Пять лет. Для кого-то это просто цифра, отрезок времени, прошедший между двумя датами в календаре. Но для меня это была целая жизнь, сотканная из миллионов моментов, запахов, прикосновений и взглядов. Пять лет назад я вышла замуж за Игоря, и с тех пор каждый мой день был похож на красивую, идеально смонтированную мелодраму со счастливым концом. Наша годовщина, пятая по счету, должна была стать апогеем этого счастья.
Утро началось с запаха свежесваренного кофе и теплой выпечки с корицей, который пробрался в спальню и ласково пощекотал ноздри. Игорь всегда был мастером таких маленьких ритуалов. Он считал, что именно из них и состоит настоящее счастье. Я открыла глаза и увидела его, стоящего у кровати с подносом в руках. На подносе — две чашки дымящегося латте, круассаны и маленькая бархатная коробочка.
— С нашей годовщиной, любимая, — его голос, низкий и бархатный, окутал меня теплом, разгоняя остатки сна.
Я села на кровати, чувствуя себя главной героиней фильма. Все было слишком идеально. Солнечный луч пробивался сквозь щель в шторах, подсвечивая пылинки, танцующие в воздухе. Игорь улыбался своей самой обезоруживающей улыбкой, от которой у меня до сих пор, даже спустя годы, появлялись бабочки в животе.
— И тебя, родной, — прошептала я, принимая поднос.
В коробочке оказались изящные серьги с сапфирами — точь-в-точь под цвет моих глаз. Это было так в его духе: внимательный, заботливый, предугадывающий желания. Мы сидели на кровати, пили кофе, смеялись, вспоминая наше первое свидание — неловкое, смешное и до ужаса романтичное. Он держал мою руку в своей, и я чувствовала себя самой защищенной и любимой женщиной на свете. Казалось, ничто не может разрушить эту идиллию. Ничто.
Но первый тревожный звоночек прозвенел уже тогда, за завтраком. Его телефон, лежавший на прикроватной тумбочке, завибрировал. Игорь бросил на экран быстрый, почти неуловимый взгляд, и его лицо на долю секунды изменилось. Улыбка стала чуть более натянутой, а во взгляде промелькнула тень беспокойства. Он не взял трубку, сбросил вызов.
— Кто это? — небрежно спросила я, стараясь не выдать своего внезапного укола ревности.
— А, ерунда, работа, — он отмахнулся слишком поспешно. — Не хочу, чтобы нам сегодня кто-то мешал.
Я поверила. Или, скорее, заставила себя поверить. Ведь у нас годовщина. Ведь он только что подарил мне серьги и смотрит на меня влюбленными глазами.
Но звонки повторились. Днем, когда мы гуляли в парке. Вечером, когда сидели в нашем любимом ресторане. Каждый раз он либо сбрасывал, либо уходил в сторону, чтобы что-то быстро и тихо сказать в трубку. Он возвращался с виноватым видом, говорил «прости, срочный вопрос» и снова пытался быть тем самым идеальным мужем. Но что-то неуловимо изменилось. Между нами будто протянулась тонкая, невидимая нить напряжения.
В последующие недели это стало нормой. Его телефон превратился в запретный объект. Раньше он мог спокойно оставить его на столе, теперь же тот всегда был либо в кармане, либо лежал экраном вниз. Он начал выходить из комнаты для «важных звонков», запираясь на балконе даже в прохладную погоду. Я видела, как он часами с кем-то переписывается, и при моем приближении судорожно сворачивает приложение.
Мое сердце сжималось от дурных предчувствий. Самый очевидный и болезненный ответ лежал на поверхности. Другая женщина. Эта мысль была подобна яду, медленно отравляющему все мои чувства. Я начала придираться к мелочам, искать следы чужого парфюма на его рубашках, всматриваться в его лицо, пытаясь прочесть там правду. Но ничего не находила. Он по-прежнему был нежен, по-прежнему говорил, что любит меня, приносил по утрам кофе. И эта двойственность сводила меня с ума.
Однажды вечером, не выдержав, я устроила ему допрос. Я старалась говорить спокойно, но голос дрожал от сдерживаемых слез.
— Игорь, что происходит? Я же вижу, что ты что-то скрываешь. Эти звонки, эти переписки… Если у тебя кто-то есть, просто скажи мне. Это будет честнее.
Он посмотрел на меня долгим, усталым взглядом. В нем не было раздражения, только какая-то вселенская тоска.
— Алина, котенок, как ты могла такое подумать? — он подошел и обнял меня. — Нет у меня никого, кроме тебя. Никогда не было и не будет.
— Тогда что это? Почему ты прячешь телефон? Почему уходишь разговаривать?
Он вздохнул и отстранился, провел рукой по волосам.
— Понимаешь… Есть одна моя старая, очень близкая подруга. Света. У нее сейчас… очень сложный период в жизни. Очень. Я не могу рассказывать детали, это не моя тайна. Я просто пытаюсь ей помочь, поддержать. Она звонит, когда ей совсем плохо, поэтому я не всегда могу говорить при тебе. Прости, что заставил тебя волноваться. Я должен был сразу объяснить.
Его слова прозвучали так искренне. Он назвал имя. Света. Просто Света. Близкая подруга со «сложным периодом». Это объяснение было таким простым и логичным, что я почувствовала себя ужасно глупой и подозрительной. Конечно, мой Игорь, мой добрый и отзывчивый муж, просто не может бросить друга в беде. А я тут напридумывала себе романов на стороне.
— Прости, — прошептала я, уткнувшись ему в грудь. — Я просто очень боюсь тебя потерять.
— Глупенькая, — он поцеловал меня в макушку. — Ты меня никогда не потеряешь.
На какое-то время я успокоилась. Я запретила себе думать о плохом, гнала прочь любые сомнения. Игорь помогает подруге. Это благородно. Я должна гордиться им, а не ревновать. Но таинственность никуда не делась. Наоборот, она стала гуще. Денег с нашей общей карты стало уходить больше, и на мои вопросы Игорь смущенно отвечал, что «Свете понадобилась помощь». Его «важные звонки» стали дольше, а после них он часто выглядел подавленным и опустошенным.
Ревность, которую я так старательно давила, начала прорастать снова, но теперь она была смешана с какой-то другой, непонятной тревогой. Что это за «сложный период», который требует столько времени, сил и, судя по всему, денег? Что за проблемы, о которых нельзя рассказать даже собственной жене? И почему эта «близкая подруга» никогда раньше не фигурировала в нашей жизни? За пять лет я ни разу не слышала этого имени — Света.
Развязка наступила внезапно, в самый обычный будний вечер. Я чувствовала себя уставшей и решила принять расслабляющую ванну. Игорь как раз вернулся с работы, поцеловал меня и сказал, что ему нужно еще кое-что доделать за компьютером. Я закрыла за собой дверь ванной, набрала горячей воды, добавила ароматной пены и погрузилась в теплую негу. Шум воды и густая пена создавали ощущение кокона, отгороженного от всего мира.
Я пробыла в ванной минут двадцать, не больше. Вода начала остывать, и я, накинув на себя пушистый халат, бесшумно вышла в коридор. Я собиралась пройти на кухню, чтобы заварить нам обоим травяной чай. Дверь в гостиную, где Игорь обычно работал, была приоткрыта. Он говорил по телефону. Я уже привыкла к этому, но в этот раз его голос звучал иначе — не так, как когда он разговаривал с загадочной Светой. Он был более расслабленным, доверительным. Я поняла, что он говорит с кем-то из друзей. Прислушавшись, я узнала голос Максима, его лучшего друга и коллегу.
Обычно я никогда не подслушиваю. Это низко и неправильно. Но в тот момент какая-то неведомая сила заставила меня замереть у двери, прижавшись ухом к холодному дереву.
— Макс, ты не понимаешь, я в тупике, — говорил Игорь. Голос его был глухим, полным отчаяния. — Я так больше не могу. Алина что-то подозревает, задает вопросы. Я ей наплел про подругу, у которой проблемы. Но это все… это так шатко.
Внутри меня все похолодело. Вот оно. Сейчас он признается, что у него роман. Сердце забилось так сильно, что, казалось, его стук слышен по всей квартире.
— Ну так расскажи ей правду, — донесся из динамика голос Максима. — Она твоя жена, она поймет и поддержит.
И тут Игорь произнес фразу. Фразу, которая не просто разрушила мои подозрения — она взорвала мой мир, разнеся его на миллионы осколков, и построила на его месте нечто новое, пугающее и непонятное.
— …я не могу ей сказать, кто такая Света. Она не поймет… Понимаешь, это мой долг перед ее семьей после того, что я сделал. Я просто обязан ей помогать.
Я отшатнулась от двери, зажимая рот рукой, чтобы не закричать. В ушах звенело. Каждое слово отпечаталось в мозгу раскаленным клеймом. «После того, что я сделал». «Мой долг перед ее семьей».
Значит, дело не в измене. Совсем не в ней. Версия с любовницей, такая простая, болезненная и понятная, рассыпалась в прах. А правда… правда оказалась гораздо страшнее. Мой добрый, мой идеальный, мой заботливый муж… причинил в прошлом какой-то ужасный вред семье этой Светы. Что он мог сделать? Авария? Финансовые махинации? Какая-то ошибка, стоившая им всего?
Картинки в моей голове сменяли одна другую, одна ужаснее другой. Я видела Игоря виноватым, преследуемым тенями прошлого, вынужденным тайно откупаться от своей совести. Вся его таинственность, его подавленность, его уходы из дома — все это обрело новый, зловещий смысл. Он не предавал меня. Он пытался в одиночку нести какой-то страшный крест.
Я медленно, на ватных ногах, вернулась в ванную и беззвучно прикрыла дверь. Села на край ванны, глядя на себя в зеркало. Из зеркала на меня смотрела растерянная женщина с мокрыми волосами и огромными, полными ужаса глазами. Ледяные иголки страха смешивались с обжигающей волной жалости. Жалости к нему. К моему мужу, который годами носит в себе эту тайну. И обиды. Жгучей, невыносимой обиды на то, что он не доверился мне. Он решил, что я «не пойму». Он отгородился от меня стеной лжи, взвалив всю ношу на себя, оставив меня по ту сторону, в неведении, с моими глупыми подозрениями об измене.
В тот вечер я не стала заваривать чай. Я тихо проскользнула в спальню, легла в кровать и притворилась спящей. Когда Игорь вошел в комнату, я почувствовала, как он постоял у кровати, глядя на меня. Потом он тихо лег рядом, стараясь не разбудить. Он не прижался ко мне, как обычно. Он лежал на самом краю, и между нами была целая пропасть — пропасть его тайны.
Я лежала без сна, глядя в темноту и слушая его ровное дыхание. Мой мир перевернулся. Мой муж — не тот, за кого себя выдает. Он скрывает что-то ужасное. И я знала одно: версия с изменой умерла. Но на ее руинах родилось нечто куда более страшное. И это было только начало.
Тяжелая, вязкая тишина, оставшаяся после того разговора, кажется, осела на всех поверхностях в нашей квартире. Я чувствовала ее на ресницах, вдыхала вместе с запахом остывающего ночного воздуха из приоткрытого окна. Версия с изменой, которая мучила меня неделями, испарилась, как дым, но на ее месте образовалась черная, ледяная пустота. Мой муж, мой заботливый, мой идеальный Игорь, оказывается, носил в себе страшную тайну, груз вины перед какой-то семьей. «Я просто обязан ей помогать», — эта фраза билась в моих висках, как испуганная птица. И от этой мысли во мне боролись два совершенно противоположных чувства. С одной стороны, жгучая обида — почему он не доверился мне? Почему решил, что я «не пойму»? Разве я не его жена, не его самый близкий человек, который должен делить с ним и радости, и горести? А с другой — волна всепоглощающей жалости. Я представляла, как ему тяжело все эти годы жить с камнем на душе, в одиночку нести эту ношу, вздрагивать от каждого звонка той самой Светы, чувствуя себя вечным должником.
Я решила, что больше не могу позволять ему страдать в одиночестве. Я стану его опорой. Я покажу ему, что он ошибся, думая, что я его не пойму.
Следующим утром я приготовила его любимые сырники, налила крепкий кофе в его любимую чашку с дурацкой надписью «Босс всея семьи», которую я подарила ему на прошлый день рождения. Он вошел на кухню, как всегда, поцеловал меня в макушку, но я почувствовала, что его улыбка была натянутой, а взгляд — уставшим и далеким. Он сел за стол, и я села напротив, положив свои руки поверх его.
«Игорь, нам нужно поговорить», — начала я тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал. Он напрягся, его плечи мгновенно окаменели.
«Что случилось, Алин?»
«Прошлой ночью… я не спала. И я… я случайно услышала твой разговор с Максимом».
Лицо Игоря за секунду сменило несколько выражений: сначала недоумение, потом ужас, а затем — полная, беспросветная обреченность. Он отвел взгляд, его пальцы нервно сжались. Он молчал, и это молчание было громче любого крика.
«Я знаю про Свету, — продолжила я, стараясь говорить как можно мягче. — Я знаю, что ты чувствуешь себя виноватым перед ее семьей. Что ты считаешь своим долгом помогать ей после того… что ты сделал». Я специально повторила его же слова, чтобы он понял: я все знаю, скрываться больше нет смысла. «Игорь, — я заглянула ему в глаза, и в них стояла такая мука, что у меня защемило сердце. — Пожалуйста, не неси это один. Я твоя жена. Мы — команда. Что бы там ни было в прошлом, мы справимся с этим вместе. Позволь мне помочь тебе».
Я ожидала чего угодно: отрицания, гнева, попыток выкрутиться. Но вместо этого он медленно поднял на меня глаза, и я увидела в них… облегчение. Такое горькое, выстраданное облегчение. Он кивнул, и по его щеке медленно скатилась одна-единственная слеза.
«Прости, — прошептал он. — Я так не хотел втягивать тебя в это. Это… это очень старая и болезненная история. Я не могу… я просто не в силах рассказывать детали. Слишком тяжело вспоминать. Но да. Ты права. Я виноват. И я должен исправить то, что могу».
В тот момент я почувствовала себя самым сильным и самым нужным человеком на свете. Тайна была раскрыта, пусть и не до конца. Лед тронулся. Я обняла его крепко-крепко, вдыхая родной запах его кожи, и пообещала себе, что сделаю все, чтобы смыть эту боль с его души.
Первое время все шло именно так, как я себе и представляла. Через пару недель Игорь подошел ко мне вечером, выглядел он ужасно подавленным. «Алин, мне очень неловко просить… У Светы проблемы. Ее маме нужна срочная платная процедура, а у них совсем нет денег. Сумма не заоблачная, но для них сейчас неподъемная». Я, ни секунды не сомневаясь, открыла банковское приложение в телефоне. «Конечно, милый. Сколько нужно? Диктуй номер карты». Я с каким-то даже упоением переводила деньги, чувствуя, как мы вместе совершаем благое дело, как я помогаю своему мужу искупать его давний грех. Мы были заодно.
Но потом «цветочки» стали превращаться в очень дорогие «ягодки». Просьбы о помощи посыпались одна за другой. Сначала это были относительно небольшие суммы — на лекарства, на погашение какого-то старого долга. Потом суммы стали расти в геометрической прогрессии. «Им нужен хороший юрист, чтобы разобраться с наследством, там все очень запутано». «Приставы арестовали счета из-за старых кредитов ее покойного брата». Я начала замечать, что наш семейный бюджет, который мы так долго и аккуратно выстраивали, начал трещать по швам. Мои сбережения, которые я откладывала на ремонт дачи, ушли на «помощь Свете».
Я пыталась деликатно задавать вопросы, но Игорь тут же замыкался. «Алин, пожалуйста, не надо. Это все часть той самой истории. Каждая копейка — это мой вклад в искупление. Я не могу иначе». Его лицо при этом становилось таким страдальческим, что я тут же чувствовала себя виноватой и черствой.
Но нестыковки накапливались, как пыль в углах, которую вроде и не видно, но ты знаешь, что она там есть. Я стала замечать, что Игорь встречается со Светой в очень странных местах. Раньше он говорил: «Нужно встретиться, выпить кофе, поддержать ее». Теперь же он приезжал поздно вечером и бросал на ходу: «Встречался со Светой возле офисного центра на Ленинском». Или: «Заезжал к ней, она ждала у здания городского архива». Я спросила как-то, почему бы им не встречаться в кафе, как нормальным людям. Он отмахнулся: «Ой, да какая разница. Где удобно было, там и пересеклись, чтобы передать документы». Какие документы? Зачем встречаться у юридических контор и архивов, если речь идет о простой человеческой поддержке? В моей голове не складывался этот пазл.
Последней каплей стало то, что я несколько раз заставала его глубокой ночью за ноутбуком. Он не играл и не смотрел фильмы. Он сидел, сгорбившись, и внимательно изучал какие-то старые, пожелтевшие сканы документов. Это были не современные контракты его фирмы, а какие-то финансовые отчеты и балансы многолетней давности, с печатями и подписями из прошлого века.
«Игорь, что это?» — спросила я однажды, подойдя сзади и положив руки ему на плечи.
Он вздрогнул и резко захлопнул крышку ноутбука, словно я застала его за чем-то запретным.
«А, это… это по работе. Анализирую старые отчеты одного конкурента, чтобы понять их стратегию роста. Нудная рутина», — сказал он слишком быстро и бодро. Но я видела его лицо за секунду до этого. На нем не было скуки. На нем была предельная концентрация, азарт охотника, выслеживающего добычу.
В ту ночь я не спала. Все эти кусочки мозаики — гигантские суммы денег, встречи у юридических контор, старые финансовые отчеты, которые он выдает за «работу», — складывались в какую-то пугающую картину, которая не имела ничего общего с историей о благородном искуплении вины. Чувство жалости к мужу испарилось без следа. На его место пришел холодный, липкий страх. Меня обманывают. Цинично, методично, используя мою любовь и доверие как ширму.
Я поняла, что разговорами ничего не добьюсь. Он будет продолжать смотреть на меня своими честными глазами, полными вселенской скорби, и врать, врать, врать. Мне нужны были факты. Доказательства.
Решение пришло само собой, и оно мне самой показалось чудовищным. Я всегда презирала женщин, которые роются в телефонах своих мужей, которые живут в вечном подозрении. Но у меня не оставалось выбора. Я чувствовала, что меня втянули в какую-то очень опасную игру, правил которой я не знаю. На следующий день, когда Игорь был в душе, я, с колотящимся сердцем и дрожащими руками, села за его ноутбук. Я чувствовала себя предательницей, нарушающей все мыслимые границы личного пространства. Но то, что он делал со мной, было гораздо хуже. Я быстро нашла в интернете и установила простенькую программу для удаленного отслеживания активности. Синхронизировала ее со своим компьютером. Мне было тошно от самой себя, но я знала, что это единственный способ узнать правду.
Я ждала несколько дней. А потом, однажды поздно вечером, когда Игорь уже спал, я открыла свой ноутбук. На экране появилось зеркальное отображение его рабочего стола. Я открыла папку с логами и нашла то, что искала — историю переписки в защищенном мессенджере, который он всегда использовал для «особо важных рабочих вопросов». Контакт назывался просто «С.».
Я начала читать. И с каждой строчкой воздух в моих легких заканчивался. Там не было ни слова о помощи. Ни одного упоминания о больной маме, долгах или трудностях. Это была сухая, деловая, почти военная переписка.
С.: «Я забрала копии из архива за девяносто восьмой. Качество отличное».
Игорь: «Хорошо. Проверь подпись нотариуса. Максим говорит, что если она подлинная, это наш главный козырь».
С.: «Он копает по оффшорному следу. Говорит, что почти нащупал конечного бенефициара».
Игорь: «Отлично. Как только получим последний документ из старого реестра БТИ, можно готовить главный удар. Он даже не поймет, откуда прилетело».
Главный удар… Козырь… Нащупал след…
Я сидела, уставившись в экран, и не могла пошевелиться. Мир вокруг меня сузился до этих безжалостных, холодных фраз. Искупление вины? Помощь несчастной подруге? Какая же я была наивная дурочка. Это было не искупление. Это было прикрытие. Тщательно спланированная, многоходовая операция. Заговор. И мой муж, человек, которого я жалела и которому отдала все свои сбережения, был не просто участником, а, судя по всему, одним из организаторов этого плана. Плана, о цели которого я не имела ни малейшего понятия, но уже чувствовала каждой клеткой своего тела — он был куда более масштабным, жестоким и опасным, чем все, что я могла себе представить.
Последняя капля, переполнившая чашу моего терпения, упала глухой, беззвучной ночью. Я сидела перед светящимся экраном ноутбука Игоря, и холодный свет монитора, казалось, вымораживал остатки тепла из моей души. Установленная мной программа-шпион, этот молчаливый и уродливый свидетель чужой тайны, исправно фиксировала каждое его действие. Переписка со Светой. Никаких нежностей, никаких флиртующих смайликов, которые я так боялась увидеть. Все было гораздо хуже.
«Документы почти готовы», «Нужно проверить последний архив», «Главный удар нанесем через две недели». Что это? Какой удар? Какие документы? Это не было похоже на помощь женщине в беде. Это походило на подготовку к войне. И мое сердце, которое до этого сжималось от ревности, теперь сжималось от страха. Страха перед неизвестностью, которая оказалась страшнее любой, даже самой банальной измены. Я чувствовала себя героиней плохого детектива, которая бродит по темному дому, зная, что за одной из дверей ее ждет нечто ужасное, но не зная, за какой именно. Каждая новая строчка в их переписке была очередным шагом по этому гулкому коридору.
В этом потоке сообщений я наткнулась на адрес. Неприметная улица в старом районе города, номер дома, номер офиса. Игорь писал Свете, что заедет туда завтра после обеда, «чтобы забрать последнюю партию». Я скопировала адрес в заметки на телефоне. Мои пальцы дрожали и не слушались, но я заставляла их работать. Все, хватит. Хватит быть слепой, доверчивой дурочкой, которая переводит собственные деньги на «помощь», не понимая, что спонсирует какой-то зловещий план. Я больше не могла жить в этом тумане. Завтра я поеду по этому адресу. Завтра я узнаю все.
Всю ночь я не сомкнула глаз, лежа рядом с мирно спящим Игорем и чувствуя себя предательницей. Его ровное дыхание, которое раньше меня так успокаивало, теперь казалось дыханием чужого человека. Кто он, этот мужчина, с которым я делила постель, завтраки и мечты о будущем? Что он скрывает за своей заботливой улыбкой?
На следующий день я взяла на работе отгул, сославшись на мигрень. В каком-то смысле это было правдой — голова раскалывалась от напряжения. Я дождалась, когда Игорь уедет на работу, и села в машину. Руки, вцепившиеся в руль, были ледяными, несмотря на теплый день. Сердце колотилось где-то в горле. Я ехала по указанному адресу, а в голове проносились сотни сценариев, один страшнее другого. Может, это какая-то секта? Или он ввязался в криминал, и теперь его шантажируют? Может, эта Света — вовсе не Света, а какой-нибудь громила с суровым лицом?
Здание оказалось обычным офисным центром советской постройки. Ничего зловещего. Скрипучий лифт поднял меня на нужный этаж. Табличка на двери, к которой я подошла, гласила: «Частный детектив Родионов А. П. Конфиденциальные услуги». У меня перехватило дыхание. Частный детектив? Зачем Игорю детектив? Я замерла у двери, не решаясь войти. Но отступать было поздно. Я сделала глубокий вдох, придала лицу самое несчастное выражение, на какое была способна, и постучала.
Дверь открыл мужчина средних лет, с усталым лицом и проницательными глазами.
— Чем могу помочь? — спросил он без особого энтузиазма.
— Здравствуйте, — пролепетала я, стараясь, чтобы голос звучал жалко. — Мне вас порекомендовали... У меня... у меня проблемы. Я думаю, мой муж мне не верен.
Это была горькая ирония. Причина, по которой я здесь оказалась, была прямо противоположной. Детектив кивнул, словно слышал эту историю тысячу раз, и жестом пригласил меня войти. Кабинет был маленьким и заваленным папками. Пахло пылью и крепким кофе. Я села на стул для посетителей, а он — за свой массивный стол.
— Рассказывайте, — произнес он, взяв чистый лист бумаги.
И я начала врать. Врать вдохновенно, выдумывая на ходу подробности несуществующей измены, а сама в это время лихорадочно оглядывала стол. И вдруг я увидела ее. Среди стопки других дел лежала тонкая серая папка. На ее корешке аккуратным почерком была выведена фамилия. Моя девичья фамилия. Фамилия моего отца.
Мир качнулся. Все звуки пропали, я перестала слышать свой собственный голос. Я видела только эту папку. Детектив что-то спросил, я не разобрала слов и просто кивнула.
— Одну минуту, я сделаю вам чаю, — сказал он, видимо, заметив мое состояние и списав его на нервный срыв обманутой жены. Он встал и вышел в крохотную каморку, где, судя по звуку, закипал чайник.
У меня было не больше тридцати секунд. Руки действовали сами, словно не принадлежа мне. Я схватила папку, быстро открыла ее. Внутри были не фотографии, не распечатки звонков. Там были копии старых документов. Какие-то договоры, финансовые отчеты, юридические заключения. Я впилась глазами в строчки. Имена, названия компаний... Мозг отказывался складывать пазл, но леденящий ужас уже начал расползаться по венам. В одном из документов, приложенных к делу, я увидела два имени, которые заставили меня застыть. Первое — имя брата Светланы, которого я никогда не знала. Он значился как бывший владелец процветающей компании. А второе... Второе имя было мне слишком хорошо знакомо. Игорь. Мой Игорь. Он был указан в качестве свидетеля со стороны обвинения в деле о мошенничестве, которое и привело к банкротству того самого брата Светы.
Детектив возвращался. Я судорожно достала телефон, включила камеру и начала фотографировать страницу за страницей, стараясь не дышать. Руки тряслись так, что снимки получались смазанными, но я щелкала затвором снова и снова. За мгновение до того, как Родионов вошел в кабинет с чашкой в руке, я захлопнула папку и бросила ее на место.
— Вот, выпейте. Вам станет легче, — участливо сказал он.
Я взяла чашку дрожащими пальцами, сделала глоток. Я не чувствовала вкуса. Поблагодарив, я сказала, что мне нужно подумать, и выскочила из кабинета, оставив озадаченного детектива в полном недоумении.
Дорога домой пролетела как в тумане. Я не помню, как парковалась, как поднималась в квартиру. Я была автоматом, программой, у которой осталась одна-единственная задача. Игорь уже был дома. Он сидел на кухне и с улыбкой спросил:
— Привет, любимая! Как твоя голова? Прошла?
Я молча подошла к нему. Положила на стол телефон с открытой галереей. На экране светились кривые, смазанные фотографии документов. Фотографии, доказывающие, что много-много лет назад мой отец, мой идеальный, любящий, самый лучший на свете папа, крупный и уважаемый бизнесмен, подло и жестоко отнял бизнес у своего партнера. Подставил его, сфабриковал обвинения и довел до полного разорения. Этим партнером был брат Светы. А главным свидетелем, которого, как было понятно из контекста других бумаг, заставили дать ложные показания под угрозой расправы с его собственной семьей, был молодой, двадцатидвухлетний, перепуганный сотрудник по имени Игорь.
Он посмотрел на экран. Улыбка медленно сползла с его лица. Он поднял на меня глаза, и я увидела в них то, чего никогда не видела раньше — смесь боли, усталости и загнанности. Он побледнел так, что его веснушки стали похожи на темные пятна. Молчание в нашей кухне стало таким плотным, что его можно было резать ножом.
Наконец я смогла издать звук. Мой голос был чужим, дрожащим и полным яда.
— Так вот кто такая твоя «близкая подруга»? — прошептала я. — Не жертва, которой ты помогаешь из чувства вины. Она твой сообщник. А настоящая цель — это не искупить вину, которой, как я теперь понимаю, и не было. Настоящая цель — мой отец.
Я ожидала чего угодно: оправданий, отрицания, гнева. Но Игорь просто смотрел на меня долгим, тяжелым взглядом. Он выглядел человеком, который много лет нес неподъемный груз и вот сейчас этот груз рухнул на землю.
— Да, — тихо сказал он. — Ты права. Это были цветочки. А теперь, видимо, пришло время ягодок.
Он опустил голову, а потом снова посмотрел мне прямо в глаза. И в его взгляде больше не было лжи. Только бездонная пропасть правды, в которую мне предстояло упасть.
— Я никогда не был виноват перед семьей Светы, Алина. Перед ее семьей виноват твой отец. А я... я был таким же пострадавшим, как и они. Просто мне повезло чуть больше — я не потерял все. Я потерял только честь и покой. И все эти годы, с того самого дня, я жил только одной мыслью. Восстановить справедливость. Очистить свое имя. И вернуть Свете и ее семье то, что у них украли. Да, твой отец — наша цель. И мы почти у цели.
Мир не рухнул. Нет, это было бы слишком просто, слишком быстро. Он не обрушился на меня с грохотом, погребая под обломками. Он начал медленно таять, как картина, нарисованная на стекле, по которому потекли струи горячей воды. Контуры расплывались, краски смешивались в грязные пятна, и вот уже от прекрасного пейзажа моей идеальной жизни не осталось ничего, кроме мутного, уродливого месива. Я сидела на полу в нашей прихожей, глядя на папку с документами на журнальном столике. Игорь стоял напротив, бледный, как полотно, и его слова все еще висели в воздухе, ядовитые и тяжелые, как свинцовая пыль. «Виноват был твой отец». «Все эти годы мы собирали доказательства». «Я делал это, чтобы очистить свое имя».
Каждое слово было ударом, от которого внутри все обрывалось. Мужчина, которого я любила, которому доверяла больше, чем себе, оказался не тем, за кого себя выдавал. Он жил двойной жизнью, где я была лишь частью красивого фасада, прикрытием для его тайной миссии. А отец… мой папа, который носил меня на руках, который всегда был для меня образцом чести и силы, оказался… преступником. Человеком, сломавшим чужую жизнь.
Я не помню, как встала. Ноги двигались сами, словно принадлежали кому-то другому. Руки нащупали на вешалке сумочку, ключи от машины. Я не могла дышать в этом доме, пропитанном ложью. Воздух стал плотным, он давил на легкие, не давая сделать вдох.
— Алина, постой, — голос Игоря догнал меня у самой двери. В нем была паника, отчаяние. — Пожалуйста, давай поговорим.
Я обернулась. Его лицо, такое родное и любимое еще пару часов назад, теперь казалось маской незнакомца. Я смотрела на него и видела лишь годы обмана. Годы, когда он целовал меня, обнимал, говорил, что любит, а сам в это время вынашивал план мести против моей семьи.
— Поговорить? — мой голос прозвучал глухо и чуждо. — О чем, Игорь? О том, как ты годами втирал мне в доверие? Как использовал меня? Или о том, что мой отец — вор и подлец? Что еще ты хочешь мне рассказать?
Я не кричала. У меня просто не было на это сил. Все эмоции выгорели дотла, оставив после себя лишь выжженную, звенящую пустоту.
— Это не так! Я никогда тебя не использовал! Я люблю тебя, Алина! — он сделал шаг ко мне, протянул руку.
Я отшатнулась, как от огня.
— Не трогай меня.
Его рука застыла в воздухе, и в его глазах я увидела такую боль, что на мгновение мое сердце дрогнуло. Но потом я снова вспомнила папку на столе, вспомнила имя Светы, вспомнила все те месяцы моих слепых догадок и его лживых отговорок. И жалость уступила место ледяному отчуждению. Я вышла за дверь, щелкнула замком и, не оглядываясь, сбежала по лестнице.
Единственным человеком, к кому я могла поехать, была моя подруга Лена. Мы дружили с университета, она знала меня как облупленную и была единственной, кто никогда не смотрел на меня как на «дочку того самого бизнесмена». Она жила в обычной панельке на другом конце города, в маленькой, но уютной квартирке, пахнущей свежесваренным кофе и ванильной выпечкой.
Лена открыла мне дверь в домашнем халате, с растрепанным пучком на голове. Увидев мое лицо, она мгновенно стала серьезной.
— Алинка? Что случилось? На тебе лица нет.
Я не смогла произнести ни слова. Просто шагнула внутрь, и меня затрясло. Слезы, которые я сдерживала все это время, хлынули наружу. Это были не просто слезы обиды, это был вой загнанного в угол зверя, у которого отняли все. Лена ничего не спрашивала. Она просто обняла меня, крепко-крепко, и позволила мне рыдать у нее на плече, пока у меня не кончились силы. Потом она усадила меня на кухне, укутала в теплый клетчатый плед и поставила передо мной большую кружку с горячим ромашковым чаем.
Я сидела, обхватив кружку ледяными пальцами, и тупо смотрела в одну точку. В голове был абсолютный вакуум. Я не знала, что чувствовать, что думать, как жить дальше. Кому верить? Мужу, который годами лгал мне, пусть и во имя некой «справедливости»? Или отцу, который всю жизнь создавал для меня сказку, построенную на чужом горе? Обе опоры, на которых держался мой мир, рассыпались в прах.
— Это Игорь? — тихо спросила Лена, садясь напротив.
Я медленно кивнула.
— Он… он не тот, за кого я его принимала. И мой отец… тоже.
Я не стала рассказывать ей все. Как можно было облечь в слова этот кошмар? Как объяснить, что вся моя жизнь — фикция? Я лишь прошептала, что Игорь меня обманывал, и этот обман связан с прошлым моего отца. Лена больше не лезла с расспросами. Она понимала, что сейчас мне нужна не исповедь, а тишина и ощущение безопасности, которого я лишилась в собственном доме.
Я провела у нее два дня. Два дня в каком-то анабиозе. Я почти не ела, плохо спала, проваливаясь в короткие тяжелые сны, где Игорь и отец менялись лицами, и я не могла понять, кто из них монстр. Днем я бесцельно бродила по квартире, закутавшись в плед, как в кокон, или просто сидела у окна, глядя на суетливую жизнь города, которая теперь казалась мне чем-то бесконечно далеким и чужим.
На третий день мой телефон, до этого молчавший (я его просто выключила), завибрировал на тумбочке. Лена его включила, пока я была в душе, сказав, что, может, мне пора перестать прятаться. Я посмотрела на экран. Десятки пропущенных от Игоря, несколько от папы. Я сбросила их все. Но через минуту телефон снова зазвонил. Незнакомый номер.
Сердце заколотилось. Может, это Игорь звонит с другого номера? Или отец нанял кого-то, чтобы найти меня? Я смотрела на экран, пока звонок не прервался. Но он тут же зазвонил снова. Настойчиво. Что-то заставило меня ответить.
— Алло, — произнесла я сухим, безжизненным голосом.
— Алина? — на том конце провода раздался женский голос, срывающийся от рыданий. — Алина, это Света. Пожалуйста, не кладите трубку!
Света. При звуке ее имени внутри все похолодело. Сообщница. Разрушительница. Я хотела немедленно прервать разговор, бросить телефон в стену.
— Что вам нужно? — процедила я сквозь зубы.
— Я умоляю вас… нам нужно встретиться, — ее голос дрожал. — Пожалуйста. Буквально на пятнадцать минут. Я все объясню. Это очень важно. Для вас. Для Игоря. Для всех нас.
В ее голосе было столько неподдельного отчаяния, что моя рука замерла. Что еще она могла мне «объяснить»? Что они с Игорем — благородные мстители, а я — дочь злодея? Но в то же время что-то в ее интонации, какая-то нотка сломленности, зацепила меня. Что, если я знаю не все? Что, если есть еще какая-то правда, которую я должна услышать, прежде чем принять окончательное решение?
— Где? — сама не ожидая от себя, спросила я.
Мы договорились встретиться через час в небольшом сквере недалеко от Лениного дома. Я надела джинсы, свитер, накинула куртку. Когда я шла по улице, мне казалось, что я иду на собственную казнь. Я готовилась увидеть холодную, расчетливую хищницу, победительницу, которая придет насладиться моим унижением.
Но женщина, которая сидела на скамейке, совсем не походила на этот образ. Она была примерно моих лет, с простым, уставшим лицом, бледным и осунувшимся. Темные круги под глазами говорили о бессонных ночах. Никакой дорогой одежды, лишь скромное пальто и повязанный на шее шарф. Она нервно теребила в руках ремешок своей сумки и, увидев меня, испуганно вскочила. Это была жертва, а не хищница. И в этот момент я поняла, что все еще сложнее, чем я думала.
— Алина, спасибо, что пришли, — проговорила она, глядя на меня с мольбой.
Я молча села на другой конец скамейки, давая понять, что не собираюсь сокращать дистанцию.
— У вас пятнадцать минут, — холодно сказала я.
Она снова села, глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.
— Я знаю, что вы сейчас думаете обо мне. И об Игоре. Наверное, ненавидите нас, — она горько усмехнулась. — Я бы на вашем месте чувствовала то же самое. Но я должна была вам рассказать… рассказать свою часть. Чтобы вы поняли.
Она начала говорить, и ее тихий, надтреснутый голос рисовал передо мной страшную картину. Она рассказала о своем старшем брате, талантливом инженере, который вместе с партнером — моим отцом — основал небольшую, но очень перспективную компанию. Они были не просто партнерами, они были друзьями. Мой отец часто бывал у них в гостях, они строили планы на будущее. А потом… потом все изменилось. Отец, используя юридические лазейки и поддельные документы, просто вышвырнул ее брата из их общего дела. Он остался ни с чем, с огромными долгами и клеймом мошенника, которое на него же и повесили.
— Брат не выдержал, — Света смотрела куда-то вдаль, и по ее щеке медленно катилась слеза. — Через полгода после суда у него случился обширный инфаркт. Прямо за столом, когда он пытался найти хоть какую-то ошибку в бумагах, понять, как его могли так обмануть. Врачи сказали — сердце не выдержало стресса. Ему было всего тридцать пять.
Она замолчала, и эта тишина была оглушительной. Я сидела, как каменная, не в силах пошевелиться.
— Наша семья осталась на улице. Мама слегла. Мы продали все, что у нас было, чтобы расплатиться с долгами, которые повесили на брата. А Игорь… — она перевела на меня взгляд, — Игорь тогда был совсем молодым юристом в компании отца. Его заставили дать показания против моего брата. Угрожали увольнением, черной меткой, которая бы закрыла ему дорогу в любую приличную фирму. Он подчинился. И потом много лет жил с этим грузом. Он был единственным, кто через годы нашел меня. Единственным, у кого хватило совести и смелости признать свою ошибку. Он пришел не мстить, Алина. Он пришел помочь.
Я слушала, и лед в моей груди начал трескаться. История, рассказанная этой измученной женщиной, была не о мести. Она была о горе, о попранной справедливости и о попытке искупить вину.
— Все эти годы он не только собирал документы, — продолжала Света, и ее голос стал тверже. — Он помогал моей маме с лечением. Он оплачивал мое второе образование, когда я осталась без работы. Он делал это тайно, из своих денег. Деньги, которые вы ему давали… они шли на частного детектива, на юристов, потому что в одиночку мы бы никогда не справились. Ваш отец слишком влиятельный человек.
Она подалась вперед, заглядывая мне прямо в глаза. И то, что я увидела в ее взгляде, окончательно перевернуло мой мир. Это была не ненависть ко мне. Это была отчаянная попытка достучаться.
— Алина, поймите. Игорь делал это не только ради себя или ради памяти моего брата. Он делал это и ради вас. — Каждое ее слово било точно в цель. — Он любит вас больше жизни. Но он не мог смириться с мыслью, что вы, такой светлый и честный человек, живете в роскоши, построенной на лжи и на слезах моей семьи. Он не хотел, чтобы однажды эта правда обрушилась на вас от чужих людей. Он хотел сам очистить эту историю, восстановить справедливость и прийти к вам с чистым именем и чистым прошлым. Он хотел подарить вам жизнь, не омраченную преступлением вашего отца. Он обманывал вас, да. Но этот обман был его способом защитить вас.
Света замолчала, вытирая слезы тыльной стороной ладони. А я сидела, оглушенная. Защитить. Это слово изменило все. Обман Игоря перестал быть предательством. Он стал неуклюжей, отчаянной, мучительной формой любви. Он не разрушал мой мир. Он пытался построить для меня новый, честный, пусть и таким чудовищным способом.
Я встала со скамейки. Ноги больше не были ватными. Они твердо стояли на земле. Туман в голове рассеялся, сменившись холодной, горькой ясностью. Я знала, что должна делать. Я больше не бежала. Я возвращалась. Возвращалась домой.
Дорога домой от подруги казалась бесконечной. Я сидела на заднем сиденье такси, и огни ночного города плыли мимо, сливаясь в размытые полосы света, похожие на шрамы на темной ткани реальности. Каждое здание, каждый фонарь, каждый случайный прохожий — все казалось частью другого, чужого мира. Мой собственный мир, тот, что я так тщательно строила год за годом, кирпичик за кирпичиком, рассыпался в пыль за последние несколько дней. Сначала от подслушанного разговора, потом от страшной догадки, затем от разоблачения в кабинете детектива и, наконец, от горькой исповеди Светы.
Встреча с ней стала тем самым последним ударом, который не сломал меня, а, наоборот, собрал из осколков во что-то новое и пугающе цельное. Я ожидала увидеть торжествующую соперницу, мстительную фурию. А увидела уставшую, измученную женщину с глазами, в которых плескалось столько боли, что хватило бы на целое море. Она не обвиняла меня. Она не злорадствовала. Она просто рассказывала. Рассказывала о своем брате, который когда-то горел идеями, мечтал построить честный бизнес, а в итоге умер с сердцем, не выдержавшим предательства и позора. Рассказывала о матери, которая угасла вслед за сыном. Рассказывала о годах нищеты и отчаяния.
И сквозь всю эту беспросветную тьму красной нитью проходило одно имя — Игорь. Мой Игорь. Тот самый молодой сотрудник, которого когда-то заставили оговорить ее брата под угрозой сломать ему жизнь. Тот, кто, в отличие от десятков других свидетелей, не смог заглушить в себе совесть. Он нашел Свету спустя годы и поклялся помочь. Не из вины, как я думала, а из чувства долга. Долга перед правдой.
«Он ведь делал это и ради тебя, Алина, — тихо сказала Света, глядя на свои сцепленные пальцы. — Он любил тебя так сильно, что не мог смириться с мыслью, что твое счастье, твое благополучие, все, что у тебя есть, построено на руинах чужой жизни. Он хотел дать тебе настоящее. Чистое. Понимаешь?»
Я кивнула, хотя понимание это было острым, как стекло, и резало душу. Обман Игоря… он не был предательством в том смысле, в котором я его себе представляла. Это была какая-то искаженная, отчаянная форма защиты. Он пытался защитить меня от правды о моем отце. И одновременно готовил почву, чтобы эта правда, когда она вскроется, не уничтожила меня окончательно. Он хотел вручить мне новый мир, прежде чем разрушить старый.
Такси остановилось у нашего подъезда. Знакомая дверь, знакомый холл с вечно перегоревшей лампочкой. Я поднялась на лифте на свой этаж, и каждый метр подъема отзывался гулким ударом сердца. Что я ему скажу? Как мы будем смотреть друг другу в глаза? Ключ в замке повернулся с непривычно громким щелчком.
Квартира встретила меня тишиной. Но это была не та умиротворяющая тишина, к которой я привыкла. Это была тишина пустоты, звенящая в ушах. В прихожей на полу стоял его спортивный рюкзак, рядом — коробка с какими-то мелочами из его кабинета. Холодная волна страха прокатилась по спине. Я прошла в гостиную. На журнальном столике лежала записка. Но я не стала ее читать. Я уже знала, что там.
Из спальни донесся тихий шорох. Я пошла на звук, и сердце сжалось до размеров горошины. На нашей кровати, на той самой кровати, где мы засыпали и просыпались вместе столько лет, лежал раскрытый чемодан. А рядом стоял Игорь. Он методично складывал в него свои рубашки, даже не глядя на них. Его плечи были опущены, движения — медленные, механические. В нем не было злости или обиды, только безмерная, всепоглощающая усталость. Он выглядел как человек, который проиграл самую важную битву в своей жизни и смирился с этим.
Он поднял голову, услышав мои шаги, и вздрогнул. В его глазах я увидела такую боль, что мне самой захотелось закричать.
— Алина… — выдохнул он. — Я думал, ты вернешься утром. Я бы уже ушел.
Он сделал шаг в сторону, словно освобождая мне дорогу, словно признавая, что это больше не его территория.
— Я… я все понимаю, — продолжил он глухим, безжизненным голосом. — Тебе не нужно ничего говорить. Я не жду прощения. Я просто хочу, чтобы ты знала… я никогда не хотел причинить тебе боль. Это последнее, чего я хотел.
Он замолчал, подбирая слова. А я смотрела на него, на своего родного, любимого человека, который годами носил в себе этот ад, пытаясь в одиночку разгрести завалы прошлого, и чувствовала, как обида и гнев, еще тлевшие где-то в глубине души, окончательно уступают место чему-то другому. Горькому, всепрощающему состраданию.
— Я сейчас соберу остатки вещей и уеду, — сказал он, отворачиваясь к чемодану. — Я оставлю тебе все. Мне ничего не нужно. Просто… будь счастлива, Алин. Пожалуйста.
Этот его жест, это его поражение сломало последнюю ледяную преграду в моей душе. Я подошла к нему и положила руку на крышку чемодана, не давая ее закрыть. Он замер.
— Не надо, — тихо сказала я.
Он медленно повернулся ко мне. В его взгляде смешались недоумение, страх и крошечная, невозможная искорка надежды.
— Алина, ты не должна…
— Я должна, — перебила я его, и голос мой, на удивление, звучал твердо. Я смотрела прямо ему в глаза, видя в них свое отражение — отражение женщины на руинах собственной жизни.
Я сделала глубокий вдох, собираясь с силами.
— Ты разрушил мой мир, — произнесла я, и каждое слово отдавалось эхом в оглушительной тишине комнаты. — Все, во что я верила. Все, что я знала. Все оказалось ложью. Мое детство, мой дом, мой отец… все это теперь покрыто грязью, и я не знаю, как ее отмыть.
Он вздрогнул и опустил глаза, словно ожидая удара. Но я не собиралась бить.
— Но знаешь что? — я протянула руку и коснулась его щеки. Он замер, боясь дышать. — Ты разрушил мой мир, но ты единственный, кто может помочь мне построить новый. Настоящий.
Надежда в его глазах вспыхнула ярче. Он недоверчиво посмотрел на меня, потом на мою руку на его щеке.
— Я не понимаю…
— Я все знаю, Игорь. Я говорила со Светой. Я знаю, что ты делал это не для себя. И не против меня. Ты делал это для нас. Для правды. И хоть мне сейчас больно так, что хочется лезть на стену, я… я понимаю. Я не могу принять ложь, на которой была построена моя жизнь. Даже если правда выжигает все дотла.
Слезы покатились по его щекам. Беззвучные, тяжелые мужские слезы. Он накрыл мою руку своей и крепко сжал, словно утопающий, цепляющийся за спасательный круг.
— Прости меня, — прошептал он, и в этом шепоте было столько раскаяния и любви, что мое собственное сердце готово было разорваться. — Прости, что втянул тебя в это.
— Ты не втянул меня, — ответила я, качая головой. — Я была в этом с самого рождения. Просто не знала об этом. А теперь знаю. И я больше не могу и не хочу прятаться.
Он ничего не ответил, просто притянул меня к себе и крепко обнял. И я уткнулась лицом в его плечо, вдыхая знакомый, родной запах, и впервые за последние дни почувствовала не зыбкую почву под ногами, а твердую опору. Мы стояли так посреди спальни, рядом с этим дурацким полупустым чемоданом, и это был не конец. Это было начало. Страшное, болезненное, но наше общее начало.
Следующие два дня прошли как в тумане. Мы почти не говорили. Мы просто были рядом. Игорь показал мне все документы, которые они со Светой собирали годами. Копии финансовых отчетов, показания бывших сотрудников, которых удалось разыскать, юридические заключения. Я смотрела на поддельные подписи, на схемы вывода активов, на доказательства того, как бизнес человека, которого я никогда не знала, был методично уничтожен, а его репутация втоптана в грязь. И за всем этим стоял мой отец. Мой добрый, любящий папа, который читал мне сказки на ночь и учил кататься на велосипеде. Образ, который жил в моем сердце, трещал по швам, осыпаясь уродливыми кусками.
На третий день утром, выпив по чашке крепкого чая на кухне в полном молчании, я посмотрела на Игоря и сказала:
— Поехали.
Он поднял на меня глаза, полные тревоги.
— Ты уверена? Алина, мы можем подождать.
— Нет, — твердо ответила я. — Больше ждать нельзя. Я не смогу жить ни дня, зная это и молча.
Мы вместе вышли из дома. Не как муж и жена, идущие по своим делам, а как два солдата, идущие в свой самый главный и самый страшный бой.
Дом отца встретил нас солнечным светом, заливавшим просторную гостиную, и запахом свежесваренного кофе. Он сидел в своем любимом кресле у камина, читал газету и выглядел абсолютно счастливым и безмятежным. Таким, каким я его знала всю жизнь.
— Алиночка! Игорек! — он расплылся в широкой улыбке, увидев нас. — Какая приятная неожиданность! Проходите, садитесь! Я сейчас попрошу приготовить нам завтрак!
Он встал, чтобы обнять меня, но я сделала крошечный шаг назад. Его улыбка дрогнула и сползла с лица. Он вопросительно посмотрел сначала на меня, потом на мрачное, сосредоточенное лицо Игоря. В воздухе повисло напряжение, густое и липкое.
— Что-то случилось? — спросил он уже совсем другим, настороженным тоном.
Я молча подошла к его столу из полированного дерева, на котором всегда царил идеальный порядок. Я посмотрела на наши семейные фотографии в серебряных рамках: вот мы на море, вот я — первоклассница с огромными бантами, вот моя мама, улыбающаяся и живая. Все это было построено на лжи.
Я обернулась и спокойно посмотрела ему прямо в глаза. В них все еще плескалось недоумение, но где-то на самом дне уже зарождался страх.
— Папа, — произнесла я ровным, лишенным всяких эмоций голосом, — нам нужно поговорить.
Камера моей памяти в этот момент сфокусировалась на моем собственном отражении в стекле книжного шкафа. На меня смотрела незнакомая женщина с жесткими складками у губ и глазами, в которых не было ни ненависти, ни жажды мести. Только холодная, горькая решимость идти до конца. Я выбрала свою сторону. Сторону правды. И наш самый тяжелый разговор был еще впереди.