«Босяк» в шёлковых портянках
Советская пропагандистская машина создала монументальный образ: Максим Горький — гениальный пролетарский писатель, вышедший из самых низов, бессребреник, чуть ли не босяк, ставший голосом обездоленных. Картина красивая, идеологически выверенная и имеющая к реальности примерно такое же отношение, как лубок к документальной фотографии. На самом деле Алёша Пешков, хоть и познал в юности немало лиха, никогда по-настоящему не бедствовал, а уж став Горьким, и вовсе превратился в одного из самых коммерчески успешных литераторов своего времени, умело конвертируя талант в полновесные золотые рубли. Миф о «босяке» был удобен и самому Горькому, и власти, которая его приручила, но под покровом этого мифа скрывался прагматичный, деловой и весьма состоятельный человек.
Родился будущий классик в 1868 году в Нижнем Новгороде, в семье отнюдь не пролетарской. Его отец управлял крупной пароходной конторой, что обеспечивало семье определённый достаток. Да, сиротой он стал рано, и детство в доме деда, человека прижимистого и сурового, не было сахарным. Но это была не голодная нищета городских трущоб. Мальчик не был избалован, но и не нуждался в самом необходимом. Когда начался его знаменитый период «хождения по Руси», юный Пешков перепробовал массу профессий, но и здесь образ измождённого страдальца рассыпается при столкновешении с цифрами. Работая «мальчиком на побегушках» или посудником на пароходе, он получал от 2 до 5 рублей в месяц, что по тем временам было неплохим подспорьем, учитывая, что в эту сумму входили также крыша над головой и трёхразовое питание. Позже, устроившись весовщиком на железнодорожную станцию, он уже получал жалование в 30 рублей — сумму, которая была почти вдвое выше среднего годового заработка рабочего по Российской империи. Даже тогда, мечтая о создании земледельческой колонии и строча письма Льву Толстому с просьбой выделить «кусок земли», Пешков был не голодранцем, а скорее ищущим себя молодым человеком с вполне приличным доходом.
Настоящий перелом случился в 1892 году, когда тифлисская газета «Кавказ» опубликовала его рассказ «Макар Чудра», впервые подписанный псевдонимом, которому было суждено прогреметь на весь мир. Вернувшись в родной Нижний Новгород, Горький быстро становится своим человеком в местной богемной тусовке. Он уже не скиталец, а восходящая звезда региональной журналистики. Он живёт в хорошо обставленных квартирах, заводит дружбу с Шаляпиным, которому помогает в создании народной школы, увлекается дорогим по тем временам хобби — фотографией. С настоящими босяками, которых он так красочно описывал, Горький пересекался в основном в ночлежке купца Бугрова, но не как её обитатель, а как наблюдатель, этнограф, черпающий материал для своих произведений. Именно из этих наблюдений родилась пьеса «На дне», принёсшая ему мировую славу и, что немаловажно, солидное состояние. Успех пьесы был ошеломительным, её ставили лучшие театры не только в России, но и за границей. И Горький, уже тогда проявивший деловую хватку, распорядился доходами весьма прагматично: 60% от всех сборов шло ему в карман, а ещё 40% — на нужды большевистской партии. Так что образ «босяка» с самого начала был лишь литературной маской, за которой скрывался талантливый и расчётливый человек, прекрасно знавший цену и слову, и деньгам.
Как закалялся гонорар
Путь Горького к финансовому олимпу не был мгновенным, но оказался на удивление стремительным. После первых публикаций он ещё некоторое время перебивался с хлеба на квас, жаловался в письмах на долги и даже просил ссуду в Литературном фонде. Но это был короткий период безденежья, типичный для любого начинающего автора. Уже в 1895 году он получает место в «Самарской газете», где под псевдонимом Иегудиил Хламида ведёт два раздела и пишет ежедневные фельетоны. Издатель, купец Костерин, назначает ему жалование в 125 рублей в месяц. Чтобы понять масштаб этой суммы, достаточно сказать, что ординарный профессор университета в те годы получал 250 рублей, а армейский полковник — 350. Самый высококвалифицированный рабочий в столице о таком доходе не мог и мечтать. Неудивительно, что Горький в своих же фельетонах яростно клеймил местных купцов, которые урезали зарплату своим работникам с 12 до 9 рублей в месяц. Он прекрасно понимал разницу.
Настоящий прорыв случился в 1898 году с выходом двухтомника «Очерки и рассказы». История этого издания сама по себе показательна. Ни один из крупных издателей не хотел рисковать и печатать неизвестного автора из провинции. В итоге за дело взялись двое энтузиастов, инспектор страхового общества Чарушников и агроном Дороватовский, основавшие для этого собственное издательство. Они вложили в дело по тысяче рублей, из которых тысяча ушла на гонорар самому Горькому. Поначалу книга продавалась из рук вон плохо. Книготорговцы требовали огромные скидки, и издатели были на грани разорения. Пришлось разворачивать настоящую рекламную кампанию: сотни экземпляров были разосланы по редакциям на рецензии, печатались тысячи объявлений. И это сработало. После хвалебных отзывов популярных критиков и благодаря сарафанному радио тираж был полностью распродан за год с небольшим. Успех был таким, что третий том, выпущенный следом, разлетелся уже менее чем за полгода.
Горький моментально становится одним из самых востребованных и высокооплачиваемых авторов России. Журнал «Жизнь» предлагает ему эксклюзивный контракт: 100 рублей ежемесячного жалования плюс 150 рублей за каждый печатный лист (около 40 тысяч знаков). Деньги, по-видимому, начинают буквально обжигать ему руки. В письмах издателю Дороватовскому он просит не высылать ему гонорары, пока он сам не попросит: «В моих руках деньги становятся слишком скользкими, и я не умею удерживать их у себя». В другом письме он и вовсе заявляет: «Мне все равно, сколько бы я ни получил денег, истрачу я их без всякого толка и удовольствия, хоть 100 000». В это же время он начинает активно консультироваться со своим старшим товарищем Антоном Чеховым по финансовым вопросам. Чехов, обладавший куда большим опытом общения с издателями, ругает Горького за то, что тот продешевил, и советует брать не меньше 250 рублей за лист. Сам Чехов получал от издателя Маркса по 500 рублей за лист плюс 200 рублей сверху, что было неслыханной суммой даже для Толстого. Обмен опытом пошёл на пользу. Вскоре Горький становится партнёром в издательстве «Знание», которое предлагает ему поистине царские условия: 5 тысяч рублей авансом, 200 рублей ежемесячно и 90% от всей прибыли с продажи его книг. Так вчерашний журналист из Самары превратился в литературного магната, ворочавшего огромными по тем временам деньгами.
Буревестник революции или её главный инвестор?
С ростом популярности и доходов Горький всё теснее сближается с социал-демократами, в особенности с их радикальным, большевистским крылом. Но он был для них не просто «сочувствующим интеллектуалом». Он стал одним из главных финансовых столпов партии, её казначеем и фандрайзером, через руки которого проходили сотни тысяч рублей, питавших подпольную деятельность и партийную прессу. Его гонорары и доходы от издательства «Знание» превратились в своего рода революционный бюджет. В 1902 году на встрече с членами московского комитета РСДРП писатель пообещал жертвовать партии 5 тысяч рублей ежегодно, причём 4 тысячи из них должны были идти на поддержку ленинской газеты «Искра». И это были не просто слова: чтобы подтвердить серьёзность намерений, он тут же вынул из бумажника 400 рублей и отдал их на партийные нужды.
Особенно ярко его роль как спонсора проявилась во время революции 1905 года. Горький не только лично участвовал в событиях, но и щедро финансировал их. Он перевёл 15 тысяч рублей на издание первой легальной большевистской газеты «Новая жизнь», а общие его траты на дело революции в том году исчислялись десятками, если не сотнями тысяч рублей. Причём это были не только его личные деньги. Пользуясь своей славой и связями, он выступал посредником, привлекая средства сочувствующих «буржуев». Позже, уже после Октября, в полемике с Лениным он бросит фразу: «„Искра“ издавалась на деньги Саввы Морозова, который, конечно, не в долг давал, а — жертвовал. Я мог бы назвать добрый десяток почтенных людей — „буржуев“,— которые материально помогали росту с.-д. партии». И это была чистая правда. Фабрикант и меценат Савва Морозов был одним из тех, кто через Горького передавал огромные суммы большевикам.
Международная слава открывала новые возможности для фандрайзинга. История с немецкими гонорарами за пьесу «На дне» — это готовый сюжет для авантюрного романа. Права на постановку в Германии Горький передал известному деятелю социал-демократии Александру Парвусу. Деньги должны были делиться по хитрой схеме: 20% самому Парвусу, 20% от остатка — Горькому, а 60% — в партийную кассу. Пьеса имела колоссальный успех, в одном Берлине её показали более 500 раз. В итоге у Парвуса скопилась сумма в 130 тысяч золотых марок (около 60 тысяч рублей). Однако вместо денег в Россию пришло письмо, в котором Парвус чистосердечно сообщил, что потратил всё на путешествие по Италии с «одной барышней». «Дорогая моя,— подумалось мне,— дорогая», — с горькой иронией вспоминал потом писатель. После поражения революции Горький отправился в США, официально — для сбора средств на нужды партии. Поездка оказалась не слишком удачной: удалось собрать меньше 10 тысяч долларов. Но даже в Америке он не забывал о собственном кармане. Права на публикации своих очерков он продавал американским журналам по баснословной цене — 16 центов за слово, что приносило ему около двух тысяч рублей за печатный лист. Деньги от этих публикаций также делились: половина ему, половина — партии. Так что «буревестник революции» был скорее её главным акционером, вложившим в рискованное предприятие под названием «РСДРП» не только свой талант, но и огромные личные и привлечённые средства.
Каприйский затворник и советский антиквар
После бурных событий 1905–1907 годов Горький, спасаясь от возможных преследований, уезжает в эмиграцию. Но это не жизнь бедного политического изгнанника в дешёвых меблированных комнатах. Он селится в Италии, на солнечном острове Капри, где снимает роскошные виллы и живёт на широкую ногу, поражая гостей своим размахом. Это был период активной творческой работы, но и безбедного существования, обеспеченного гонорарами со всего мира. В 1913 году, после объявления амнистии в честь 300-летия дома Романовых, он возвращается в Россию, где снова оказывается в центре общественной и деловой жизни. Он основывает издательство «Парус», редактирует газеты и продолжает зарабатывать огромные деньги.
После революции 1917 года, которую он поначалу не принял, его отношения с большевиками становятся сложными. Его газета «Новая жизнь» занимает критическую позицию по отношению к ленинскому правительству, за что в итоге её и прикрывают. Однако личные связи с Лениным и другими вождями позволяют Горькому занять уникальное положение. В голодном и холодном Петрограде 1919 года, когда горожане получали по осьмушке хлеба в день, в квартире Горького на Кронверкском проспекте всегда было тепло и сытно. Зинаида Гиппиус с нескрываемым раздражением записывала в дневнике, что на обед у «пролетарского писателя» подают котлеты со свежими огурцами, пока вокруг люди умирают от голода. В это же время Горький возглавляет Оценочно-антикварную комиссию Наркомата торговли и промышленности. Его задача — отбирать национализированные у «буржуев» произведения искусства и ценности: что-то для музеев, а что-то — для продажи на Запад за так нужную молодой республике валюту. Поползли слухи, что квартира писателя превратилась в нечто среднее между музеем и лавкой старьёвщика, и что он, пользуясь положением, за бесценок скупает у умирающих с голоду аристократов уникальные вещи, включая порнографические альбомы.
В 1921 году, по настоянию Ленина, который опасался за его здоровье и был утомлён его постоянными ходатайствами за арестованных интеллигентов, Горький снова уезжает за границу. Он живёт в Германии, Чехии, а затем надолго оседает в Сорренто. Этот период был для него финансово непростым. Советское правительство, с которым он заключил договор на издание своих произведений, платило нерегулярно. Какие-то деньги ещё приходили от Парвуса, но в 1924 году тот умер. Горького несколько раз выдвигали на Нобелевскую премию, которая могла бы поправить его дела, но в 1933 году её присудили Ивану Бунину. И в этот момент на горизонте вновь появляется Москва. Сталин, укреплявший свою власть, понимал, что возвращение писателя с мировым именем станет мощнейшим пропагандистским ходом. Началась долгая и настойчивая кампания по возвращению «буревестника» на родину. Ему сулили золотые горы, и обещания были выполнены с лихвой.
Гений на содержании: цена пролетарского классика
В 1932 году Максим Горький окончательно возвращается в Советский Союз. И возвращается он не просто как писатель, а как живой классик, икона нового строя. Советское руководство устраивает ему поистине царский приём и создаёт условия, которые не снились ни одному писателю в мире ни до, ни после. Эпоха гонораров и издательских процентов закончилась. Началась эпоха полного государственного обеспечения, масштабы которого поражают воображение. Горькому передают в личное пользование бывший особняк миллионера Рябушинского на Спиридоновке в Москве — шедевр архитектуры модерна. За ним закрепляют две роскошные дачи: в подмосковных Горках и в Крыму (Тессели). Вся страна с помпой отмечает 40-летие его «литературной и революционной деятельности». Его именем называют города (родной Нижний Новгород становится Горьким), улицы, театры, самолёты и даже самый большой в мире пассажирский самолёт АНТ-20 «Максим Горький».
Книги Горького издаются миллионными тиражами, но это уже не имеет для него финансового значения. Он находится на полном содержании у государства. Согласно архивным данным, в 1936 году ежемесячный бюджет, выделяемый на содержание писателя и его огромной семьи, составлял 130 тысяч рублей. Это была абсолютно заоблачная сумма в стране, где средняя зарплата рабочего едва дотягивала до 200 рублей. В его распоряжении был штат прислуги, личные автомобили, спецпайки и доступ к любым дефицитным товарам. Взамен от него требовалась лояльность государственной линии. И Горький эту лояльность предоставлял. Он становится главой созданного Союза писателей СССР, который стал важным рычагом в проведении культурной политики. Из-под его пера выходят статьи и памфлеты, поддерживающие политический курс страны и критикующие его противников. В своих публикациях того времени он использовал резкие эпитеты по отношению к осуждённым за антисоветскую деятельность, называя их «мухами», «паразитами» и «дегенератами». Он посещает Беломорканал и в своих очерках даёт высокую оценку этому строительству.
Так замкнулся круг. Человек, начинавший как «певец свободы» и спонсор революционных преобразований, закончил свои дни в статусе живого классика, полностью обеспеченного государством и разделяющего его политику. Миф о «пролетарском писателе», тщательно сконструированный им самим и советской культурной машиной, достиг своего апогея. «Босяк» превратился в советского барина, фигуру государственного масштаба, чья жизнь и творчество были тесно переплетены с интересами власти. 18 июня 1936 года Максим Горький скончался при загадочных обстоятельствах, породивших массу слухов. Но даже после смерти его имя продолжало работать на государство. Он был похоронен в Кремлёвской стене, окончательно превратившись из живого человека в бронзовый памятник самому себе и той эпохе, которая его породила и которой он служил. «Буревестник революции» обошёлся советскому государству в колоссальную сумму. Но, как показала история, эти вложения были сочтены оправданными.