Пышная гармония

Марина не просто входила в комнату — она ее заполняла. Не в смысле физического объема, хотя он у нее был, солидный, мягкий и внушительный. Нет, она заполняла пространство своим присутствием. Громким, раскатистым смехом, который заставлял оборачиваться даже солидных мужчин в дорогих костюмах. Широким, открытым жестом, когда она разводила руками, рассказывая очередную историю. Ярким платком, повязанным не как у всех, а как-то особенно — то на шее, то в волосах. Она была подобна сочному, спелому плоду, который лучится жизнью и манит своей самоценной, ни на что не оглядывающейся красотой...

Марина считала, что её жизнь разделена на два периода: до и после. «До» — это когда она была стройной, легкой, летящей. Когда носила облегающие платья и ловила на себе восторженные взгляды. Когда смеялась громко и часто, не прикрывая рот ладонью. «После» — это теперь. После болезни, после гормональной терапии, после стресса, который она заедала по ночам, после того как тело изменилось до неузнаваемости, расплылось, стало чужим и тяжелым. Она была красивой женщиной. Это ей говорили. Большие серые глаза, густые светлые волосы, которые вились сами по себе, ровные черты лица...

Семенова Света — пышная, красивая, но вечно сомневающаяся в себе женщина тридцати двух лет. Она работала в офисе крупной компании и каждый день слышала намёки о том, что «нужно похудеть», «надо заняться спортом» и «с таким телом трудно встретить достойного мужчину». Света улыбалась, делала вид, что не обращает внимания, но вечером, оставаясь одна, смотрела в зеркало и думала: «А вдруг они правы?» Она носила аккуратные платья, старалась выбирать то, что скрывает её формы, хотя внутри ей всегда хотелось надеть что-то яркое, дерзкое...

Лена сидела у окна своей маленькой квартиры, глядя, как дождь стучит по подоконнику. Ей было тридцать, и она давно привыкла к своему телу — пышному, мягкому, с округлыми бедрами и полной грудью. Она любила свои формы, хотя не всегда было легко. В школе дразнили, в юности парни иногда смотрели свысока, но с возрастом Лена научилась носить себя с гордостью. Ее каштановые волосы вились до плеч, а карие глаза искрились, когда она улыбалась. Мужчины, которые умели видеть, теряли голову от этой улыбки...

Алена почти не смотрела в зеркало перед выходом. Она и так знала, как выглядит: широкие плечи, мягкие округлые бедра, грудь, которая всегда чуть мешала застегнуть пиджак. Серое платье сдержанно облегало фигуру, скрывая, насколько могла, её объёмы. Волосы собраны в тугой пучок, макияжа минимум. Никаких каблуков. Никаких надежд. Просто — отметить встречу выпускников. Когда она вошла в ресторан, кто-то вскрикнул: — Алена! Ого! Ты совсем не изменилась! Она улыбнулась. Это была неправда, но приятная...

На пятом этаже серой «хрущёвки» в одном из спальных районов города жила Марина. Тридцать два года, пышные формы, кудрявые волосы и взгляд, в котором всегда жила лёгкая ирония. Работала она в местной кулинарии — та самая женщина за прилавком, у которой всегда горячие пирожки и добрый взгляд. Она никогда не носила мешковатую одежду, не пряталась. Она любила своё тело. Оно было мягким, тёплым, и настоящим. Просто не всем это нужно. Или не все это видят. Марина жила одна. Когда-то, почти десять лет назад, был Рома — первый, серьёзный, страстный...

Ей было тридцать пять, и она знала о себе всё. Вес, размер одежды, сколько сантиметров талии после выходных. Знала, как смотреть в зеркало так, чтобы ловить взгляд только по грудь — выше красиво, ниже «проблема». Знала, что при всей мягкости и улыбчивости, она не была той, кого мужчины замечают первой. Или вообще. Но у неё был муж. Костя. Они вместе уже шесть лет, из которых три — в браке. Он был добрым, заботливым, смешным. Они любили одни и те же фильмы, оба терпеть не могли шумные вечеринки, знали, кто первый встанет с дивана выключить свет, и чья очередь варить кофе...

Когда Андрей Владимирович впервые увидел её резюме, он отнёсся к нему без особого энтузиазма. Отличное образование, хорошее портфолио, внятный опыт — но... фото. Не то чтобы он отбирал секретарш по внешности, но бессознательно привык к определённому типажу: стройные, подтянутые, с аккуратным макияжем и маникюром. А здесь — женщина с мягкими формами, откровенно пышная, с вызывающе выразительными глазами и пронзительной улыбкой. — Ну, пусть придёт на собеседование, — бросил он небрежно ассистентке...

— Я женился на тебе другой, — сказал он. Спокойно. Как будто это был аргумент, а не удар. Оксана молчала. Не плакала. Не закатывала истерик. Просто сидела, слушала, как её муж, с которым они прожили почти восемь лет, деловито объяснял, что больше не хочет быть с ней. Что, оказывается, «потерял к ней влечение», «она распустилась», и «это не та девушка, в которую он влюбился». Это было, как если бы кто-то вытащил коврик из-под ног. Всё рухнуло — медленно, с глухим звуком внутри. А она молча собирала вещи, хотя квартира была её...

Её звали Виктория. Для подчинённых — «Виктория Сергеевна». Строгая, хладнокровная, всегда собранная, будто выточенная из стали. Каблуки, идеально уложенные волосы, блузки, которые подчеркивали ее грудь. Она никогда не позволяла себе слабости. И уж точно — не позволяла никому приближаться к себе слишком близко. Да, она была полной. Не "в теле", не "аппетитной" — а полной, и при этом невероятно привлекательной. Она не пряталась в балахонах, не сжималась в кресле, боясь занять слишком много пространства...

Аня всегда старалась быть "удобной". Не потому что этого хотела — просто так было проще. Не обидеть, не разозлить, не встать поперёк чужого комфорта. Она ещё в школе поняла, что с её фигурой лучше быть доброй, весёлой и незаметной. Потому что стоило ей выйти в короткой юбке — сразу: — Ты бы лучше прикрылась. — Не для твоей комплекции. — Это откровенно, но не сексуально. Она слышала это от мамы, от подружек, от мужчин, которые ухмылялись, бросив взгляд. Поэтому — тёмные джинсы. Длинные рубашки...

Вика знала, что она не укладывается в стандартную формулу «90-60-90». Не пыталась. И даже когда сильно худела, оставалась «в теле». Полнота не мешала ей жить, хотя и накладывала определённый фильтр — и на вещи в магазинах, и на взгляды мужчин, и на «добрые советы» от тётушек с работы. Но Вика любила себя. Не всегда — иногда хотелось исчезнуть под пледом, не смотреть в зеркало и съесть целый чизкейк. Но чаще — она принимала себя: свою мягкость, изгибы, живую кожу, которая розовела от прикосновений, и грудь, от которой у мужчин сбивалось дыхание...