Когда тебе тридцать с хвостиком, ты как бы уже взрослая тётка, но все вокруг почему-то продолжают решать за тебя, кто ты и как тебе жить. Особенно если ты замужем за маменькиным сынком. Да-да, сейчас я, Анна Сергеевна, расскажу вам, как это работает на практике.
Живём мы с Игорем в двухкомнатной квартире. Мои родители когда-то её оформили на меня: «Доченька, чтоб ты была в безопасности, мало ли что», — говорили. Мудрые люди, спасибо им за прозорливость. Квартира, честно говоря, обычная: кухня восемь метров, комната с балконом и ещё одна, в которой я умудряюсь устраивать и спальню, и рабочее место. Но для нас двоих хватало. До сегодняшнего дня.
Сегодня к нам заявилась делегация: свекровь Наталья Ивановна и Марина, сестра Игоря. Да ещё и с ребёнком, восьмилетним Димкой, для пущего эффекта. Пришли не с пустыми руками, как полагается приличным родственникам, а с претензиями, ультиматумами и, простите, выражением лиц, будто я им всю жизнь должна.
— Анна, — начала Наталья Ивановна, не снимая пальто и оставив сапоги прямо у входа, чтоб весь коридор в грязи. — Ты ведь знаешь, что у Марины беда. Банки на шею сели, коллекторы звонят. Семья в опасности. Надо всем миром спасать.
Я поставила чайник, хотя хотелось сразу выставить их за дверь. Но воспитание — штука коварная. Сижу, слушаю. Марина в это время растянулась на моём диване, как на личном, и заламывает руки.
— Я же не ради себя, Ань, — голосом мученицы произнесла она. — Ради Димки. Ему ж надо нормально жить, учиться, одеваться…
Димка в это время увлечённо крошил печенье на ковёр. Вот прямо демонстративно. Видимо, тоже в семейный план входило: «Смотри, Аня, мы тут и дети, и крошки, и твоя нервная система».
— И что вы хотите от меня? — спросила я, хотя ответ уже висел в воздухе, как запах пережаренного масла.
Наталья Ивановна смерила меня взглядом поверх очков. Классика жанра: брови домиком, губы тонкой линией, руки скрещены.
— Надо продать квартиру. Вы молоды, можете и снять что-то, или взять ипотеку. А деньги — отдадим за Мариныны долги. Там всего два миллиона восемьсот тысяч. Для тебя, при твоей-то работе, не смертельно.
Я чуть не поперхнулась. «Всего» два миллиона восемьсот. Да за эти деньги можно купить половину нашего района.
— Простите, а с какой радости я должна продавать свой дом? — спокойно уточнила я.
И тут в разговор включился Игорь. Мой муж, моя опора… ха-ха.
— Ань, ну это же моя сестра, — сказал он, почесав затылок и избегая моего взгляда. — Семья. Мы должны помогать.
— Семья? — у меня голос дрогнул. — Извини, но это моя квартира. Родители подарили её именно мне, чтобы никто не мог на неё покуситься.
— Не строй из себя жадную! — выпалила свекровь. — Разве деньги дороже родных?
— Мама, не надо так, — проблеял Игорь.
Марина тут же всхлипнула и приложила руку к сердцу, будто я сейчас выгоню её с ребёнком на улицу.
— Аня, ну ты ж понимаешь, меня обманули, кредиты эти… Я думала, рассчитаюсь, а оно только хуже. Коллекторы звонят, ребёнка пугают. Я ж не прошу для себя — для сына!
И тут я почувствовала, как во мне поднимается злость. Эта песня про «ради ребёнка» — старая пластинка. Да, ребёнка жалко. Но это не повод лишать меня крыши над головой.
— Я могу дать денег, — сказала я, пытаясь сохранить лицо. — У нас есть накопления. Сто пятьдесят тысяч. Это всё, что мы можем выделить.
Тишина. Такая, что даже чайник на кухне громче зашипел.
— Сто пятьдесят тысяч?! — взвилась свекровь. — Да это подачка! Это даже проценты не перекроет!
— Ну простите, больше нет.
— Ты живёшь на подачках жены! — вдруг рявкнула она на Игоря. — Никакого мужика в тебе нет, если жену не можешь уговорить!
Игорь покраснел и уткнулся в телефон. Классика. А я почувствовала, как меня начинает трясти.
— Послушайте, — сказала я уже твёрдо. — Квартира не продаётся. Точка. Можете хоть каждый день приходить, кричать, падать в обморок — ничего не изменится.
— Ты чужая, — прошипела свекровь. — Ты разрушила нашу семью.
— Чужая? — я усмехнулась. — Так чужая или должна миллионы отдавать? Определитесь.
Марина снова заплакала, Димка залепетал что-то про игрушки, Игорь спрятался за экраном телефона. И в этот момент я поняла: всё, конфликт разорвалась. Взрыв состоялся.
Я пошла на кухню и специально громко захлопнула дверцу шкафчика, чтоб их перекричать. Потому что если бы я осталась в комнате, могла бы врезать кому-нибудь из этой дружной компании.
Следующие дни превратились в затянувшуюся истерику. Свекровь звонила каждый вечер — сначала Игорю, потом, когда он не брал трубку, мне. Разговоры все одинаковые: то уговаривает, то давит на жалость, то шантажирует Димкой.
— Анна, — её голос в телефоне звучал как прокурорский приговор. — Ты же женщина. Ты должна понимать, каково матери одному ребёнка растить.
— Угу, понимаю, — отвечала я, натирая сковородку железной губкой. — Только я тут при чём?
— При том, что у тебя есть квартира! Не будь эгоисткой!
Я отключалась. Потом начинались сообщения от Марины: целые простыни текста в мессенджере. «Ты лишаешь ребёнка будущего», «Я скоро не выдержу», «Если со мной что-то случится, это будет на твоей совести».
Поначалу я сохраняла самообладание. Но когда однажды вечером Игорь вернулся домой и, даже не разувшись, начал:
— Ань, ну может, правда стоит подумать…
Я взорвалась.
— Ты вообще головой думаешь? — я развернулась к нему, держа половник как оружие. — Это моя квартира! Моя! Родители отдали мне, чтоб я в таких ситуациях была защищена. А ты предлагаешь отдать её под твои семейные долги?
— Это не «мои», это наши, — он дернулся, словно я его ударила. — Марина моя сестра.
— Сестра твоя, проблемы её. А я тут при чём?
Он промолчал, сел к столу и уткнулся в тарелку супа.
— Ты живёшь на подачках жены, — вспомнила я слова свекрови и добавила ядовито. — В точку она попала.
Он метнул в меня взгляд, полный злости, и впервые за долгое время хлопнул дверцей шкафчика так, что с полки упала банка с гречкой.
Через день они снова пришли. На этот раз без звонка, без предупреждения. Наталья Ивановна ввалилась в квартиру, как хозяюшка, сняла сапоги и сразу пошла проверять шкаф в прихожей.
— Документы где? — спросила она.
— Какие документы? — я сделала вид, что не понимаю.
— На квартиру. Не притворяйся. Мы должны их отдать юристу, чтобы всё оформить.
Я рассмеялась. Честное слово, так давно не смеялась.
— А вы думаете, что я их держу под подушкой? — спросила я, вытирая руки о полотенце. — Игорь, может, расскажешь маме, где документы?
Игорь сидел, глядя в пол. Молча.
Я поняла всё без слов. Он им сказал. Он был готов сдать меня.
И тогда я сделала единственное правильное решение — забрала документы у нотариуса. У нас там сейфовая ячейка, где родители всё хранили. Я добавила туда и бумаги на квартиру.
Но свекровь так просто не сдавалась.
— Ты вечно против нас! — кричала она. — Ты чужая! Ты думаешь только о себе!
Марина в это время снова рыдала, всхлипывала так, что у неё тушь текла по щекам.
— У меня ребёнок! Ты хочешь, чтобы его на улицу выгнали? — орала она.
— Я хочу, чтобы взрослые люди отвечали за свои долги, — холодно сказала я.
И тут случилось то, чего я не ожидала: Марина схватила мою сумку и начала вытряхивать содержимое прямо на пол.
— Где документы?! — кричала она. — Я знаю, они у тебя!
Я рванула сумку назад, мы сцепились руками. Честно, если бы не Игорь, я бы её оттолкнула так, что полквартиры ходуном пошёл бы.
— Всё! — я закричала так, что у меня голос сорвался. — Вон отсюда! Все! Сейчас же!
Наталья Ивановна схватила Марину под локоть, та продолжала хлюпать носом и вырываться, как будто я у неё жизнь отняла. Димка орал: «Мамааа!», пока я не закрыла дверь прямо у них перед носом.
Вечером Игорь пришёл поздно. Я сидела на кухне, крутила в руках кружку с остывшим чаем. Он зашёл и начал собирать вещи.
— Ты что делаешь? — спросила я.
— Мама сказала, у неё есть место. Я поживу там, пока ты не остынешь.
— Ага, — сказала я спокойно. — Чемодан без ручки.
Он не понял, что я имела в виду. Я смотрела, как он аккуратно складывает свои рубашки, и думала: «Ну вот, наконец-то всё встало на свои места».
В тот момент я ещё не знала, что дальше будет хуже. Намного хуже.
После того как Игорь ушёл с чемоданом к мамочке, в квартире воцарилась тишина. Неуютная, липкая. Я ходила по комнатам, трогала стены ладонью и думала: «Вот ради этого куска бетона я готова воевать?». И каждый раз отвечала себе: «Да».
Прошла неделя. Я старалась не отвечать на звонки, но Наталья Ивановна оказалась настырнее коллекторов. Она прислала мне повестку. Настоящую, из суда: иск о признании права совместной собственности на квартиру. Основание: «семейное проживание и общие обязательства супругов».
Я чуть не упала. Вот оно, предательство в чистом виде. Значит, Игорь и его мама решили, что можно по-тихому оформить иск и поделить то, что моё по праву.
Я взяла адвоката. Тот посмотрел бумаги, ухмыльнулся и сказал:
— Да не дрейфьте. Если квартира подарена вам родителями до брака, она личная собственность. Они только время потратят.
Но дело было не во времени. Дело было в унижении.
На первом заседании они явились в полном составе. Наталья Ивановна — вся в чёрном, с видом вдовы декабриста. Марина с опухшими глазами и Димкой, которого зачем-то привела — для эмоционального эффекта. Игорь рядом, сутулый, но молчаливый.
— Уважаемый суд, — начала свекровь, — моя невестка отказывается помогать нашей семье, ставит деньги выше ребёнка, выше мужа, выше свекрови. Она не имеет морального права держать эту квартиру за собой.
Я слушала и думала: «Господи, а мне ещё говорили, что я драматизирую».
Адвокат спокойно встал и зачитал сухие документы: договор дарения, выписка из Росреестра. Судья кивнул, спросил пару формальных вопросов. В конце сказал:
— Иск удовлетворению не подлежит.
И всё.
Но для них это был удар похлеще ножа. Наталья Ивановна побелела, Марина снова залилась слезами, а Игорь впервые поднял на меня глаза. В них было… не злость. Скорее пустота.
Я вышла из зала первой. Они остались сзади, шептались. И тут я поняла: это конец. Никаких «поживу у мамы, потом вернусь». Всё. Мы по разные стороны баррикад.
Вечером я открыла дверь квартиры и вдохнула знакомый запах — мой дом, моя крепость. Сняла пальто, прошлась босиком по полу. И вдруг испытала такое облегчение, что чуть не заплакала.
Я достала чемодан Игоря из кладовки. Да, я его не выбрасывала. Выставила в коридор, рядом с дверью. Пусть заберёт, когда надумает. Только уже без права вернуться.
Потом, сидя на кухне с чашкой чая, я сказала вслух, будто кому-то за столом:
— Я больше не чужая в своём доме.
И впервые за долгое время мне стало спокойно.
Конец.