И такая кандидатура нашлась. Белла Юрьевна Саранская — дочь заместителя директора центра, где когда - то работала Людмила. Женщина была немолода, некрасива, даже откровенно некрасива, но очень хорошо обеспечена. Богатой ее назвать было нельзя, но для потребностей Миши — а ему нужно было до обидного мало: поесть, поспать и сидеть в интернете — ее денег хватило бы с лихвой.
За плечами у Беллы был лишь короткий, позорный брак. Муж сбежал через несколько месяцев, прихватив ее сбережения и фамильные украшения. Об этом она никому не рассказывала, было невыносимо стыдно. Мужчины обходили ее стороной, а замуж она хотела отчаянно. И тут на ее пути появилась Людмила Борисовна с ее обаятельным, “творческим” сыночком.
И вот, пока Марина была в командировке, мать устроила званый ужин на даче. Павел Константинович, назвав это “балаганом”, с презрением удалился на ночную рыбалку.
Вечер только начинался и едва дорогой автомобиль Беллы остановился у калитки, Михаил пошел встретить гостью. Сделал он это не по собственной воле, а по велению мамы.
Белла, одетая в дорогой, но безвкусный костюм, выходя из машины, сияла. Она смотрела на Михаила влюбленными глазами, восхищалась его “творческими планами”. Михаил же был молчалив и напряжен. Невеста ему категорически не понравилась, но вот дорогие подарки — новый планшет и элитный коньяк, которые она тут же достала из салона — произвели на него впечатление.
Тропинка от калитки до дома тонула в густых сумерках. Пахло ночной прохладой и цветущим жасмином. Михаил молча шел по тропинке и нес подарки, нервно оглядываясь. Белла шла рядом, ее тяжелое дыхание было слышно даже над стрекотом кузнечиков.
Недалеко от калитки, женщина вдруг остановилась. Резко обернулась. В темноте ее лицо казалось безжизненной маской.
— Михаил Леонидович, — ее голос прозвучал глухо и властно, — мне Вас мама Ваша очень хвалила.
— Спасибо, — пробормотал он, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
И тут она сделала шаг вперед. Неожиданно сильными руками она схватила его за плечи, прижала к холодной, шершавой поверхности дачного забора и с силой, не оставляющей сомнений, приникла к его губам своими влажными, холодными губами.
Это был не поцелуй. Это было нападение. Михаил почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Ему стало дурно от густого, удушающего запаха ее духов. Он попытался вырваться, слабо упершись руками в ее тучные плечи, но это только сильнее раззадорило ее. Белла впилась в мужчину с силой бульдога, ее объятия были словно стальные тиски.
В ушах у Михаила зазвенело. Ему показалось, что вот - вот хрустнут его ребра. Он беспомощно заморгал, глотая воздух, и в голове пронеслась единственная, паническая мысль: “Мама! Помоги!” Но мама была далеко, в освещенном доме, и с облегчением подсчитывала первые дивиденды от своего нового гениального плана. Далее вечер прошел сносно, но облегченно вздохнуть Михаилу удалось только тогда, когда Белла уехала. Закрывая калитку, мужчина чуть не расплакался, но услышав шаги Павла Константиновича, который возвращался с рыбалки, Михаил сдержался.
*****
Вечерний воздух на даче был густым и сладким, пахнущий переспелой малиной и нагретой за день солнцем смородиной. В ажурной беседке, увитой диким виноградом, Людмила Борисовна с гордым видом расставляла на столе тарелки с холодцом, салатами и свежими огурцами с грядки. Павел Константинович, хмурый и молчаливый после возвращения с рыбалки, резал хлеб. Михаил сидел, отрешенно глядя в темноту. Его лицо было бледным, а пальцы нервно барабанили по стеклу стола. Он все еще чувствовал на своих губах влажный, липкий след поцелуя Беллы и сковывающую силу ее объятий.
— Приезжайте ко мне завтра, Миша, — тяжело дыша, сказала Белла у калитки, когда собралась уезжать, — сына я отправлю к родителям. Буду одна.
— Я хотел завтра вечером поработать, — заикаясь, ответил Михаил, чувствуя, как предательски дрожат его колени, — главы редактирую.
— Ну, так приезжайте, вместе будем редактировать, — подмигнула она, и ее глаз блеснул в темноте, как у ночной хищницы, — Вы мне почитаете.
От одной этой мысли ноги Михаила снова подкосились. Дома он попытался взбунтоваться.
— Мама, она мне совершенно не нравится! — взмолился сын Людмилы Борисовны, — это же Годзилла в юбке!
Но Людмила Борисовна, предвкушая скорое избавление от сына на шее, взорвалась. Лицо матери исказилось гримасой ярости.
— Ах вот как?! — завизжала она так, что с потолка посыпалась штукатурка, — тогда больше не рассчитывай на меня! Не приезжай! Разбирайся со своей “скалолазкой” сам! Устраивайся на работу и обеспечивай себя! Хватит пудрить мозги, что ты пишешь книгу! Ничего ты не пишешь, приспособленец!
Мать с размаху схватила со стола фаянсовую тарелку с оливковым узором и с треском грохнула ее об пол. Осколки разлетелись по всему полу.
— Да как ты можешь так говорить, мама? — Михаил отшатнулся, его глаза округлились от ужаса, — я трилогию пишу! Ты же знаешь!
— Трилогию? — язвительно фыркнула она, — за все эти годы можно было бы уже целую библиотеку написать! Ладно, — мать с театральным вздохом плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу, — тащи свою трилогию сюда. Прямо сейчас. Прочтешь мне немного. Я послушаю этот шедевр.
Сын молча смотрел на нее несколько секунд, его лицо перекосилось от обиды и бессилия. Затем он резко развернулся.
— Завтра вечером я еду к Белле. С ночевкой, — бросил он сквозь зубы и вышел, громко хлопнув дверью.
Людмила Борисовна довольно улыбнулась и принялась гладить мурлыкающего Рудольфа Леонидовича. Она добилась своего. Впрочем, как всегда.
А через неделю домой вернулась Марина. Командировка, несмотря на весь ужас ситуации, прошла на удивление удачно. Пропавшую группу альпинистов нашли в глубоком, труднодоступном ущелье. Их спас случай — один из парней, уже почти без сил, догадался поймать солнце обломком зеркала и послать сигнальный “зайчик” в небо. Его и заметил пилот вертолета.
Все были живы. Девушка с переломом ноги, ее муж — с вывихнутой рукой и ссадинами по всему телу. Но именно он, сам едва стоявший на ногах, не отходил от носилок жены ни на шаг. Он гладил ее по волосам, целовал руки, шептал что - то ободряющее, совершенно не замечая собственной боли. Марина, делая ему перевязку, смотрела на них и чувствовала острое, щемящее чувство — то ли зависть, то ли горькое осознание чего - то безвозвратно упущенного в своей собственной жизни.
“Вот оно. Вот так и должно быть”, — думала она, глядя, как раненый мужчина пытается помочь нести носилки на которых лежит любимая женщина. Она вспомнила Михаила, его вечное равнодушие, его потребительское отношение, и ее начало тошнить.
— Зачем я с ним живу? Из жалости? По привычке? Но почему я не жалею себя? — прошептала одними губами Марина.
Она заплакала тихо, уткнувшись лбом в холодное стекло иллюминатора вертолета, за которым проплывали заснеженные пики. Ей до боли захотелось такой же любви, такой же самоотверженности.
Вернувшись в город, она приехала в пустую, пропахшую пылью квартиру. Знала, что муж на даче у матери. И вместо того, чтобы ехать за ним, как делала это всегда, утром она поехала в ЗАГС и подала заявление на развод. Документ в сумке обжигал ей кожу, как раскаленный уголь.
На дачу к Однобоковым она приехала только к вечеру. Семейство как раз собралось к ужину в той самой беседке. Людмила Борисовна, сияющая и довольная, разливала по тарелкам ароматную окрошку.
— Мариночка, наконец - то! — встретила она невестку с притворной радостью, — как поездочка? Всех спасла? — в ее голосе звенел ядовитый сарказм.
— Да, — спокойно ответила Марина, садясь на свободный стул, — все живы.
— И много их там было? — продолжала допытываться свекровь, с наслаждением хрустя огурцом.
— Четверо.
— Ну, это совсем мало, — пренебрежительно махнула рукой Людмила Борисовна, — ты же должна, вроде как, весь мир спасти? А свои? Свои подождут. Пусть ждут неделями, месяцами. Главное — чужих из горы вытащить.
Марина молча смотрела на нее, а потом ее взгляд скользнул на Михаила. Он старался не смотреть на жену, увлеченно ковыряя ложкой в тарелке. Павел Константинович, сидевший напротив, смотрел на Марину с тихой, понимающей грустью.
В воздухе повисло тяжелое, невысказанное молчание. Было слышно, как где - то далеко кричат грачи и как Рудольф Леонидович вылизывает лапу под столом. Марина глубоко вздохнула, собираясь с духом. Пришло время все менять.
Вечерний воздух в беседке, еще недавно напоенный ароматами окрошки и свежего укропа, вдруг стал спертым и тяжелым. Последние лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь виноградные листья, рисовали на столе длинные, тревожные тени. Слова свекрови повисли в воздухе, ядовитые и колючие, как осот. Марина почувствовала, как ее начинает трясти изнутри. Ладони стали ледяными, а в висках застучало. Ей захотелось вскочить, бросить все и бежать без оглядки от этого уютного, красивого ада, от этих людей, высасывающих из нее всю душу.
Она уже собралась с силами, чтобы выложить на стол свое заявление — тот самый клочок бумаги, что лежал в кармане, — но Михаил, не поднимая глаз от тарелки, опередил ее. Его голос прозвучал удивительно деловито, почти бюрократично, словно он зачитывал постановление.
— Нам нужно расстаться. Мама мне новую жену присмотрела, — произнес он, наконец посмотрев на Марину. В его глазах читалась не робость, а скорее наигранная важность, — только не кричи и не умоляй меня остаться. Все уже решено. Если я тебе не нужен, если я тебе в тягость…
Он сделал театральную паузу, набрав в грудь побольше воздуха, явно довольный произведенным эффектом. Людмила Борисовна сидела с торжествующим и одновременно напряженным видом, готовая в любой момент броситься в бой на защиту сына. Павел Константинович мрачно смотрел на свои руки.
— Впрочем, — продолжил Михаил, с важностью поправляя очки, — если ты немедленно сменишь работу и эти твои бесконечные командировки прекратятся, то я подумаю и, возможно, дам нам еще один шанс.
Его слова, полные самодовольства и абсолютной уверенности в ее покорности, стали той последней каплей. Внутри Марины что - то щелкнуло. Тряска прекратилась, сменившись ледяным, абсолютным спокойствием. Она посмотрела на него прямо, и в ее взгляде не осталось ни капли прежней жалости или усталости.
— Я подала на развод сегодня утром, — ее голос прозвучал тихо, но так четко и ровно, что его было слышно даже за пределами беседки, — и менять работу я не буду. Я люблю свою работу, а вот тебя, Миша, не люблю. И я очень рада, что наконец - то спасаю саму себя впервые за долгое время.
Наступила мертвая тишина. Было слышно, как на соседнем участке кто - то звал домой кота и как где - то вдалеке “кричит” по дороге мопед. Лицо Михаила вытянулось от изумления, его рот приоткрылся. Он выглядел точно так же, как тогда, когда упал с лестницы — оглушенным и не понимающим, что произошло.
— Марина, что ты несешь? — наконец выдавил он, и в его голосе впервые зазвучала настоящая, неподдельная паника, — ты же моя жена! Ты не можешь просто так…
— Могу, — она мягко, но неоспоримо перебила его, — я все могу.
Она встала. Ее движения были плавными и уверенными. Марина больше не смотрела ни на онемевшую от ярости свекровь, ни на бледного, потерянного Михаила, ни на молчаливого Павла Константиновича, в глазах которого мелькнуло что - то похожее на уважение.
Марина вышла из беседки и, не оборачиваясь, пошла по песчаной дорожке к калитке. И с каждым шагом она чувствовала, как с ее плеч падает страшный, многолетний груз. Она вдыхала полной грудью воздух, пахнущий опьяняющей свободой — свежескошенной травой, вечерней прохладой и дымком далеких костров.
— Вернись сию же минуту! — пронзительно взвизгнула ей вслед Людмила Борисовна, — как ты смеешь так с нами поступать! Неблагодарная!
— Марина! — закричал Михаил, и в его голосе слышались уже не притворная обида, а настоящий, животный страх, — вернись! Я же сказал, что все прощу! Мы все обсудим!
Но ее уже ничто не могло остановить. Она вышла за калитку, захлопнула ее за собой с тихим, но окончательным щелчком и направилась к своей машине, стоявшей на обочине под сенью старой березы.
Она не оборачивалась на крики. Она была свободна и счастлива, что наконец - то сделала это — спасла не альпинистов в горах, не пострадавших в аварии, а саму себя из глубокой ямы чужих ожиданий, манипуляций и жизни за двоих. Впереди была новая, неизвестная, но ее собственная жизнь. И этот путь она начинала с чистого листа.
*****
Прошел ровно год. Год, который Марина до сих пор вспоминала как чудесный, целительный сон. Он начался с тихого утра в ее собственной, пусть и арендованной, совершенно пустой квартире. Женщина проснулась от того, что за окном пели птицы, а не кто - то требовал завтрак. Первые недели она просто наслаждалась тишиной и непривычным чувством легкости; сменила номер телефона, отправив в черный список все номера Однобоковых, и мир заиграл новыми красками.
Марина с головой ушла в работу, но теперь не чтобы убежать от проблем дома, а потому что любила свое дело. Однажды ее отряд вызвали на ликвидацию последствий сильного урагана в пригородный дачный поселок. Поваленные деревья, сорванные крыши, перепуганные люди. Марина, уже как старший врач группы, координировала работу, оказывала помощь пострадавшим.
Именно там, среди хаоса, она его и увидела. Высокого, подтянутого мужчину в такой же форме спасателя, но из другого отряда. Он руководил расчисткой завала из упавших сосен, перекрывших дорогу. Незнакомец отдавал команды спокойным, уверенным голосом, а сам ворочал бревна с такой силой, что казалось, он не человек, а сама стихия.
Их взгляды встретились на секунду — уставшие, профессионально оценивающие обстановку. Он кивнул ей в знак приветствия, она — в ответ. Потом их отряды работали рядом и он — капитан Игорь Валунов, подошел к ней предложить помощь с эвакуацией пожилой пары из полуразрушенного дома.
— Доктор, нужна рука? — спросил он, и его голос, низкий и немного хриплый от усталости, почему - то заставил ее сердце дрогнуть.
— Спасибо, капитан, справимся, — улыбнулась она, смахивая пот со лба.
Но он не ушел. Вместе они вынесли на руках стариков, закутанных в одеяла, успокаивали их, помогали разместиться в автобусе. Работая рядом, они перекидывались короткими фразами, и каждая его реплика была точной, дельной, без лишних слов. Он смотрел на нее не как на “девушку”, а как на коллегу, профессионала, и это было невероятно приятно.
Когда основная работа была закончена, капитан Валунов подошел к Марине, пока она заканчивала перевязку мальчишке с рассеченной бровью.
— Кофе? — просто спросил он, протягивая два термоса, — я свой всегда с собой ношу, на случай апокалипсиса.
Доктор рассмеялась и приняла термос. Они сидели на заднем борту “уазика”, пили горячий, крепкий кофе и молча смотрели на залитый солнцем поселок, притихший после бури. И между ними возникло то самое чувство — тихое, взрослое понимание, что они из одного теста, что им не нужно ничего объяснять друг другу про ночные вызовы, риск, усталость и радость спасения.
Сейчас они стояли на том самом месте, где встретились год назад. Но теперь все вокруг было умиротворенным и цветущим. Яблони стояли в бело-розовой пене, воздух гудел от пчел и пах медом и сиренью. Они приехали сюда в свой единственный выходной, чтобы просто погулять, держась за руки.
Игорь обнял ее за плечи, и Марина прижалась к его крепкому плечу. Она смотрела на его профиль, на упрямую челку, выбившуюся из - под фуражки, на сильные руки, которые умели и бревна таскать, и быть невероятно нежными.
— Помнишь, как ты тогда кофе из термоса предложил? — тихо спросила она.
— Еще бы, — он улыбнулся, и у него вокруг глаз собрались лучики морщинок, — думал, если откажется, апокалипсис точно настанет.
Она рассмеялась и подняла лицо к солнцу. Она была счастлива. Такого простого, глубокого, надежного счастья у нее не было никогда. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Он гордился ее работой, а она восхищалась его мужеством и добротой. Дома их ждала не тихая обида и претензии, а общие вечера, смех, планы на будущее. Они даже мечтали вместе съездить в настоящие горы, не по работе, а просто чтобы посмотреть на них другими глазами.
А в это самое время на даче Однобоковых царила унылая тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника и ворчанием Людмилы Борисовны. Белла Юрьевна, после трех месяцев “романтических” встреч, сбежала от Михаила, прихватив с собой все подарки и оставив ему лишь счет из ресторана, где они ужинали. Оказалось, что содержать “творческую личность” ей быстро надоело.
Михаил снова жил у матери. Его “трилогия” так и осталась в проекте. Он целыми днями слонялся по дому в растянутых трениках, носясь с идеей написать мемуары, но не приступая к ним. Он сильно располнел, лицо его стало одутловатым и невыразительным.
Людмила Борисовна, постаревшая и осунувшаяся, хлопотала на кухне. Она доставала из духовки пирог с капустой — тот самый, что когда - то так любила Марина.
— Опять эта капуста, — буркнул Михаил, брезгливо ковыряя вилкой в тарелке, — я терпеть не могу твои пироги.
Людмила Борисовна молча поставила форму на стол. Она посмотрела в окно, где Павел Константинович копался в грядках. Муж практически перестал с ней разговаривать после истории с разводом. И ее вдруг накрыло волной такого острого, такого горького сожаления, что она схватилась за край стола.
Людмила Борисовна вспомнила Марину — веселую, энергичную, всегда готовую помочь, пахнущую не кухней, а ветром, лекарствами и какой - то особой, настоящей жизнью. Она вспомнила, как та старалась наладить их быт, как смеялась, как привозила ей редкие лекарства для суставов из своих командировок.
— А помнишь, мама, ее окрошку? — вдруг выдавил Михаил, глядя в одну точку, — она с колбасой и горчицей всегда делала… Лучше твоей.
Он сказал это не со зла, а с тоской. С тоской по тому нормальному, теплому, что было у них когда - то и что они сами, своими руками, уничтожили.
Людмила Борисовна не ответила. Она просто отвернулась и принялась мыть уже чистую кастрюлю, чтобы сын не увидел внезапно выступивших на глазах слез. Они обещали найти ему богатую жену, а в итоге остались одни — она, ее безынициативный сын и муж, который смотрит на нее как на чужую. Они очень хотели для Миши удобную жену, а в итоге потеряли ту, единственную, что могла бы сделать его хоть немного счастливым и человечным.
А где-то далеко, в благоухающем саду, Марина закинула голову и смеялась, потому что Игорь, пытаясь сорвать для нее ветку сирени, едва не свалился в куст крыжовника. Он поймал ее взгляд, подмигнул, и ее сердце наполнилось до краев тихой, светлой радостью. Она нашла свою любовь. Не для мужа, не для свекрови, а для себя. И это было самое главное спасение в ее жизни.
Самые обсуждаемые и лучшие рассказы.
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)
(Все слова синим цветом кликабельны)