Утро было вроде бы самым обычным. В кухне пахло жареным луком — я всегда начинаю день с чего-нибудь простого, яичницы, гренок. Гриша, мой муж, любит, чтобы к девяти у него стоял полный завтрак: яйца, сыр, кофе — и обязательно что-то мясное. Я давно привыкла к его капризам: человек он вроде бы взрослый, сорок два года, но до сих пор считает, что еда на столе появляется сама собой.
— Инн, — он зашёл в кухню в мятой футболке, волосы торчком, как будто его всю ночь электрошокером били, — а что у нас сегодня?
— А у нас, Гриша, как у нормальных людей: яичница, тосты, сыр. Колбасу не купила, извини, — сказала я и демонстративно пододвинула ему тарелку.
Он закатил глаза, но промолчал. Последнее время он часто молчал. Сидел со своим телефоном, ковырял вилкой еду, делал вид, что занят, хотя прекрасно понимал: я замечаю каждую его ухмылочку.
Я построила бизнес с нуля. Магазин женской одежды сначала был крошечной точкой в переходе, потом — маленький павильон, потом — сеть из трёх бутиков в центре города. Вложила душу, нервы, бессонные ночи. И теперь, когда мы наконец живём в просторной трёшке с нормальной мебелью, я вдруг начала замечать: муж мой как-то странно обнаглел. Не работает толком, подрабатывает кое-где «для самоутверждения», как он это называет, а деньги в семью приношу я.
Но, ладно бы только он. Есть ещё Валентина Петровна — свекровь. Женщина грозная, из тех, что умеют командовать даже чужими детьми. Ей шестьдесят три, но характер — как у генерала в отставке. С самого начала она меня не взлюбила: мол, «слишком умная», «слишком самостоятельная», «Гришеньку подавишь». А Гришенька, между прочим, уже взрослый мужик, но, видимо, для неё он всё ещё мальчик в коротких штанишках.
— Мам, — сказал он вчера по телефону, думая, что я не слышу, — да, Инна опять решила бизнес расширять. Считает, что без неё вообще ничего не крутится.
Я тогда только усмехнулась. Ну и пусть. Мне не привыкать.
Сегодня же разговор пошёл в более неприятную сторону. Сначала вроде бы всё спокойно: я рассказываю мужу, что хочу открыть ещё один магазин — на юге города, рядом с новым жилым комплексом. Там народ с деньгами, молодые семьи, женщины любят одеваться. Я уже присмотрела помещение, готова подписать аренду.
— Инн, — говорит Гриша, ковыряя вилкой омлет, — а может, на меня оформим? Ну, для разнообразия.
Я чуть не поперхнулась кофе.
— На тебя? С какой радости?
— Ну, я ж тоже как бы муж. Совместное имущество. Да и налогов меньше будет. Мужчина в бизнесе — серьёзнее смотрится.
Я посмотрела на него долгим взглядом. Он опустил глаза, но губы кривились в улыбочке.
— Знаешь что, Гриша. Мужчина серьёзнее смотрится тогда, когда он сам работает, а не когда жена за него пашет.
— Ты всё утрируешь, — буркнул он и снова уткнулся в телефон.
Я замолчала. Но что-то кольнуло. Слишком уж уверенно он это сказал.
После обеда я вышла во двор — выбросить мусор. У нас мусорка во дворе, прямо у подъезда. Вроде бы мелочь, но иногда эти мелочи решают всё.
И вот, подхожу я, а за углом слышу знакомый голос.
— Мам, ну всё будет нормально. Она доверчивая. Подпишет на меня — и всё.
У меня будто сердце остановилось.
Второй голос — визгливый, но уверенный, как всегда:
— Гришенька, ты только не тупи. Сначала оформите, потом развод. Половина бизнеса и квартира твои. Она ж дура, думает, что ты её любишь.
Я перестала дышать. Мусорное ведро повисло в руке, а в ушах зашумело так, что слова сливались в одно мерзкое жужжание.
— Мам, ну... Неудобно как-то... — пробормотал он.
— Неудобно?! Ты мужчина или кто? Сколько можно на шее сидеть? Хватит, пусть поучится жизни.
Я стояла, прижавшись к холодной стене дома, и понимала: вот он, момент истины. Все мои подозрения, все мои догадки — правда. Они хотят меня обмануть. Муж и свекровь.
Ноги подкашивались, в глазах темнело. Я аккуратно поставила ведро на землю и тихо-тихо отошла обратно. Они меня не заметили.
Дома я сидела на диване, уставившись в одну точку. Казалось, что всё вокруг потеряло краски.
— Инн, — вошёл Гриша через десять минут, бодрый, будто ни в чём не бывало. — Ты чего такая?
— Ничего, — ответила я. — Устала.
Я смотрела на него и пыталась вспомнить: когда он успел превратиться из любимого мужчины в предателя? Может, он всегда был таким, просто я не замечала? Или это его мама так изуродовала?
Он сел рядом, приобнял меня. Рука его тяжёлая, липкая. Мне стало противно.
— Ты только не нервничай, ладно? Всё у нас будет хорошо.
Я кивнула. Но внутри всё кипело.
Вечером приехала Валентина Петровна. Как всегда, без звонка, с пакетом продуктов: «Я вот купила фарш, у вас, наверное, ничего нет».
Она устроилась на кухне, разложила всё по полкам и начала «невинный» разговор.
— Инночка, а что это ты снова магазин собралась открывать? Не слишком ли тяжело? Женщине-то всё тащить на себе...
— Справлюсь, — коротко ответила я.
— А может, Гриша поможет? Ты ж его мужиком хоть где-то сделай. Оформи на него. И людям приятно, и по бумагам красиво.
Я резко поставила чашку на стол.
— Валентина Петровна, а вы не слишком активно в мою жизнь лезете?
Она посмотрела на меня поверх очков.
— Я мать. Я за сына переживаю.
— Переживайте за себя. А за мой бизнес не волнуйтесь.
Наступила тишина. Гриша сидел с каменным лицом, не вмешивался. Но глаза его бегали.
— Ты вообще головой думаешь? — наконец сказала она. — Мужа надо уважать.
— А мужа надо заслужить, — холодно ответила я.
Первый острый взрыв случился через полчаса.
Мы сцепились втроём, как собаки на кости. Я кричала, что не позволю собой командовать. Она визжала, что я «наглая баба, которая сядет в лужу». Гриша метался между нами, но в итоге встал на сторону матери.
— Инн, ты ведёшь себя некрасиво! — выкрикнул он.
— Я? Некрасиво?! Да это вы оба меня предать собрались!
— Что ты несёшь? — он сделал вид, что не понимает.
Я швырнула салфетку ему в лицо.
— Я всё слышала. У мусорки. Развод, половина бизнеса...
Он побледнел. Свекровь захлопала глазами.
— Ты подслушивала?! — заорала она.
— А что, совесть у вас отключилась, так хоть уши мои сработали!
Тишина повисла такая, что слышно было, как капает кран.
— Всё, — сказала я, поднимаясь. — Играть в ваши игры я не буду.
И ушла в спальню, хлопнув дверью.
Ночь была отвратительная. Я почти не спала — лежала, уставившись в потолок, и слушала, как Гриша ворочается рядом. Он, в отличие от меня, уснул мгновенно, будто у него на совести чисто. И вот это больше всего бесило: человек спокойно храпит, хотя я только что застукала его за предательством века.
Под утро я поняла, что больше не могу так жить. Если я сейчас промолчу, то через месяц у меня отберут не только бизнес, но и квартиру. А дальше я окажусь на улице, зато Гриша и его мамочка будут резать ленточки на открытии «нового» магазина. Моего магазина. Нет уж.
— Инн, — протянул он утром, зевая, — не дуйся. Мы же семья.
— Семья? — я встала и накинула халат. — Гриша, а в какой момент семья планирует тебя кинуть?
Он замер, потом сделал вид, что не понимает.
— Ты опять начинаешь? Мамка наговорила, а ты повелась.
— Не переводи стрелки. Я слышала всё.
— Ну, мало ли... Мамка горячая. Она так, сгоряча.
Я повернулась к нему.
— А ты что? Тоже со «сгоряча» хотел на меня бизнес записать, а потом половину оттяпать?
Он отвернулся, встал и начал натягивать штаны.
— Ты истеричка, Инна. Вот честно. Нормальная жена поддержала бы мужа, а не подслушивала у мусорки.
— Ах, нормальная жена?! — я шагнула ближе. — Нормальная жена пашет, чтобы мужик мог по утрам зевать и изображать короля!
Он резко повернулся.
— Не ори!
Я не удержалась — влепила ему пощёчину. Так звонко, что даже кошка из-под дивана выскочила.
— Это за моё доверие, которое ты решил растоптать, — сказала я, глядя прямо ему в глаза.
Он замер, приложил руку к щеке. Секунду казалось, что он сейчас ударит в ответ. Но не решился. Просто схватил телефон и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Через два часа приехала Валентина Петровна. Конечно, приехала — словно у них с сыном телепатия. Сразу поняла, что «надо ехать спасать».
— Инночка, — начала она с порога, — ну нельзя же так с мужем разговаривать. Муж — это опора, его надо беречь.
— Опора?! — я расхохоталась. — В каком месте? Он меня обманывает вместе с вами, а я должна ещё и беречь?!
— Ты всё не так поняла, — спокойно сказала она, но глаза метали искры. — Никто у тебя ничего не собирается отбирать.
— Да ну? — я сложила руки на груди. — Может, ещё раз повторить, что я услышала у мусорки? Или хватит вашей актёрской игры?
Она села на стул и посмотрела на меня, как прокурор на подсудимого.
— Слушай сюда, девочка. Ты слишком много на себя берёшь. Мужик рядом — это счастье. А бизнес... Бизнес завтра сгорит, и что тогда? Кто тебя в старости стаканом воды напоит?
— Уж точно не вы с вашим сыночком, — огрызнулась я. — Спасибо, у меня есть кому.
Мы сцепились взглядами. В её глазах — презрение, в моих — злость. Я вдруг ясно поняла: эта женщина меня никогда не оставит в покое.
На следующий день я пошла к юристу. Подруга посоветовала одного толкового мужчину, Алексея Николаевича. Тот внимательно выслушал, сделал пометки.
— Значит, так, Инна Сергеевна, — сказал он, поправляя очки. — Первое: имущество, которое вы купили до брака, остаётся вашим. Квартира?
— Моя. Купила до свадьбы.
— Отлично. Второе: бизнес. Раз вы всё оформляли на себя и договора аренды, и счета, то супруг здесь ни при чём. Но! — он поднял палец. — Если будете оформлять новый магазин, не вздумайте писать его на мужа. Тогда он действительно сможет претендовать.
— Спасибо, я уже поняла.
— И ещё. Переоформите часть имущества на мать или близкого родственника. Так надёжнее.
Я кивнула. В груди росло ощущение правильности.
Вечером я объявила дома:
— Завтра поеду к маме. Надо кое-что обсудить.
Гриша сидел на диване, смотрел футбол.
— Опять мама? А мне что, одному тут сидеть?
— Привыкай, — отрезала я.
— Инн, ну ты чего? Давай спокойно. Мы же семья.
— Ты мне не семья, Гриша. Семья не предаёт.
Он вскочил.
— Да ты с ума сошла! Хочешь развода?
— А ты чего хотел? На мне жениться и на мне же нажиться?
Мы снова заорали друг на друга. В ход пошли подушки, он схватил мою сумку и швырнул об стену. Я оттолкнула его, он чуть не упал на стол. Вещи полетели по комнате.
— Всё! — заорал он. — Собирай свои чемоданы и катись к чёрту!
— Ах вот как? — я усмехнулась. — Чемоданы я соберу. Но катиться будете вы.
— Попробуй! — прошипел он.
Мы стояли друг против друга, как два бойца на ринге. Я впервые в жизни почувствовала, что могу выкинуть его из своей квартиры и не моргнуть глазом.
Ночь прошла в тишине. Он ушёл спать на диван, я закрыла дверь спальни изнутри. Утром, пока он ещё спал, я аккуратно собрала все его вещи — аккуратно, но быстро. Чемодан, спортивная сумка, пакеты. Вынесла в коридор.
Когда он проснулся и увидел это, глаза его округлились.
— Ты что творишь?!
— Освобождаю территорию, — спокойно сказала я. — Квартира моя. На выход.
Он побледнел.
— Я не уйду.
— Тогда я вызову участкового, — я достала телефон.
Он смотрел на меня, как на чужую. Потом схватил сумку и со злостью вышвырнул её в подъезд.
— Ты ещё пожалеешь, Инна! — крикнул он из-за двери.
— Это ты пожалеешь, Гриша, — ответила я и закрыла замок.
Вечером позвонила Валентина Петровна.
— Ты что творишь, ведьма? Моего сына выгнала?
— Ваш сын взрослый, пусть сам за себя отвечает, — спокойно ответила я.
— Я тебя уничтожу, поняла?!
— Попробуйте, — сказала я и повесила трубку.
Я сидела на кухне с бокалом вина и впервые за долгое время почувствовала: у меня есть сила. Я могу выгнать из своей жизни тех, кто считает меня дойной коровой.
После того как Гриша с чемоданом вылетел из моей квартиры, я знала: затишья не будет. И правда, уже через три дня я получила повестку — супруг подал на раздел совместно нажитого имущества. Улыбнуло: совместного-то почти не было. Но явно рука его мамочки приложилась.
Я пришла в суд в строгом костюме, с папкой документов. Гриша явился с Валентиной Петровной, будто она его адвокат. Он сидел бледный, но гордый, а она сияла — как будто вот-вот получит медаль «За хитрость и жадность».
— Уважаемый суд, — начал адвокат с их стороны, — прошу признать за Григорием право на половину бизнеса супруги.
Я встала и спокойно достала бумаги.
— Уважаемый суд, бизнес принадлежит исключительно мне. Все документы, аренда, счета — на моё имя. К тому же я переоформила часть активов на мать, чтобы избежать рейдерских захватов.
Судья приподнял бровь. Адвокат заёрзал. Валентина Петровна подалась вперёд:
— Она всё специально сделала! Чтобы нас обмануть!
— «Нас»? — я повернулась к ней. — Вы вообще кто в этом процессе?
Она покраснела.
— Я мать!
— Вот и оставайтесь матерью. А не наследницей моего труда.
В зале кто-то прыснул от смеха. Судья попросил соблюдать порядок.
Длилось это мучение три месяца. Гриша то плакал, то орал, то «хотел помириться». А я стояла на своём. В итоге суд вынес решение: квартира моя, бизнес мой, ему — ноль рублей, ноль копеек.
Я вышла из зала лёгкая, будто сбросила с плеч мешок с камнями. А они — как два потрёпанных бойца. Валентина Петровна шипела, Гриша смотрел на меня пустыми глазами.
— Ты всё равно останешься одна! — крикнула она мне вслед.
— Лучше одна, чем с вами, — ответила я.
Последняя сцена случилась вечером. Я сидела на кухне с бокалом вина, и вдруг позвонил Гриша.
— Инн... Может, начнём всё сначала? — его голос был тихий, почти жалобный.
— Сначала? — я усмехнулась. — У тебя было «сначала». И ты его продал за советы своей мамочки.
Он молчал. Я слышала, как он дышит.
— Ты ведь любила меня...
— Любила, — честно сказала я. — Но теперь — нет.
Я повесила трубку. И в груди росло ощущение правильности.
Я выжила. Я не отдала ни бизнеса, ни квартиры. Я выгнала предателей. И теперь знала: второй шанс бывает только у того, кто уважает тебя. А нахлебники — они остаются в прошлом.
И я — впервые за долгое время — почувствовала себя свободной.