Елена… Да, Елена. Всегда такая безупречная, одетая с иголочки. Казалась просто образцом для подражания. Ну, или как минимум, воплощением успеха. Одинокая, но, на первый взгляд, ни в чём не нуждалась. Свою жизнь она выстраивала, как по линеечке, честное слово. Никаких тебе сантиментов, никаких дурацких случайностей. Ей вот уже тридцать пять, а выглядит, ну, ей-богу, лет на десять, а то и больше, моложе. Стройная, осанка — будто аршин проглотила, волосы — элегантное каре, ни грамма лишнего, ни одной морщинки.
Она работала в какой-то крупной аудиторской фирме, занимая там, по слухам, очень даже неплохую должность. Денег было, хоть завались. Квартира в самом центре города, машина, ну и… её одна-единственная, самая главная цель. Замужество. Казалось, вся её жизнь, каждый крошечный шаг был нацелен на то, чтобы отыскать идеального спутника и, наконец, создать семью.
Вот прямо так и мечтала: брак, детишки, уютное гнёздышко, чтобы все завидовали. Она представляла свою будущую семью, как в рекламе, честное слово. Мужчина-добытчик, красивые, умные дети, и по воскресеньям — обеды у мамы. И, конечно же, она сама, идеальная жена и мать. Уж сколько романов у неё было за все эти годы, и не сосчитать. Но ни один так и не довёл её до заветной цели. Всегда что-то было не так, что-то не то.
Её мама, Анна Петровна, к тому моменту уже давно сдалась. Она, конечно, тоже мечтала о внуках, куда без этого. Ей перевалило за шестьдесят, после смерти мужа она осталась совсем одна. Вся её жизнь — это тихая, до тошноты привычная квартира, книги, сериалы, ну и её Леночка, её единственная кровинушка.
Конечно, она надеялась, что дочка когда-нибудь уже успокоится, выйдет замуж, родит, но Лена всё выбирала и выбирала. Анна Петровна видела, как дочь мучается, как старается, как бьётся, а ничего не выходит. Она пыталась говорить с ней, но все разговоры как-то не клеились. Лена отмахивалась, говорила, что ещё успеет, что она ещё совсем девчонка, что ей нужно для себя пожить. Анна Петровна только вздыхала, молилась по ночам. Но ничегошеньки не менялось.
Так прошли годы, много лет. И вот однажды утром в квартиру Анны Петровны кто-то позвонил. Дверь открыла Лена. Она в тот день как раз приехала помочь матери с уборкой, ну и вообще, пообщаться. На пороге стояла незнакомая молодая женщина. Ей было около тридцати, рыжеволосая, зеленоглазая, одета хоть и просто, но с каким-то своим вкусом.
— Здравствуйте, — проговорила она, как-то очень тихо и неуверенно. — Я к Анне Петровне. Вы, наверное, её дочка? Лена, да?
Елена удивлённо приподняла бровь. Она понятия не имела, кто эта женщина. И, главное, откуда ей знать её имя?
— Простите, а вы кто? — спросила Лена, очень вежливо, но холодно. — Я вас не знаю.
— Я Вера. Мы с вашей мамой знакомы, — сказала незнакомка, и на её лице появилась какая-то странная, нервная улыбка. — Можно мне войти?
— Мама! — крикнула Лена, не сдвинувшись с места. — К тебе тут какая-то Вера!
Анна Петровна подошла к двери. И, увидев Веру, будто бы потеряла равновесие. Она побледнела и стала медленно оседать на пол. Лена, не на шутку испугавшись, еле успела подхватить мать.
— Мама, что с тобой? — заорала она, глядя то на мать, то на незнакомку. — Ты кто такая?
Вера, видя состояние Анны Петровны, попыталась было пройти в квартиру, но Лена тут же встала в проёме, загородив ей дорогу.
— Не двигайтесь! Я сейчас вызову скорую! Что вы тут вообще делаете? Зачем?
— Я… я не хочу ссориться, — Вера опустила глаза, и её голос вдруг стал совсем тихим. — Я просто хочу поговорить с ней. Мне нужно…
Вся эта ситуация была такой абсурдной, что Лена, не зная ничего, интуитивно чувствовала — тут что-то не так. И это “не так” ей очень, очень сильно не нравилось.
— Уходи! — сказала она. — Я не знаю, кто ты и что тебе нужно от моей мамы! Немедленно уходи!
Вера подняла глаза, полные боли и обиды. Лена невольно вздрогнула от такого взгляда.
— Вы заблуждаетесь, — сказала Елена незнакомке, у моей матери нет детей кроме меня.
— Я… — начала было Вера, но Лена просто перебила её, не дав договорить.
— А теперь, пожалуйста, покиньте наш дом. Я не хочу никаких разговоров.
Лена выпрямилась во весь рост, и от её взгляда можно было натурально замерзнуть. Она и раньше бывала холодна, но сейчас от неё буквально веяло морозом. Вера даже не пошевелилась, словно не слышала этих слов. На её лице не было ни страха, ни даже обиды.
Только какая-то невероятно грустная, но стальная, несокрушимая решимость. Анна Петровна, как в страшном сне, металась взглядом от одной к другой, пытаясь выдавить хоть слово, но голос, словно по заказу, просто пропал. Слова просто застряли где-то в горле, да и мозг, кажется, совсем отключился. А ведь она так хотела что-то сказать, что-то крикнуть, чтобы остановить этот кошмар.
— Елена, — наконец подала голос Вера, и её голос был поразительно спокойным, даже слишком, отчего Лене стало еще не по себе. — Я понимаю, что вы чувствуете. Я бы, наверное, тоже так реагировала. Пожалуйста, попробуйте понять и меня. Я ведь, знаете ли, всю свою жизнь, буквально с раннего детства, искала родную маму. Я приехала сюда не для того, чтобы ссориться, а чтобы найти. Я просто хочу, чтобы вы знали, что я не обманщица, я не желаю зла.
— Я сейчас вызову полицию! — вскинула руки Лена, словно угрожая ей чем-то невообразимым, и схватила телефон. — Вы проникли в дом! Обманом! Я вам не верю ни единому слову!
— Никто никуда не проникал, — слабым, сдавленным голосом проговорила Анна Петровна, и с трудом, еле-еле, поднялась с кресла, чтобы встать между ними. Она чувствовала, как весь её мир, такой знакомый и уютный, рушится на глазах. — Лена, не надо. Пожалуйста, выслушай её. Это важно.
Елена опустила телефон и обернулась к матери, и в её глазах была такая обида, такая боль, что сердце Анны Петровны сжалось от этого зрелища. Ну как же так? Почему она так поступила? Почему именно сейчас?
— Мама! Ты веришь этой… этой самозванке? Она что, околдовала тебя? Ты в своём уме? Как ты можешь так со мной?! Я твоя дочь! Единственная! Я для тебя… кто угодно! — кричала Лена, и её голос дрожал от слёз, которые вот-вот должны были хлынуть.
— Я... я не знаю, — прошептала Анна Петровна. Она смотрела на Веру, и сердце бешено колотилось в груди. — Но она… она ведь так похожа на меня в молодости. И… и она знает… такие вещи… такие мелочи… которые знала только я… и мой покойный отец. Она даже помнит, как я пела колыбельную. Как ты думаешь, почему?
Вера подошла к Анне Петровне и достала из своей сумочки старую, сложенную вчетверо, пожелтевшую от времени газетную вырезку.
— Это объявление, — тихо сказала она. — О розыске. Моя приёмная мама всегда говорила, что это оставила моя родная мать. Я, честно говоря, до последнего не верила, но… вот же оно…
Анна Петровна дрожащими руками взяла листок. На пожелтевшей бумаге отчётливо, пусть и не очень хорошо, виднелись слова: «Утерян младенец…» Ниже — короткое описание. Оно не оставляло никаких, даже малейших, сомнений. Лена, заглянув через плечо, замерла. Её лицо вдруг стало белым, как мел.
— Мама, это… это правда? — её голос задрожал от неверия. — Ты никогда мне об этом не говорила. Почему ты молчала?
Анна Петровна тяжело опустилась в кресло. Она закрыла лицо ладонями. Зачем ворошить это прошлое? Неужели нельзя было просто жить дальше, похоронив эту боль глубоко-глубоко, где её никто не найдёт? Ведь она так старательно прятала его, так бережно хоронила под слоем забвения. И вот… это всё всплыло, да еще так внезапно, словно ледяной водой окатили. Всю жизнь она бежала от этого момента, а он всё равно настиг её.
— Я расскажу, — тихо, очень тихо сказала она, будто ей не хватало воздуха. — Только… дайте мне воды. И… и успокойтесь, девочки. Обе.
Всю свою жизнь Анна Петровна прожила с этой тайной. Она, совсем юная студентка, закрутила роман с молодым человеком, который исчез так же внезапно, как и появился. Беременность, о которой никто не знал, стала для неё самым страшным испытанием. Вся её жизнь, казалось, перевернулась с ног на голову. И роды в какой-то совсем глухой, затерянной деревушке, где её приютила одна сердобольная старушка, стали началом её мучительного кошмара.
Ей тогда сказали, что малышка умерла, а она... она не поверила, нутром чувствовала, что это не так. Эта мысль не давала покоя. Она пыталась её найти, но молодость, этот липкий, всепоглощающий страх, жгучий стыд — всё это навалилось на неё, словно огромная, бетонная плита, и она сдалась. Просто не хватило сил бороться дальше.
— Я была уверена, что она умерла, — дрожащим голосом говорила Анна Петровна, глядя на двух своих дочерей. — Я сама не своя была… И это чувство меня никогда не отпускало… Понимаешь, Ленка?
Лена молчала. Она смотрела на Веру, и её взгляд уже не был враждебным. Там, в глубине, можно было разглядеть замешательство и что-то очень похожее на сочувствие. Она подошла к матери и обняла её за плечи. Вера, увидев это, тихонько всхлипнула и отвернулась к окну.
Анна Петровна, всё ещё с трудом верившая в происходящее, смотрела на обеих. Та, которую она растила и любила всю жизнь. И та, о которой не знала ничего, но чья история трогала до самой глубины души. Ей было больно за обеих, и за себя, чего уж там, тоже. Ей казалось, что её жизнь, такая понятная и размеренная, вдруг превратилась в карточный домик, который вот-вот рухнет.
Вера тихо повернулась.
— Мне не нужно ничего, — сказала она. — Только… только знать.
Она не просила денег, не требовала признания. Ей нужна была правда. И она её получила.
Спустя несколько минут Лена подошла к Вере.
— Извини, — тихо произнесла она. — Я не знала.
Вера кивнула.
— Ничего. Я понимаю.
Они обнялись. И Анна Петровна, глядя на них, поняла, что в её доме, в её жизни, больше не одна дочь, а две. И это был не конец. Это было только начало.
Спустя месяц вся семья собралась за большим столом. Теперь уже не было никаких секретов, никаких обид. Они говорили, смеялись, делились воспоминаниями. Лена узнавала свою сестру, а Вера — свою настоящую семью. Анна Петровна смотрела на них, и сердце её наполнялось такой теплотой, что, казалось, оно вот-вот лопнет от счастья. Её жизнь, такая тихая и одинокая, теперь стала полной. И она поняла, что настоящая семья — это не просто кровные узы, а готовность принимать, прощать и любить.