Мария Марковна овдовела в 32, осталась с двумя детьми: сыном Виктором и дочерью Ларисой.
Думать о личной жизни женщина себе запретила. Всю свою нерастраченную любовь она обратила на старшего Витю. В сыне, который рос спокойным и покладистым, она видела свою опору в старости.
Лариса же пошла в отца – мечтательная, порывистая, с упрямым огоньком в глазах. Девочка не умела и не хотела подстраиваться под суровые правила материнского мира. Их диалоги с матерью чаще походили на стычки.
– Ты должна думать о будущем, а не о своих стишках! – гремела Мария Марковна, выхватывая из рук дочери исписанную тетрадь.
– А что делать в этом будущем? Работать на заводе, как ты? Выживать? – огрызалась Лариса.
Зато Виктор рос в атмосфере обожания. Ему прощались промахи, его маленькие победы возводились в ранг подвигов. Мальчик быстро понял: мать по умолчанию на его стороне. Она сделает для него все и даже больше, главное не портить ей настроение. Он не был злым. Просто научился быть удобным и привык брать.
Лариса, надломленная холодной войной с матерью, ушла из дома в восемнадцать. Поступила в педагогический, получила комнату в общежитии. Она почти не звонила, появлялась редко, и каждый ее визит заканчивался скандалом.
А потом исчезла совсем.
Когда соседки спрашивали о дочери, Мария Марковна хмурилась, отводила глаза. Виктор, если мама заводила разговор о сестре, лишь пожимал плечами: «Плохо ей было дома, пусть сама и разбирается со своей жизнью». Он уже женился, но по-прежнему навещал родительский дом по воскресеньям, чтобы с удовольствием съесть порцию любимых котлет, забрать с собой полный контейнер еды и взять у мамы немного денег «на мелкие расходы».
Прошло пять лет.
Однажды на пороге материнской квартиры появилась Лариса. Не одна. За юбку держалась маленькая девочка с огромными глазами. Сама Лариса была худа, как тень, и кашляла так, что казалось, вот-вот разорвется грудь.
– Это что еще? – спросила Мария Марковна ледяным тоном, глядя на ребенка.
Оказалось, Лариса исчезла неспроста. Скрывала изо всех сил от родных беременность и рождение дочки – знала, что маменька по голове не погладит. Работала на двух работах, жила впроголодь, пока не сломалось здоровье. Врачи ничего не обещали, речь шла о продлении жизни на какое-то время. Нужно было на кого-то оставить маленькую Маринку…
Так и замкнулся круг. Ларисе пришлось вернуться на материнский порог, который она когда-то так торопилась переступить.
Мария Марковна приняла их молча. Не из любви, а из гипертрофированного чувства долга. «Что люди скажут, если я выгоню больную дочь с ребенком?» – вот что двигало ею в первую очередь.
Они поселились в самой маленькой комнате. Лариса медленно угасала. А девочка, Марина, как росток, пробивающийся сквозь асфальт, стала неожиданно прорастать в окаменевшее сердце бабушки.
Мария Марковна вдруг обнаружила, что это маленькое существо совсем ее не боится. Верит. Не ждет подвоха. Любит. Марина приносила ей свои каракули – «рисунки для бабы Маши», обнимала по утрам и серьезно пыталась утешить, когда бабуля хмурилась. По ночам, если девочке снился кошмар, она бежала не к маме, а к бабушке и оставалась до утра в ее широкой жесткой кровати.
Лариса умерла тихо, словно и не жила.
И в квартире остались две женщины – пожилая, у которой все было в прошлом, и маленькая, у которой все было впереди.
Именно тогда лед тронулся.
Мария Марковна, всю жизнь боявшаяся слабости, вдруг обнаружила ее в себе. Она учила Марину печь пироги, рассказывала старые семейные истории (конечно, в версии, где не было места ссорам с ее матерью), плакала ночами в подушку, понимая, как была холодна с дочерью, как несправедлива. Любовь к внучке была болезненной, запоздалой, отчасти – искуплением материнской вины.
Виктору все это не нравилось.
– Мама, ты ее совсем испортишь! – ворчал он, видя, как мать покупает девочке новое платье. – Скромнее надо быть, мы же не миллионеры.
– Я на свои покупаю! – отрезала Мария Марковна, и в ее голосе впервые прозвучала сталь, направленная против сына.
Шли годы. Марина выросла и превратилась в человека, без которого бабушка не мыслила своей жизни. Виктор появлялся все реже, его визиты стали формальностью. Однако был убежден, что квартира матери и ее дача – его законная добыча, ведь племянница – «чужой человек», не прямой наследник.
Мария Марковна все видела. Замечала оценивающий взгляд, скользящий по квартире. А всякий раз, выпив рюмку, как сын намекал на то, что «пора бы и документы привести в порядок». И ее сердце, научившееся к концу жизни любить по-настоящему, сжималось от обиды за него самого. За того мальчика, который так и не вырос.
Решение созрело тихо. Она не стала писать завещание, которое рассорило бы всех сразу после ее смерти. Поступила мудрее и тоньше.
Мария просто отвела внучку в банк и переоформила на нее свои счета. Это были не заоблачные суммы, а итог всей ее жизни – деньги, копейка за копейкой отложенные на черный день, который, по счастью, так и не настал.
– Бабуль, ну зачем ты? Я не прошу! Мне ничего не нужно! – отнекивалась Марина.
– Молчи, – строго сказала Мария Марковна. – Это не тебе. Это мне. Мне для спокойствия. Чтобы я знала, что у тебя есть твой личный кусок хлеба. Чтобы ты ни от кого не зависела, когда меня не станет. Особенно от них.
Она подозревала, что Виктор будет давить на племянницу при разделе квартиры и дачи, и, если вдруг сумеет добиться своего, Марина благодаря деньгам не останется ни с чем.
Виктор обитал в панельной двухкомнатной хрущевке на окраине города. Квартира досталась его жене Светлане в наследство. Жили небогато, на хороший ремонт денег и времени так и не нашли. В доме царила атмосфера застоя и безнадеги, словно время здесь остановилось в конце девяностых.
Главной мечтой Виктора, его навязчивой идеей была мамина трешка в добротном кирпичном доме в самом центре города. С высокими потолками и лепниной. Для него эта квартира была не просто недвижимостью. Она была символом справедливости. Наградой, которую он заслужил.
Во-первых, он не бросал мать, никогда ее не огорчал, и во-вторых, это было его законное право. Он, любимый и любящий сын, ждал ее как свой главный приз. Это был его билет в другую, более достойную жизнь. Получив наследство, Виктор мог бы наконец рассчитаться с долгами, даже что-то отложить.
Когда нотариус объяснил, что у племянницы такие же права как у него, Виктор испытал шок. Он искренне считал, что прямые наследники – это он и его покойная сестра (чью долю он давным-давно мысленно приписал себе). Дележ квартиры с Мариной означал, что мечта рухнет. Вместо целой квартиры он получит лишь половину. Этого не хватит, чтобы решить все его финансовые проблемы. Дачу дорого не продашь.
Поэтому, когда речь заходила о наследстве, Виктор преображался. Его обычная вялая угрюмость сменялась агрессивной, напористой энергией.
– Она не имеет никакого права! – гремел он, расхаживая по гостиной. – Это моя квартира! Мамина квартира! Какая еще доля?! Кто она такая, эта Марина?
Жена молча вязала. Она уже много лет слушала одну и ту же пластинку о том, что Лариса всю жизнь ссорилась с матерью, отравила ей и брату всю жизнь своим мерзким характером, а потом приползла на все готовенькое и еще хвост привела.
Виктор мерил все деньгами и материальной выгодой. Да, Марина помогала бабушке. Но разве он не помогал? Он же привозил ей продукты раз в месяц, вызывал сантехника, тратил на нее свое время по воскресеньям!
А что сделала Марина? Просто жила с ней. А могла бы и в детском доме жить.
Словом, все полгода до момента вступления в наследство Виктор строил планы отстоять свое любыми средствами. Звонил, консультировался, периодически приходил воспитывать Марину. Напоминал, что ей скоро придется освободить жилье, а иначе он ее затаскает по судам.
После очередного витка унизительных скандалов, угроз Виктора «включить связи» и «устроить так, что она останется с носом», Марина совершила неожиданный поступок.
Пригласила дядю и его жену на обед. Накрыла стол, приготовила то, что любила бабушка. Тот самый пирог, тот самый рассольник.
– Дядя Витя, тетя Света, – начала она тихо. – Я уступлю вам свою долю в квартире. Она полностью ваша. А на дачу я нашла уже покупателя, и, если вы согласны, я на эти деньги уеду и больше никогда вас не побеспокою.
В комнате повисла оглушительная тишина. Светлана перестала жевать. Виктор смотрел на племянницу как на сумасшедшую.
– Ты шутишь? Это же втрое меньше, чем… и потом, с чего бы я тебе уступал долю от дачи?
– Бабушка хотела, чтобы у меня была возможность начать самостоятельную жизнь. Дача стоит намного меньше квартиры, ведь так? И она вам не нужна. Соглашайтесь. Я не хочу тратить время на суды и склоки, поэтому уступлю.
Девушка встала и вышла из комнаты. Виктор сидел, уставившись в стол. В его голове рушилась вся конструкция. Оказывается, воевать не надо. Он без боя получил практически все, что хотел.
Нотариус, ожидавший судебного разбирательства, был приятно удивлен, когда они пришли оформлять документы.
Марина же, оставшись с бабушкиными деньгами и суммой от продажи дачи, купила себе небольшую студию, еще и на депозит осталось. Сколько раз она вспоминала тот разговор в банке! И чувствовала огромную благодарность за то, что бабуля подарила ей возможность быть самостоятельной и освободила от такой родни.
P.S. Ставьте лайк и подписывайтесь на наш канал