Петух заголосил, разрывая толстую завесу предрассветного сна, и Архип сразу же открыл глаза. Слух у него был острый, как у охотника, приученного годами крестьянской жизни улавливать каждый звук хозяйственного двора. Едва петушиный крик замер в воздухе, как уже донеслось из хлева сонное, протяжное мычание коров. Двор просыпался медленно, но верно, требуя от хозяина заботы и неустанного труда.
Архип поднялся, натянул холщовую рубаху, пропахшую дымом и работой, туго подпоясался широким кушаком. Взял в руки фонарь с потускневшим от времени стеклом, зажег фитиль. Желтое пламя заплясало, осветило бревенчатые стены избы, дощатые половицы, на которые ступала нога его деда и прадеда.
— Семён, подымайся, сынок, — негромко позвал он, но голос прозвучал твердо, как положено хозяину.
Парень уже стоял у окна, высокий, с крепкими руками, словно выточенными для крестьянской работы. В свои юношеские годы он почти сравнялся с отцом ростом, и Архип частенько ловил себя на мысли, что есть кому передать хозяйство, есть на кого в старости опереться. Гордость эта была тихая, неброская, но крепкая, как корни старого дуба.
Отец и сын вышли во двор вместе. Августовское утро дышало прохладой, над деревней стелился легкий туман, а воздух был густой и тяжелый от запаха трав, навоза и той особенной свежести, какая бывает только на рассвете. В стойле коровы встретили их протяжным мычанием, повернули к хозяевам свои тяжелые головы с влажными, бархатистыми носами.
Работа предстояла привычная – убрать навоз, напоить – накормить скот, отправить рогатых на выпас.
Отец и сын взяли вилы, взялись за дело. Работали они в том особенном молчании, какое бывает между людьми, привыкшими понимать друг друга без лишних слов.
Тем временем в избе уже хлопотала Евдокия. Встала она спозаранку, разожгла в русской печи огонь, чтобы поставить на угли чугунки с едой, которой должно хватить семье на целый день, да испечь хлеба. Руки у неё двигались ловко и привычно, словно сами знали, что и как делать.
Всё в доме дышало тем особым порядком и чистотой, какую умеют наводить только настоящие хозяйки, любящие свой дом.
— Клавдия, доченька, вставай, — ласково позвала она дочь. — Коров доить надо, скоро их сгонять в стадо..
Клавдия – подросток сонно села на постели. Но окончательно проснувшись, быстро заплела свою русую косу, сняла с гвоздя подойник, отправилась во двор . Веселые струйки молока звонко пели свою песню, сталкиваясь с железным боком ведра. Вскоре подошла и мать тоже принялась доить.
— Мама, а на ярмарку в этом году поедем? — спросила Клавдия. — Ленточку мне на косу купишь, красную или синюю?
— Поедем, дочка, если Господь даст хороший урожай, — ответила Евдокия. — И ленточку купим, и туфельки, и кофточку.
Клавдия просияла от радости, защебетала что-то весёлое и беззаботное.
В воздухе пахло соломой и коровами, тем тёплым, густым запахом крестьянского двора, который городской человек счёл бы неприятным, а деревенский принимал, как запах родного дома. Клавдия согнала коров, пошла к колодцу, набрала воды — холодной, прозрачной, понесла в избу. Мать уже накрывала на стол, расстилала на добротном дубовом столе льняную скатерку, расставляла миски, ставила посередине глиняный кувшин с ещё тёплым парным молоком.
Семья села за стол. Ели неторопливо, с тихим удовольствием, как едят люди, когда каждый кусок кажется особенно вкусным.
— Ну что, сегодня в поле выходим, — сказал Архип. — Благословясь, начнем хлеб жать. Только бы погода позволила. Постояла без дождей.
— Уберем, бать, — уверенно ответил сын. — Управимся.
— Вот вырастет мой сын, — с нескрываемой гордостью сказал Архип, обращаясь к жене, — хозяйство ему доверю. И заживём ещё крепче, ещё лучше.
Семён покраснел от отцовских слов, но в глазах его светилась радость. Знал он — получить похвалу от отца удается редко, значит, действительно, заслужил.
- Пока роса сохнет, да вы собираетесь, мы успеем на реку сходить, - размышляла Евдокия.
Она вместе с Клавдией понесла половики. Утренняя роса ещё блестела на траве, словно рассыпанные мелкие жемчужины, и подол платья Евдокии быстро намок от влаги.
На реке уже была соседка Марфа, энергично колотила вальком мужскую одежду.
— Здорово, Евдокия! — поздоровалась Марфа, выпрямляясь и утирая рукавом вспотевший лоб. — Тоже с постирушкой?
— Осень на носу, дела подбирать надо, — спокойно ответила Евдокия, опуская в холодную воду пестрый половик.
Клавдия помогала матери. Ей нравились эти походы к реке, когда можно было слушать соседские новости и чувствовать себя почти взрослой.
— А у вас Клавдия-то как растёт, — заметила Марфа, поглядывая на девчонку. — Скоро и замуж пора.
— Рано ещё, — засмеялась Евдокия. —Пусть подрастёт маленько.
Женщины работали, не торопясь, перебрасываясь неспешными словами. Река несла свои воды дальше, солнце поднималось выше, обещая жаркий день. Где-то в роще куковала кукушка, отсчитывая годы и судьбы деревенских людей.
Архип тем временем запрягал лошадь. Старый Гнедко стоял терпеливо, изредка фыркая и помахивая хвостом, отгоняя назойливых мух. Конь был верный, работящий, хоть и не первой молодости. Много вёсен прослужил он семье, много борозд начертил по полям, много перевёз всякого груза.
Солнце припекало уже по-настоящему, предвещая жаркий летний день. Сегодняшний выезд был пробным. Смотрели, как зерно вызрело, хороша ли, густа ли будет солома, много ли понадобится рабочей силы.
Рожь стояла золотая, тяжёлая, готовая к уборке. Архип поглядывал на поле и прикидывал — вдвоем с Семёном всё поле не осилить, а вот соседской помощи будет в самый аккурат.
Вечером он направился к Кондрату. Жил тот по соседству, в доме поменьше и победнее. Хозяйство у Кондрата было небогатое, и не потому, что тот ленился, а потому что не досталось Кондрату от своих родителей никакой помощи. Детей в семье было много, мать болела. Скажи спасибо, что живы.
Застал Архип Кондрата с молотком да пилой в руках. Тот правил забор.
— Здорово, Кондрат, — поздоровался Архип.
— Здорово, Архип Алексеевич, — ответил сосед, выпрямляясь и вытирая пот. — По какому делу пожаловал?
— Да вот, рожь поспела, жать пора. Сам с Семёном не управлюсь. Не поможешь с сыновьями?
Кондрат помолчал, соображая. Работы у него самого хватало, но отказывать зажиточному соседу не стоило.
— А как за работу расплачиваться будешь? — спросил прямо.
— Справедливо расплачусь. Мукой, крупой. Не обижу. Ты меня знаешь.
— Ладно, согласен, — кивнул Кондрат. — Парни мои крепкие, работать умеют. Ивану уже шестнадцать, Пётру четырнадцать — оба не маленькие.
На другой день Кондрат пришёл с сыновьями. Оба парня были рослые. Держались застенчиво, но работать умели.
Работа шла споро. Мужчины серпами срезали золотые стебли. Следом Евдокия с Клавдией вязали их в тугие снопы. Работали молча, только изредка перебрасываясь короткими словами.
— Сами бы не управились, — говорил Архип во время короткого отдыха. — Миром и живём. Один в поле не воин.
Кондрат кивал, вытирая пот.
— Оно так, Архип Алексеевич. С нас не убудет, а дело сделаем.
Подростки работали наравне со взрослыми, иногда посмеивались между собой, но дела не забывали. Иван поглядывал на Семёна с некоторым восхищением — тот был одет лучше, из зажиточной семьи, но зависти в этом взгляде не чувствовалось.
Кондрат тихонько жаловался Архипу на хозяйские хлопоты.
— Крыша совсем худая стала, дождь насквозь проходит. Надо бы поправить. Не увидишь, как зима придёт.
— После уборки займёшься, — отвечал Архип. — Главное — хлеб убрать, а там и до остального руки дойдут.
Недели три работали не жалея сил. Зато по хорошей погоде перевезли все на двор, начали обмолот. Урожаем Архип остался доволен. За работу платы не пожалел – отдал и зерном, и деньгами.
Кондрат благодарил.
— Что там благодарить, — отмахнулся Архип. — Соседское дело. Сегодня ты мне помог, завтра я тебе пригожусь.
Не успели убрать зерно под крышу – зарядили дожди.
В начале октября в деревню приехал человек в кожанке, представился уполномоченным. Лицо у него было молодое, но строгое, глаза холодные. Велел собирать народ на сход.
Собрались в школьной избе, деревенских набилось столько, что воздух казался густым от табачного дыма и волнения. Архип сел в дальнем углу, рядом устроился Кондрат с сыновьями.
Уполномоченный встал, оглядел всех внимательным взглядом.
— Товарищи крестьяне, — начал он, голос звучал уверенно, громко. — Советская власть решила покончить с отсталостью деревни. Везде сейчас создаются колхозы — коллективные хозяйства. Землю, скот, инвентарь – всё будет общее. Но жить станете лучше, богаче.
В избе повисла тишина, тяжёлая, как перед грозой. Мужики переглядывались, молчали. Кто-то в заднем ряду тихо кашлянул, кто-то заскрипел лаптем по полу.
— Нужно выбрать председателя колхоза, — продолжал уполномоченный. — Человек желательно грамотный, авторитетный. Кого предлагаете?
Повисло молчание. Про колхозы всё было непонятно. Наконец старый Матвей поднял руку.
— Кондрата, может, выберем? Грамотный он, читать умеет, справедливый.
- давай соглашайся, Кондрат Иваныч, - послышалось со всех сторон.
— Кондрат Иванович? — переспросил уполномоченный, глядя в зал. — Согласны? А он сам?
Все головы повернулись к Кондрату. Тот сидел бледный, руки сжимал в кулаки. Понимал, что отказаться нельзя — власть не любит отказов.
— Согласен, — сказал он тихо. — Если народ доверяет.
— Голосуем, — объявил уполномоченный. — Кто за Кондрата Ивановича?
Руки поднялись дружно. Выбрали единогласно.
Уполномоченный растолковывал задачи советской власти. Торопил действовать, требовал списки скота и инвентаря. Кондрат ходил по дворам, записывал в тетрадь, лицо у него было напряжённое, усталое.
Пришёл он и к Архипу. Постоял на пороге, словно не решаясь войти.
— Архип, — сказал, наконец, голос звучал официально, но глаза были грустные. — Скот и землю придется отдать в колхоз.
Архип тяжело выдохнул, сел на лавку.
— Неужто всё…
— Всё, — кивнул Кондрат. — Такой приказ. Корову, лошадь, инвентарь — всё в общее дело.
Евдокия всхлипнула, утёрла глаза фартуком. Что наживали тяжелым трудом теперь нужно было отдать чужим людям.
— А как же жить-то будем? — спросила она.
— Сообща будем жить, — ответил Кондрат, но сам еще не до конца веря в свои слова. — Власть обещает — жизнь лучше станет.
Интересные истории можно найти здесь https://t.me/+Gtlo_ZB9JktiMDM6
Продолжение завтра.