— Ну что ты, как ребёнок, право слово! Всё с подружками по телефону болтаешь, а дома бардак, и муж голодный с работы вернётся! — Вера Николаевна нахмурилась, неодобрительно постукивая пальцем по циферблату старых настенных часов.
Катя оторвала взгляд от заснеженного окна и тяжело вздохнула, крепче сжимая телефон. Надо было срочно заканчивать разговор с Олей, но та, взволнованная, всё продолжала делиться подробностями своей ссоры с начальством.
— Оль, прости, мне бежать надо. Да, позже созвонимся, — наконец сказала Катя, нажав на кнопку завершения вызова.
— Наболталась? — Вера Николаевна, опираясь на край кухонного стола, посмотрела на невестку с таким видом, будто та только что натворила что-то непростительное. — Хорошо тебе, забот никаких. А я тут кручусь: и еду Диме приготовить, и в квартире порядок навести. В твои годы я на трёх работах пахала!
Катя прикусила губу. Хотелось возразить, что она тоже весь день на ногах, устаёт не меньше других, но эти споры уже были, и толку от них никакого. Да и как объяснить, что она не просто "трепалась", а поддерживала подругу в трудный момент? Свекровь всё равно не вникнет.
— Может, я с ужином помогу? — предложила Катя, вставая с подоконника.
— Не стоит, — отрезала Вера Николаевна. — Только всё испортишь. Сиди уж.
Так и прошёл её выходной. Совсем не таким она его представляла, когда они с Димой договаривались, что его мама поживёт у них пару недель. Теперь эти "пару недель" растянулись на полгода, и конца этому не предвиделось.
— Катя, я сегодня задержусь, — голос Димы в трубке звучал устало. — Проект срочный, надо до утра сдать.
— Снова? — Катя постаралась говорить спокойно, хотя раздражение уже подкатывало. — Это уже четвёртый раз за неделю, Дим.
— А что я могу? — в его тоне появились резкие нотки. — Думаешь, мне в кайф до ночи в офисе торчать?
— Да нет, я просто... — она замялась, не зная, как сказать, что ей невыносимо оставаться наедине с его матерью. — Мы с твоей мамой...
— Давай без этого, пожалуйста, — перебил Дима. — И так голова трещит.
— Ладно, — сдалась Катя. — Удачи с проектом.
Она повесила трубку и обернулась. Вера Николаевна стояла в дверном проёме, вытирая руки фартуком. Судя по её лицу, разговор она слышала.
— Опять до ночи работает, бедняга, — вздохнула свекровь. — А всё потому, что дома ему неуютно.
Катя стиснула зубы так, что челюсть заныла.
— С чего вы решили, что ему дома неуютно?
— Ой, не начинай, — Вера Николаевна отмахнулась. — Я же вижу, как вы живёте. Дима вечно на нервах, дома беспорядок, ужин не готов...
— Я работаю не меньше Димы, — голос Кати дрожал от сдерживаемого гнева. — У нас просто сейчас трудное время.
— У всех трудное, но не все языком треплются, — отрезала свекровь. — Вот я с Колей, покойником, жила — у нас всегда в доме порядок был. И на работе успевала, и мужа кормила, и квартиру в чистоте держала. А ты... ну какая из тебя хозяйка?
Катя отвернулась к окну. За стеклом кружились редкие снежинки, тут же тая на мокром асфальте. Она вдруг вспомнила, как прошлой зимой они с Димой гуляли под таким же снегом, держались за руки, мечтали о будущем. Хотели поехать в горы, завести кота, а может, и ребёнка... А теперь Дима пропадает на работе, а она заперта дома с женщиной, которая её на дух не переносит.
Утро началось с привычного стука в дверь.
— Катюша, подъём! Уже десять, а ты всё дрыхнешь! — голос Веры Николаевны гремел из коридора. — На работу проспишь!
Катя с трудом открыла глаза. Голова гудела — ночью она снова не спала до четырёх, перебирая в уме всё, что не решалась сказать вслух. Дима вернулся за полночь, молча лёг рядом и тут же захрапел, а она лежала, глядя в темноту и думая, куда катится их жизнь.
— Иду, — буркнула она, заставляя себя встать.
На кухне Дима уже завтракал, а Вера Николаевна хлопотала вокруг, подкладывая ему то блинчики, то сыр.
— Доброе утро, — Катя потянулась поцеловать мужа, но тот лишь кивнул, уткнувшись в телефон.
— Тебе яичницу пожарить? — спросила свекровь таким тоном, будто делала великое одолжение.
— Спасибо, я только чай выпью.
— Какой чай натощак? Желудок угробишь, — Вера Николаевна плюхнула перед ней тарелку с яичницей. — Ешь давай. Дима вон нормально поел, и ничего, не спешит.
Катя посмотрела на мужа, но тот, кажется, не замечал их разговора, поглощённый экраном телефона.
— Дим, — позвала она. — Может, сегодня пораньше вернёшься? Сходим куда-нибудь, сто лет вместе не гуляли.
— А? — он рассеянно поднял взгляд. — Не знаю, Кать. На работе завал, ничего не обещаю.
— Ну хоть в кафе? — она старалась говорить легко. — На вечерний кофе?
— Господи, какое кафе? — вклинилась Вера Николаевна. — Человек с ног валится от усталости, а ты его по кафешкам таскаешь. Дома бы отдохнул.
— Я, вообще-то, с Димой разговаривала, — Катя почувствовала, как внутри закипает злость.
— Да хватит вам, — Дима встал из-за стола. — Пойду я, опаздываю. Если освобожусь пораньше — напишу.
Он чмокнул мать в лоб, кивнул Кате и вышел. Через минуту хлопнула входная дверь.
Катя осталась на кухне с нетронутой яичницей и свекровью.
В метро было душно и тесно. Катя стояла, вцепившись в поручень, и смотрела на своё отражение в чёрном стекле. Кто эта уставшая женщина с потухшим взглядом? Неужели это она — та самая Катя, которая ещё год назад смеялась над любой ерундой и строила планы на жизнь?
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Оли: "Ты как там? Всё ок?"
Катя слабо улыбнулась. После того прерванного разговора они с Олей всё-таки созвонились, и Катя выложила подруге всё о своей жизни дома. Оля не дала советов, но её сочувствие как будто придало Кате немного сил.
"Норм. Вечером поболтаем?" — ответила она.
Катя вышла из метро и направилась к офису. Работа была единственным местом, где она чувствовала себя на своём месте. Здесь её ценили, прислушивались к её идеям, никто не тыкал в ошибки и не сравнивал с недостижимым идеалом.
— Катя! — окликнула её Елена Викторовна, руководительница отдела. — Зайди ко мне, пожалуйста.
В кабинете пахло свежесваренным кофе и цветами.
— Присаживайся, — Елена Викторовна указала на стул. — У меня к тебе предложение. Помнишь, мы обсуждали командировку в Казань?
— Да, конечно, — кивнула Катя.
— Всё решено. Нужно, чтобы кто-то поехал на неделю, обучил местных ребят. Ты — лучший кандидат. Хочешь?
Катя замерла. Неделя в Казани. Неделя без Веры Николаевны, без гнетущей атмосферы дома, без бесконечных придирок.
— Когда ехать? — спросила она, стараясь не выдать волнения.
— В следующий понедельник, — Елена Викторовна улыбнулась. — Всё оплачено, отель в центре, хороший. Думай до завтра, ладно?
— Не надо думать, — твёрдо ответила Катя. — Я еду.
Весь день она мысленно готовилась к разговору с Димой. Прокручивала, как расскажет, что это важно для карьеры, что её выбрали не просто так, что это её шанс. Она представляла, как он поддержит, скажет, что гордится ею. Может, даже встретит с поезда с букетом...
Но вечером, вернувшись домой, она застала непривычную тишину. Ни телевизора, ни звяканья посуды.
— Есть кто? — крикнула Катя, снимая куртку.
Из комнаты вышел Дима. Лицо у него было хмурое, губы плотно сжаты.
— Привет, — сказала Катя, чувствуя, как внутри всё холодеет. — Что-то не так?
— Мама в больнице, — глухо ответил Дима. — Сердце прихватило. Я сегодня пораньше вернулся, а она на полу, еле дышит.
Катя застыла.
— Господи, как она? Что говорят врачи?
— Стабилизировали, — Дима потёр лицо. — Но состояние серьёзное. Сказали, ей нельзя волноваться, нужен полный покой. А какой тут покой...
Катя уловила в его словах лёгкий упрёк, но постаралась не зацикливаться.
— Чем помочь? Может, в больницу что-то отвезти?
— Не надо, — Дима покачал головой. — Я всё сделал. Просто... — он замялся. — Не понимаю, как так вышло. Мама говорит, весь день одна сидела, переживала, что ты даже не позвонила.
Катя почувствовала, как по спине пробежал холод.
— Дим, у меня сегодня презентация была, я не могла... — начала она, но он перебил:
— Да знаю я про твои презентации, — он скривился. — Ладно, не сейчас. Я в больницу, останусь там. Первые сутки самые важные.
Он прошёл мимо, накинул пальто и вышел, не обернувшись.
Катя осталась в прихожей, не зная, что делать. Ей было жаль Веру Николаевну — никому не пожелаешь оказаться в больнице. Но в то же время она не могла избавиться от мысли, что свекровь даже оттуда умудряется выставить её виноватой.
Она прошла на кухню и включила чайник. На столе лежала записная книжка Веры Николаевны — потёртая, с выцветшей обложкой. Катя никогда бы не стала читать чужое, но взгляд зацепился за строчки, написанные аккуратным почерком:
"Дима опять до ночи на работе. Неужели там столько дел? Наверное, просто домой не тянет. И я его понимаю. Дома — холод, жена, которой он не нужен..."
Катя захлопнула книжку. В груди кольнуло. Вот, значит, как свекровь видит их жизнь? Вот что она думает о невестке, которая изо всех сил старается держать себя в руках?
Она опустилась на стул, закрыв лицо руками. В голове крутились мысли о командировке, о том, что надо отказаться, что нельзя бросать Диму в такой момент... Но тут же мелькнула другая мысль: а не этого ли добивалась Вера Николаевна? Не этого ли она хотела, постоянно намекая Диме, какая Катя никудышная жена?
Чайник щёлкнул. Катя не пошевелилась.
Следующие дни слились в сплошной комок тревоги. Дима приходил только переодеться и снова уезжал в больницу. Разговаривать почти не получалось — он был мрачен, а Катя не знала, как начать разговор, чтобы не сделать хуже.
На работе тоже всё шло наперекосяк. Елена Викторовна заметила её состояние и вызвала в кабинет.
— Катя, что с тобой? — прямо спросила она. — Ты сама на себя не похожа. Может, отменить командировку?
— Нет, — выпалила Катя и тут же добавила: — То есть, я не уверена. У свекрови сердечный приступ, она в больнице, Дима всё время там. Не знаю, правильно ли сейчас уезжать...
Елена Викторовна посмотрела на неё с сочувствием.
— Понимаю. Но иногда смена обстановки помогает взглянуть на всё иначе. Может, эта поездка — как раз то, что тебе нужно? Передохнуть, собраться с мыслями...
— Не знаю, — честно ответила Катя. — Боюсь, Дима не поймёт.
— А ты спрашивала?
Катя покачала головой. Она даже не заикнулась о командировке — сначала было не до того, а потом казалось, что это бессмысленно.
— Спроси, — мягко посоветовала Елена Викторовна. — Не решай за него.
Этот совет засел в голове. Вечером, когда Дима ненадолго зашёл домой, Катя решилась.
— Как мама? — спросила она, стараясь говорить ровно.
— Лучше, — он устало сел за стол. — Кризис миновал, но ещё неделю в больнице держать будут. А потом... — он замялся.
— Что потом? — насторожилась Катя.
— Потом её к нам забрать надо, — Дима отвёл взгляд. — Ей одной нельзя, нужен уход, хотя бы первое время.
Катя почувствовала, как внутри всё сжимается. Снова. Всё повторится, только теперь у Веры Николаевны будет ещё больше поводов командовать.
— Дим, — она глубоко вдохнула. — Мне предложили командировку в Казань. На следующей неделе, на пять дней.
Он посмотрел на неё с удивлением, почти с обидой.
— Серьёзно? Сейчас?
— Это важно для работы, — Катя почувствовала, что оправдывается. — Меня выбрали, это мой шанс...
— А что дома творится, тебе не важно? — в его голосе сквозила горечь. — Мама в больнице, я разрываюсь, а ты в командировку собралась?
— Дим, я тоже вымоталась, — тихо сказала Катя. — Мне тоже несладко. Эта командировка могла бы...
— Что могла бы? — перебил он. — Дать тебе сбежать от мамы? От меня? От всего этого?
Катя замолчала. Именно это она хотела сказать, но его слова вдруг сделали её виноватой.
— Знаешь, — Дима встал, — делай, как хочешь. Тебе же всегда всё равно, кроме твоих планов.
Он вышел, хлопнув дверью. Через минуту хлопнула и входная дверь — Дима ушёл, даже не переодевшись.
Катя сидела, глядя в пустоту. Странно, но она не чувствовала ни обиды, ни гнева — только усталость и пустоту. Как будто что-то важное между ней и Димой окончательно сломалось.
В субботу вечером Катя сидела с остывшей кружкой чая, когда в дверь позвонили. Она вздрогнула — Дима всегда брал ключи, не звонил. Забыл?
Открыв дверь, она замерла: на пороге стояла Вера Николаевна. Бледная, осунувшаяся, но с тем же твёрдым взглядом.
— Здравствуй, Катюша, — голос был слабым, но чётким. — Пустишь старуху?
— Вера Николаевна! — Катя отступила. — Вас выписали? А Дима где?
— Внизу, вещи таскает, — свекровь медленно прошла в прихожую. — Я сказала, что сама поднимусь. Хотела с тобой наедине поговорить.
Катя помогла ей снять пальто и проводила на кухню. Было странно видеть эту всегда властную женщину такой слабой, такой... беззащитной.
— Чаю? — предложила Катя, не зная, что ещё сказать.
— Не надо, — Вера Николаевна покачала головой. — Просто послушай. Я знаю про твою командировку.
Катя вздрогнула.
— Дима рассказал?
— Да, — свекровь слабо улыбнулась. — Он мне всё рассказывает, с детства так.
Она замолчала, глядя куда-то в сторону.
— Я ведь понимаю, — наконец сказала она. — Понимаю, что тебе со мной тяжело. Я же вижу, как ты замыкаешься, когда я рядом. Как стараешься угодить — и не можешь.
Катя смотрела на неё, не веря своим ушам. За полгода свекровь ни разу не говорила ничего подобного.
— Я не хотела... — начала Катя, но Вера Николаевна остановила её жестом.
— Не надо, — она покачала головой. — Ты не виновата. Это я такая. Всё лезу, критикую, учу уму-разуму. С Колей так же было, царствие ему небесное. Он терпел, молчал. А потом сердце не выдержало.
Она достала платок и вытерла глаза.
— Когда Дима женился, я думала, что хоть его спасу от ошибок. Научу тебя, как семью строить. А вышло... — она махнула рукой. — Чуть всё не разрушила.
Катя молчала. Часть её хотела обнять эту внезапно сломленную женщину, другая — сомневалась, искренне ли это.
— Когда лежишь в больнице и думаешь, что, может, не встанешь, всё иначе видится, — продолжала Вера Николаевна. — Я Диму люблю больше всего на свете. И хочу, чтобы он был счастлив. А он с тобой был счастлив. Пока я не приехала и не начала всё портить.
В дверь позвонили — резко, нетерпеливо. Дима.
— В общем, вот что я скажу, — Вера Николаевна выпрямилась. — Езжай в свою командировку, Катя. Езжай. А мы с Димой разберёмся. Ты заслужила передышку. От меня, — она горько усмехнулась, — в первую очередь.
Звонок повторился. Катя пошла открывать, но свекровь вдруг схватила её за руку.
— И ещё, Катя. Когда вернёшься... я уеду. Хватит мне чужие судьбы ломать.
Казань встретила Катю холодным ветром и мелким дождём. Таксист, вёзший её из аэропорта, всю дорогу жаловался на промозглую погоду, а она рассеянно кивала, глядя на серые улицы и хмурых прохожих.
В гостинице она сразу проверила телефон. Ни одного сообщения от Димы — только рабочая почта и пожелание удачи от Оли.
Катя подошла к окну. За стеклом текла Волга — серая, тяжёлая, с редкими судами, медленно плывущими по течению. Где-то там был Кремль, мечети, все те места, которые она мечтала увидеть, но сейчас было не до них.
Четыре дня в Казани прошли как в дымке. Утром — офис, днём — обучение, вечером — гостиница. Иногда она звонила Оле, но разговоры были вялыми — Катя не могла объяснить, что с ней творится.
Дима не звонил. Она тоже не решалась ему написать. Что-то сломалось в тот вечер, когда он обвинил её в эгоизме, и Катя чувствовала: это, возможно, уже не исправить.
В последний вечер, глядя на огни Казани, она вдруг ощутила подобие покоя. Не радость, но хотя бы отсутствие того гнетущего напряжения, которое преследовало её месяцами. Она могла дышать, не боясь, что каждое её слово будет истолковано превратно.
Утром, собирая чемодан, Катя заметила своё отражение в зеркале ванной. Когда она в последний раз смотрела на себя по-настоящему? Не мельком, не проверяя макияж, а вглядываясь в свои глаза? Эти глаза были усталыми, с тёмными кругами. Но в них было что-то ещё. Решимость.
Открывая дверь квартиры, Катя готовилась к чему угодно. К новым упрёкам Веры Николаевны, к холодности Димы, к тяжёлому разговору.
Но в квартире было тихо.
— Есть кто? — позвала она. Голос отозвался эхом в пустых комнатах.
Никто не ответил. На кухне в холодильнике — только бутылка воды и кусок зачерствевшего хлеба. На столе лежал конверт с надписью её именем, написанной Диминым почерком.
Она вскрыла его, уже предчувствуя, что там.
"Катя, мы с мамой уехали к тёте Люде в Самару. У мамы новое обследование, здесь очереди на месяцы, а у тёти есть знакомый врач в кардиоцентре. Мама поживёт у неё, пока не восстановится.
Нам нужно время, чтобы понять, чего мы хотим. Последние месяцы были тяжёлыми. Мама обещала уехать, как только поправится, но дело не только в ней. Что-то между нами сломалось, и ты это знаешь.
Не знаю, когда вернусь. Может, через неделю, может, позже. Напишу.
Дима."
Катя перечитала письмо дважды и медленно села. Никаких криков, никаких сцен. Просто записка.
Она ждала, что почувствует боль, отчаяние, желание немедленно звонить ему. Но внутри была пустота — и где-то глубоко, едва заметно, чувство облегчения.
За окном шёл снег — уже не робкий, а густой, укрывающий всё белым покрывалом. Катя смотрела на снежинки и думала, как странно устроена жизнь. Ещё год назад она не представляла себя без Димы. А теперь стоит у окна и не чувствует ничего, кроме спокойствия.
Телефон завибрировал. Оля: "Дома? Как дела?"
Катя посмотрела на экран и написала:
"Дома. Одна. Дима уехал. Кажется, так лучше."
Нажав "отправить", она поняла, что действительно так думает.
В шкафу нашлась пачка кофе. Катя включила чайник и села у окна, глядя на заснеженный двор. Завтра надо будет решить, что дальше. Поговорить с Димой, когда он напишет. Может, попытаться всё наладить. А может...
Она вспомнила слова своей тёти, сказанные когда-то давно: "Катюш, иногда, чтобы починить старую вазу, лучше просто взять новую."
Чайник закипел. Катя встала, чтобы заварить кофе. Первый вечер в пустой квартире. Первый вечер наедине с собой — без упрёков, без напряжения, без необходимости оправдываться.
Снег за окном падал, укрывая прошлое чистым, белым покрывалом.