сузился до шепота, до жара кожи, до ритма, который задавали они сами. До счастливого, прерывистого вздоха Марины, который потонул в его крепких объятиях. Она чувствовала себя не просто желанной.
Наутро она проснулась первой. Солнце ласкало ее обнаженное плечо, а тяжелая, теплая рука Артема лежала на ее бедрах, защищая и удерживая. Она потянулась, как кошка, чувствуя каждую мышцу, приятно ноющую и живую. Она не стала прикрываться простыней, встала и пошла на кухню варить кофе. Ее большое, красивое тело отбрасывало на пол смешную тень. Она была голодна. Безумно голодна. И для завтрака, и для жизни, и для любви.
Она стояла у окна, смотря на просыпающийся город, и улыбалась. Она всегда брала от жизни все. И сейчас жизнь, в лице этого неожиданного мужчины, щедро отвечала ей взаимностью. Полнота была ее частью, ее стихией, ее языком, на котором она говорила с миром. И мир, наконец, ответил ей на этом же языке — языком принятия, страсти и полного, безоговорочного восторга.