Елена Петровна считала, что на пенсии у нее открылось второе, а то и третье дыхание. Правда, работало оно исключительно в режиме олимпийского спринта на короткие и длинные дистанции.
Ее уютная квартира на окраине Новосибирска, когда-то бывшая тихой гаванью, превратилась в многофункциональный центр повышенной готовности: филиал детского сада, пункт экстренной выдачи забытой «сменки», круглосуточная кулинария и штаб по разрешению междоусобных конфликтов. Сын и дочь, жившие, на ее счастье и беду, неподалеку, кажется, состояли в тайном соревновании под названием «Успей доставить бабушке внуков первым».
— Мам, у Артемки сегодня бассейн в пять, а у меня совещание горит, заберешь из садика? И покорми, пожалуйста, супом, только не тем, который с вермишелькой-звездочками, он их разлюбил, — щебетала в трубку дочь с утра, ставя перед Еленой Петровной очередную тактическую задачу.
— Мам, мы с Катей билеты в театр достали, последний раз были еще до Машеньки… Посидишь с ней пару часиков? Ей надо сказку про репку, но только с твоей фирменной интонацией за мышку, — вторил ей сын вечером, играя на ее безотказности.
Елена Петровна крутилась как вечно заведенный волчок. Она лепила сотые по счету тефтельки, которые пятилетняя Машенька «уважала», ползала под диваном в поисках детали от конструктора размером с ноготь, без которой семилетний Артемка отказывался строить космодром и жить дальше, и выступала в роли мирового судьи на дипломатических переговорах на тему «чья очередь смотреть мультики».
Она их, конечно, безумно любила, этих сладких, шумных разбойников. Но иногда, засыпая на ходу под монотонное жужжание стиральной машины, отстирывающей пятна от травы и шоколада, она ловила себя на крамольной мысли: а где во всем этом калейдоскопе она сама? Где та Лена, которая любила посидеть с книжкой у окна и помечтать? Кажется, она осталась где-то там, в прошлой жизни, до пенсии.
Эта мысль особенно настойчиво постучалась в голову в один из вечеров, когда уставшие, но довольные дети наконец-то забрали своих оглушительно тихих, сопящих во сне чад. В квартире повисла такая густая тишина, что в ушах звенело. Елена Петровна без сил опустилась в старое кресло, и ее ноги благодарно загудели. Взгляд ее упал на шкаф, откуда при последнем «штурме» внуков в поисках пиратского клада выпал потертый фотоальбом в бархатной обложке.
Она лениво протянула руку, открыла его наугад и замерла. На пожелтевшей, потрескавшейся на сгибах карточке молодая девушка в простом ситцевом сарафане, с копной золотистых, выгоревших на солнце волос, смеялась, прижимая к груди охапку полевых ромашек. Ее бабушка, Александра Ивановна. На обороте неровным, выцветшим почерком: "Заречье, лето 1949".
И в этот момент тишина в квартире показалась Елене Петровне не просто отсутствием шума, а чем-то живым, манящим. В ней вдруг проступили забытые звуки: скрип колодезного ворота, далекое мычание коровы, шелест листьев над речкой… Покой. Слово, которое она давно не примеряла на себя. Идея, похожая на детскую шалость, на дерзкий план побега, родилась мгновенно, согревая изнутри.
Когда она за ужином в воскресенье объявила детям, что уезжает в деревню, вилки и ложки замерли на полпути ко ртам.
— В какую еще деревню? — первой опомнилась дочь, глядя на мать так, будто та объявила о полете на Марс. — Мам, ты серьезно? Там же ни интернета, ни удобств!
— А как же Артемка? А Машенька? — подхватил сын, в голосе которого слышались почти панические нотки. — На кого ты нас бросаешь? Мы же без тебя…
Елена Петровна посмотрела на их растерянные, взрослые, но такие детские лица, и ей стало смешно.
— Дети, — сказала она с лукавой, но твердой улыбкой, — я объявляю себе отпуск. За свой счет и по собственному желанию. Пора и вам вспомнить, что вы — родители, а не курьеры по доставке внуков. Справитесь.
***
Поездка на поезде была сама по себе приключением. Елена Петровна сидела у окна, и за ним, как в калейдоскопе, менялись картинки: сначала проплывали назад унылые городские окраины, потом потянулись бесконечные поля, перелески, маленькие, будто игрушечные станции, на которых суетились люди.
Думала она о том, что вот уже много лет она никуда не ездила просто так, для себя. Все ее перемещения были короткими перебежками: в магазин, в поликлинику, в садик за внуком. А сейчас она ехала навстречу своим воспоминаниям, и это было волнительно и немного страшно.
Такси от райцентра до Заречья тряслось по грунтовке, поднимая облака пыли. И вот она, покосившаяся табличка с названием деревни. Сердце забилось чаще. Деревня выглядела совсем не так, как в ее детских воспоминаниях. Дома стояли реже, многие зияли темными глазницами пустых окон.
Но воздух! Воздух был тот же – густой, чистый, напоенный ароматами скошенной травы, донника и еще чего-то неуловимо знакомого, родного. Именно этого ей и не хватало в душном городе.
Елена Петровна попросила водителя высадить ее у единственного признака цивилизации – небольшого магазинчика. За прилавком, заставленным скромным ассортиментом товаров, сидела пожилая словоохотливая женщина.
"Здравствуйте, – робко начала Елена Петровна, – я ищу дом Александры Ивановны… Кузнецовой. Она здесь жила давно".
Продавщица, представившаяся тетей Валей, окинула ее цепким взглядом. "Кузнецовы, говоришь? Были такие… А ты кем им будешь, милая?"
Когда Елена Петровна объяснила, тетя Валя всплеснула руками. "Ах, ты ж боже мой! Сашкина внучка! Надо же! Я ее помню, Сашку-то, красивая была, голосистая! А дом ее стоит, как не стоять. Он вон там, по Центральной улице, третий от речки. Правда, там сейчас Куликовы живут, люди хорошие, непьющие. Ты иди, не стесняйся".
Поблагодарив словоохотливую женщину, Елена Петровна медленно побрела по улице. Каждый шаг отзывался в душе волной воспоминаний. Вот этот раскидистый клен у колодца – она помнила, как пряталась за ним, играя в прятки. А вот здесь, у поворота, был крутой спуск к реке, с которого она однажды съехала на велосипеде и разбила коленку.
И вот он, дом… Конечно, он изменился. Новая крыша, пластиковые окна вместо старых, рассохшихся. Но узор на деревянных наличниках, который вырезал еще ее дед, и покосившийся штакетник забора – это было оно!
Она нерешительно постучала. Дверь открыла приятная женщина лет пятидесяти. Елена Петровна, волнуясь, представилась, рассказала о цели своего визита. Хозяйка, Галина Николаевна, на мгновение удивленно вскинула брови, а потом ее лицо озарила широкая, добрая улыбка.
— Так вы внучка тети Шуры? Да что же вы на пороге стоите, проходите в дом! Моя-то бабушка с вашей лучшими подругами были!
Так началось удивительное лето Елены Петровны в Заречье. Галина и ее муж Петр, молчаливый, но основательный мужчина с натруженными руками, приняли ее как родную. Они выделили ей светлую комнатку с видом на цветущий палисадник и, казалось, интуитивно понимали, что ей нужно больше всего – покой.
Дни потекли плавно и неспешно. Елена Петровна впервые за много лет просыпалась не от пронзительного звона будильника или крика «Бабушка, я есть хочу!», а от пения птиц за окном. Она с удовольствием помогала Галине на огороде, ее городские руки с непривычки ныли, но эта боль была приятной. Она училась полоть грядки, узнавая названия трав, которые раньше считала просто сорняками.
Вечерами они сидели на старой деревянной веранде, пили чай с душицей и малиновым вареньем, и разговаривали. Галина рассказывала о деревенской жизни, о соседях, о том, как трудно, но радостно работать на земле. А Елена Петровна, к своему удивлению, почти не говорила о городе. Она слушала. И в этой тишине и неспешных беседах ее собственная, такая шумная и суетливая жизнь, казалась далекой и неважной.
Однажды она взяла старую плетеную корзинку и пошла одна к реке. Села на теплый от солнца камень на берегу, разулась и опустила ноги в прохладную воду. Вокруг стрекотали кузнечики, над водой кружили стрекозы. И в этот момент она почувствовала, как многолетнее напряжение, о котором она даже не подозревала, начало отпускать ее, уходить, растворяясь в шелесте камыша и плеске воды. Она поняла, что все время жила для других, растворяясь в их заботах и проблемах. И только здесь, в этой благословенной тишине, она вспомнила о себе.
Дети звонили почти каждый день. Сначала – с паникой в голосе. "Мама, Артемка отказывается есть кашу, которую приготовила Света!", "Мама, у Машеньки температура, что делать?". Елена Петровна терпеливо давала советы, но не срывалась, не предлагала все бросить и вернуться. А через неделю тон звонков изменился. "Мам, привет! У нас все нормально, представляешь, я сам сварил отличный суп!", "Мамочка, мы с Машей сегодня лепили из пластилина, у нее талант!". Она слушала их и улыбалась: ее "побег" пошел на пользу не только ей.
***
Прошел месяц и Елена Петровна чувствовала себя совсем другим человеком. Отдохнувшей, загоревшей, посвежевшей. Ушла вечная тревога из глаз, разгладились морщинки на лбу. Она научилась радоваться простым вещам: вкусу парного молока, запаху сена, красоте заката над рекой. Прощаясь с Галиной и Петром, она обнимала их, как самых близких родственников.
"Приезжай еще, Ленушка! Мы всегда тебе рады!" – сказала Галина, смахивая слезу.
И Елена Петровна знала, что обязательно вернется. Она нашла свое лето в Заречье, нашла не только воспоминания, но и частичку себя, которую когда-то давно потеряла в городской суете. И главное, она поняла, что даже самую большую и беззаветную любовь к детям и внукам нужно начинать с любви и уважения к себе.
Возвращаясь в Новосибирск, она смотрела на привычные городские пейзажи совсем другими глазами. Город уже не казался таким серым и враждебным. Теперь она знала, что у нее есть место силы, ее личное Заречье, где ее всегда ждут. Она была готова снова лепить тефтельки и искать детали от конструктора. Но теперь она знала, что такое "отпуск по собственному желанию", и что иногда убежать – это лучший способ вернуться к себе.
---
Автор: Арина Иванова