Полезно ли перечитывать спустя большой промежуток времени любимые книги? С одной стороны — да. Заново встречаешься с понравившимися персонажами, наслаждаешься перепетиями знакомого сюжета. С другой стороны, как гласит пословица: где счастлив был — туда не возвращайся. Бывает — откроешь книгу и волосы на голове дыбом: и от этого я балдел в юности? Чушь же полная! Неужели я был таким дураком...
Третий вариант чтения ...надцать лет спустя — переоценка. Когда понимаешь: при первом знакомстве с произведением казалось одно, а это ведь совсем о другом. Особенно часто это чувство накрывает, когда твой возраст сравнивается с возрастом автора на момент написания книги.
«Град обреченный» был создан братьями Стругацкими в 1972 году. Старшему, Аркадию, на тот момент стукнуло 47, младшему, Борису — 39. Роман писали в стол, даже не предполагалось, что он когда-либо будет опубликован. Подробнее об обстоятельствах его написании вы можете прочитать в «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого. Кто лучше может рассказать о том как создавалось произведение, нежели сам автор?
Два слова о сюжете. Есть некий затерянный в пространстве Город, где таинственные Наставники проводят некий Эксперимент (за километр узнаваемая аллюзия на Советский Союз и идеологов коммунизма). В Город попадают люди разной национальности и из разного времени (имеются отсылки к периоду от 1939 года, начало Второй Мировой, до 1968-го, «Пражская весна»). Попадают как добровольно, как главный герой — Андрей Воронин, энтузиаст-комсомолец, так и не совсем. Кто-то хочет избежать плена, кто-то бежит из советского колхоза (для горожан-Стругацких, старший из которых жил в Москве, а младший в Ленинграде, колхоз был чем-то вроде филиала ада на земле). Дела у Наставников с таким «контингентом» идут плохо. Стараниями Стругацких, выворачивающих наизнанку и доводящих до абсурда идеи просветителей и утопистов Нового времени, жизнь в описываемом ими Городе быстро скатывается к анархии и абсолютно закономерно заканчивается захватом власти и установлением диктатуры. Роман крайне политизирован. Разочаровавшиеся к моменту его написания в коммунистических идеалах братья излили на его страницах всю накопившуюся в них желчь, причем сделали это очень талантливо, не рассчитывая на публикацию и потому не сдерживаясь.
«Ясно стало, что роман этот опубликовать не удастся — скорее всего, никогда» - писал Борис Натанович в «Комментариях». Добавлю от себя: он и сейчас бы не был напечатан. Слишком явно видны выдуманные идеологические параллели, о которых в 90-е годы в клубах постперестроечного чада кричали на каждом углу и которые ныне абсолютно справедливо запрещены законодательно. «Это была бомба: под редактора, под главреда, под издательство». Верно, абсолютно верно, она, эта книга, бомбой и осталась. Только рванула она в итоге, когда перефразируя Александра Зиновьева, ее в числе многих других швырнули в коммунизм, а попали в Россию.
Но в сторону политику. Суть в том, что окружающие Воронина люди, с которыми он дружит, регулярно пьянствует и дискутирует о том, к чему стремятся Наставники и какова цель Эксперимента, очень по-разному воспринимают свое разочарование в окружающей действительности. Особенно тяжело приходится «идейным». Дональд Купер, социолог, стреляется, Дэнни Ли обматывается взрывчаткой и демостративно взрывает себя на площади, Кэнси Убуката гибнет от руки подручного еще одного человека из окружения Андрея — немца Фрица Гейгера. Последний не верит ни в бога, ни в черта, ни в Эксперимент, и абсолютно закономерно организовывает политическую партию и захватывает власть по примеру своего бывшего «земного» фюрера. Сам Андрей становиться его советником, получает доступ ко всем возможным благам, но счастья это ему не приносит. С тоской вспоминает он прежние посиделки и споры. Всё есть — но в душе пустота.
«Что-то со мной сделалось за последние годы, подумал он. Что-то я утратил… Цель я утратил, вот что. Каких-нибудь пять лет назад я точно знал, зачем нужны те или иные мои действия. А теперь вот — не знаю. Знаю, что Хнойпека следует поставить к стенке. А зачем это — непонятно. То есть понятно, что тогда мне станет гораздо легче работать, но зачем это нужно — чтобы мне было легче работать? Это ведь только мне одному и нужно. Для себя. Сколько лет я уже живу для себя… Это, наверное, правильно: за меня для меня никто жить не станет, самому приходится позаботиться. Но ведь скучно это, тоскливо, сил нет. И выбора нет, подумал он. Вот что я понял. Ничего человек не может и не умеет. Одно он может и умеет — жить для себя. Он даже зубами скрипнул от безнадежной ясности и определенности этой мысли».
А мысли такие рано или поздно начинают посещать каждого из нас. Обычно это называют «кризисом среднего возраста» или «переоценкой ценностей». Как правило, это происходит в возрасте 35-40 лет, когда человек начинает понимать, что тем, кем он мечтал стать в юности, ему уже не стать никогда. Осознание невозможности достичь идеала обесценивает в глазах человека все, чего он смог добиться. Далее человек либо начинает уничтожать себя физически (не обязательно совершая самоубийство, это может быть и затянувшийся на десятилетия алкоголизм, и увлечение каким-нибудь экстремальным «спортом»), либо следует "понимание" и "примирение" с окружающей действительностью. «Либо он пустит себе пулю в лоб, либо подлецом сверхъестественным заделается – убежденным подлецом, принципиальным, бескорыстным подлецом, понимаешь?.. Либо и того хуже: начнет мстить миру за то, что мир таков, каков он есть в действительности, а не согласуется с каким-нибудь там предначертанным идеалом...» Нечто подобное переживали и братья Стругацкие в период написания «Града». Роман этот не о крахе Эксперимента в отдельно взятом, вырванном из контекста времени и пространства Городе, под которым ясно читается построение социализма в отдельно взятой стране. Роман этот о восприятии людьми, в частности главным героем Андреем Ворониным, происходящих вокруг изменений. Есть такой термин: роман-взросление. Здесь он не вполне уместен. В книге описано и взросление, и душевное закисание, которое вот-вот перейдет в старение. Кто из нас не слышал от старшего поколения фраз вроде: "вот мы в ваше время", "мы были не такие". Или, например: "я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления. Ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна". Как вы думаете, кто автор последних слов? Никита Михалков? Валентина Терешкова? Может быть, патриарх Кирилл? Дудки. Поэт Гесиод, сказано это 27 веков назад. И ничего, вертиться земной шарик, и будет вертеться, несмотря на все побасенки про конец истории. Не мир меняется вокруг человека, а сам человек меняется с возрастом. И, увы, не в лучшую сторону. Да, каждый из нас с годами становиться опытнее, может быть даже умнее, дисциплинированнее, но ЛУЧШЕ? Нет. Отсюда и разговоры про то, что раньше и солнышко светило ярче, и девушки были красивее, и еда вкуснее. Но как можно объективно оценить ту же еду, если с возрастом у человека ослабевает чувствительность вкусовых рецепторов, и уже к сорока годам мы воспринимаем вкусовые ощущения далеко не так остро, как в молодости? Вкус просто проходит мимо нас! Так что не мир вокруг становиться хуже. Хуже становимся МЫ, и это объективная реальность, от которой никуда не деться. Идеалы остаются идеалами. Люди курвятся. Как Андрей Воронин в должности главного редактора, мучительно страдая от похмелья, воспринимает горячность правдоруба Кэнси Убукаты? "Опять сейчас потащит с кем-нибудь воевать, подумал он с тоской". Грустно.
Окружив главного героя разными колоритными персонажами, Стругацкие как на выбор предоставляют нам варианты человеческих судеб после разочарования в Эсперименте (читай, в жизни). О судьбе "идейных" уже упомянуто выше. Оставшиеся, и Андрей в их числе, если и верили во что-то, превратились, как писал Борис Стругацкий, в "лощеных и зажравшихся мелких вождей, вершителей человеческих судеб", только кто-то в облике карьериста-чиновника, а кто-то - в виде деревенского рабовладельца-кулака, лупящего и в хвост, и в гриву присылаемых ему для «перевоспитания» заключенных (дядя Юра). Особняком стоят два персонажа. Первый - китаец Ван, нашедший счастье в покое и пребывании на самой низкой ступени иерархии, откуда некуда падать. Второй - Изя Кацман, предлагающий уход в своеобразный "интеллектуальный буддизм", отрицание значимости сиюминутных политических и социальных Экспериментов и построение Храма Культуры как смысла существования человечества. Правда, братьям Стругацким в 1972 году и в страшном сне не могло присниться, что в XXI веке эту культуру будут уничтожать физически. Помните иллюстрацию с обложки учебника по истории древнего мира за 5 класс — Триумфальную арку в Пальмире? Так вот, ее больше нет. Ее просто взорвали, разрушили люди, посчитавшие, что само наличие такого противоречит их религиозным принципам. Вот бы удивился Изя Кацман, если бы узнал, что для физического существования культуры нужны, оказывается, горящие энтузиазмом, "оболваненные", по его собственным словам, Андреи Воронины.
"Как жить в условиях идеологического вакуума? Как и зачем?" - вопрошал в своих "Комментариях" один из авторов. Внутреннего, подчеркнем, вакуума; государственная идеология из общественной жизни индивида не исчезает никогда, что бы ни было написано в тринадцатой главе Конституции. К моменту наступления собственного кризиса среднего возраста Стругацкие нашли ответ в уходе в творчество. Не уверен, что тридцать лет спустя, когда Аркадия Натановича уже давно не было в живых, Борис Натанович верил в предложенный Изей Кацманом путь. По крайней мере, его вопрос в статье, посвященной "Граду обреченному" в "Комментариях к пройденному", остается без ответа, да и сама статья написана с каким-то тоном внутреннего сомнения, будто младший Стругацкий сам задает себе вопрос - а точно ли все это было ему надо?
«Понять бы все-таки до конца, куда меня несет черт, подумал Андрей. Всю жизнь меня куда-то несет – не сидится мне на месте, дураку... Главное, ведь смысла никакого уже нет. Раньше все-таки всегда бывал какой-то смысл. Ну, пусть даже самый мизерный, пусть даже завиральный, но все-таки, когда меня били, скажем, по морде, я всегда мог сказать себе: это ничего, это – во имя, это – борьба...»
Концовку романа пересказывать не буду. Для любителей классно написанной фантастики эта книга, несмотря на отчаянную политизированность, настоящий подарок. Братья в начале семидесятых находились на пике творческих способностей. «Обитаемый остров» и «Пикник на обочине» уже были написаны, «Град обреченный» по праву занимает место на одном уровне с ними. Как жить в условиях идеологического вакуума? Как жить, когда обесцениваются все идеалы, когда кажутся бессмысленными прожитые годы? Каждый решает это для себя сам. Но однажды каждому придется сделать свой выбор.
Приятного чтения!
Картина к книге:
Николай Рерих. «Град обреченный».