— Мама, открой, пожалуйста, дождь начинается, — постучала Нина в знакомую дверь и прислушалась. За дверью слышались шаги, потом всё стихло.
— Мам, я знаю, что ты дома. Телевизор слышно.
Замок щёлкнул, дверь приоткрылась на ширину цепочки. В щели показался один материнский глаз, строгий и холодный.
— Чего пришла? — спросила Анна Петровна сухо.
— Как чего? Вещи забрать хотела, документы кое-какие. И поговорить с тобой.
— Поговорить? — мать усмехнулась. — Странно. Месяц молчала, а теперь поговорить захотелось.
Нина перетоптывалась с ноги на ногу. Действительно, дождь усиливался, капли уже попадали под козырёк подъезда.
— Мам, ну пусти. На улице противно, а мне добираться ещё далеко.
— А где живёшь теперь? — поинтересовалась Анна Петровна, но цепочку не сняла.
— У Оксаны временно, на диване. Мам, да что с тобой? Я же твоя дочь.
— Дочь, — повторила мать и вдруг распахнула дверь настежь. — Заходи уж, раз пришла.
Нина вошла в прихожую, огляделась. Ничего не изменилось за этот месяц, те же тапочки аккуратно стояли у порога, тот же запах маминых духов и борща. Только на вешалке висело теперь меньше одежды.
— Раздевайся, проходи, — буркнула Анна Петровна и пошла на кухню. — Чай будешь?
— Буду, — обрадовалась Нина. Может, мать всё-таки отходит, может, они поговорят по-человечески.
Анна Петровна поставила на стол две чашки, достала печенье из жестяной коробки. Движения у неё были резкие, чашки звенели друг о друга.
— Ну рассказывай, как живёшь-то, — сказала она, усаживаясь напротив дочери. — У подружки на диване лежишь, значит?
— Временно, мам. Я же работаю, деньги коплю на съёмную квартиру. Просто сразу не получается снять что-то приличное.
— А зачем тебе приличное? — Анна Петровна отхлебнула чай. — Ты же теперь свободная, независимая. Можешь хоть под мостом жить.
Нина поморщилась.
— Мам, ну зачем ты так? Я понимаю, ты обиделась, что я ушла, но...
— Обиделась? — перебила мать. — Да я даже обрадовалась. Наконец-то в доме тишина, никто не хлопает дверьми, не включает музыку на всю квартиру, не приводит всяких подружек.
— Так я же почти не бывала дома, работала допоздна.
— Работала, — протянула Анна Петровна. — В этом твоём салоне красоты. Ногти красишь богатым тёткам.
— Маникюр делаю. И не только богатым. Нормальная работа, между прочим.
— Для тебя нормальная, — согласилась мать. — А я всю жизнь мечтала, что дочка моя врачом станет или учительницей. Людям пользу приносить будет.
Нина вздохнула. Этот разговор у них был уже сто раз.
— Мам, я же пробовала поступать в медицинский. Не прошла по баллам. А учительницей... ну не лежит у меня душа к детям.
— Не лежит, — повторила Анна Петровна. — А ко мне душа лежит? К матери своей?
— При чём тут это?
— А при том! — голос матери стал громче. — Живёшь в моём доме двадцать пять лет, я тебя кормлю, одеваю, за квартиру плачу, а ты что? На все мои просьбы отвечаешь: не хочу, не буду, не нравится. Как будто я тебе чужая.
Нина поставила чашку на стол.
— Мам, какие просьбы? Ты хотела, чтобы я замуж за Петьку Иванова вышла, только потому что он программист и зарплата у него хорошая. А мне он не нравится.
— И что? Любовь придёт. Зато мужик надёжный, не пьёт, не курит. А ты всё своего принца ждёшь.
— Не принца, просто... чтобы человек нравился. Это разве неправильно?
Анна Петровна встала, принялась убирать со стола.
— Неправильно, когда в двадцать пять лет девка без мужа, без детей, без нормального образования. Только и умеет что ногти красить.
— А что в этом плохого? Я себя обеспечиваю, никого не прошу...
— Меня просила! — резко обернулась мать. — Когда курсы эти оплачивать надо было, кто деньги дал? Когда инструменты покупать, кто оплачивал? А теперь заработала немного и сразу независимая стала.
— Я же отдала тебе все деньги! Помнишь, ещё в прошлом году, как только начала нормально зарабатывать.
— Отдала, — кивнула Анна Петровна. — А потом что? Стала со мной спорить по каждому поводу. Прихожу с работы уставшая, а дочка моя заявляет: не буду ужин готовить, заказала доставку. Не буду полы мыть, приберёшься сама. Не буду в магазин идти, у меня свидание.
Нина почувствовала, как внутри всё сжимается от обиды.
— Мам, я же не каждый день так делала. И потом, я работаю не меньше твоего.
— В салоне красоты работаешь! — повысила голос Анна Петровна. — А я тридцать лет на заводе вкалываю, в цеху, где пыль и грязь. Думаешь, мне легко?
— Не думаю. Но это не значит, что я должна во всём тебе угождать.
— Угождать? — мать остановилась посреди кухни. — Я прошу угождать? Я прошу элементарного уважения. Чтобы дочь помогала по дому, чтобы не хлопала дверьми, когда мать спит, чтобы хотя бы спрашивала, как дела, как здоровье.
— Я спрашиваю!
— Для галочки спрашиваешь. А когда я говорю, что спина болит, ты отвечаешь: к врачу сходи. Когда говорю, что одиноко мне, ты советуешь: подружек заводи.
Нина замолчала. Мать была права, она действительно отвечала именно так. Но что ещё можно было ответить?
— А потом, — продолжала Анна Петровна, — стала ты этого своего Игоря домой приводить. Без спроса приводить.
— Так мы же не шумели, сидели тихо, чай пили.
— Чай пили, — усмехнулась мать. — А потом в твою комнату уходили. Думаешь, я дура? Не понимаю, что у вас там происходит?
Нина покраснела.
— Мам, я взрослая женщина. Имею право...
— В моём доме не имеешь! В моём доме мои правила. А ты их нарушала постоянно.
— Хорошо, виновата. Больше не буду приводить никого. Можно, я вернусь?
Анна Петровна долго смотрела на дочь, потом медленно покачала головой.
— Нет, Нина. Нельзя.
— Почему?
— Потому что ты всегда была лишней в этом доме.
Слова повисли в воздухе, как удар. Нина почувствовала, как перехватывает дыхание.
— Что... что ты сказала?
— То, что сказала. Ты всегда была лишней. И я больше не хочу этого терпеть.
— Мам, как ты можешь так говорить? Я твоя дочь!
Анна Петровна отвернулась к окну.
— Дочь... А знаешь, какой ты была дочерью? С самого детства делала всё наперекор. В школе учиться не хотела, говорила: неинтересно. Кружки бросала, едва начав. Подружек у тебя толком не было, всё время одна. А я думала: ничего, подрастёт, исправится.
— Мам...
— Не перебивай! Подросла ты, а стало только хуже. Институт провалила, хотя я репетиторов нанимала, из последних сил. Потом эти курсы парикмахерские, потом маникюрные. Всё время что-то новое, всё время перемены.
Нина сидела молча, комок в горле не давал говорить.
— А замуж не идёшь. Женихов нормальных отвергаешь. Говоришь: не нравится, не подходит. А что тебе подходит? Этот твой Игорь? Так он же женатый!
— Он разводится...
— Сказки! Все женатые мужики это говорят. Два года уже разводится, а воз и ныне там.
Нина вскочила со стула.
— Откуда ты знаешь?
— А я всё знаю про свою дочь. Думаешь, трудно узнать? Спросила у Светки Петровой, она в том же районе живёт, где твой Игорь. Она мне всё рассказала: и что жена у него есть, и что дочка маленькая, и что никуда он от них не собирается уходить.
Нина опустилась обратно на стул. Значит, Игорь её обманывал. Значит, мать была права.
— Видишь? — продолжала Анна Петровна. — Даже мужиков выбирать не умеешь. Связалась с чужим мужем, а теперь что? Думаешь, он тебе квартиру снимет? Замуж позовёт?
— Не знаю, — тихо сказала Нина. — Не знаю, мам.
— А я знаю. Поиграется с тобой и бросит. А ты опять ко мне придёшь, будешь плакаться, жаловаться на жизнь.
— Не приду.
— Придёшь. Как всегда. Когда тебе плохо, ты сразу к маме бежишь. А когда хорошо — забываешь про неё.
Нина подняла голову, посмотрела на мать.
— А может, я бегу к тебе, потому что ты всё-таки моя мама? Потому что больше некуда?
— Некуда, — согласилась Анна Петровна. — Вот и вся твоя любовь. По нужде.
— Это неправда...
— Правда! — мать повернулась к дочери. — Когда ты в последний раз просто так приходила? Чтобы поговорить, время провести вместе? Всегда что-то нужно: то денег занять, то документы какие-то найти, то вещи постирать.
Нина молчала. Действительно, просто так она к матери не приходила. Всегда был повод.
— Ты эгоистка, Нина. И винить в этом некого, кроме меня самой. Я тебя такой воспитала. Всё позволяла, всё прощала. Думала: дочка, родная, как же её не простить?
— Мам, давай начнём всё сначала. Я понимаю, что была неправа...
— Поздно, — перебила Анна Петровна. — Мне уже пятьдесят восемь лет. Сколько мне осталось? Лет пятнадцать, если повезёт. И я хочу прожить их спокойно, без постоянных нервов.
— Но я же изменюсь!
— Не изменишься. Люди в двадцать пять лет не меняются. Характер уже сформировался.
Нина встала, подошла к матери.
— Мам, ну дай мне шанс. Пожалуйста.
Анна Петровна отступила на шаг.
— Я уже давала тебе шансы. Сотни шансов. Помнишь, как ты школу прогуливала? Я с тобой разговаривала, объясняла, просила. Не помогло. Помнишь, как ты без спроса мои деньги брала? Опять разговоры, опять обещания. Толку никакого.
— Я была маленькая тогда...
— А в восемнадцать лет ты была маленькая? Когда домой под утро приползала пьяная? А в двадцать? Когда я тебя из милиции забирала?
Нина опустила глаза. Да, всё это было. И ещё много чего, о чём мать не знала.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Я понимаю. Но можно хотя бы вещи забрать?
— Можно. Только быстро.
Нина прошла в свою комнату. Здесь тоже ничего не изменилось: та же кровать, тот же письменный стол, те же обои с цветочками, которые она так ненавидела. На столе стояла фотография — они с матерью на даче у тёти Кати. Нине было тогда лет десять, она смеялась, обнимая маму за шею. А мама смотрела на неё с такой нежностью...
Когда всё изменилось? В каком месте их отношения дали трещину?
Нина собрала вещи в сумку — их оказалось не так много. Документы лежали в ящике стола, их она тоже взяла.
— Всё? — спросила Анна Петровна из коридора.
— Всё.
— Тогда иди.
Они вышли в прихожую. Нина надела куртку, взяла сумку.
— Мам, а если я докажу тебе, что изменилась? Если стану другой?
Анна Петровна открыла дверь.
— Не для меня уже. Для себя становись. Может, хоть замуж выйдешь нормально.
Нина вышла на лестничную площадку, обернулась.
— А можно я буду иногда звонить?
— Можно, — после паузы ответила мать. — По праздникам.
Дверь закрылась. Нина постояла немного, прислушиваясь к тишине за дверью, потом медленно пошла вниз по лестнице.
На улице дождь почти прекратился, только изредка падали крупные капли с деревьев. Нина шла к автобусной остановке и думала о том, что мать, наверное, была права. Она действительно всегда думала только о себе, брала, но не давала ничего взамен.
Может, это и к лучшему. Может, пора наконец начать взрослую жизнь.
Автобус подошёл быстро. Нина села у окна и посмотрела вверх, на окна материнской квартиры. В одном из них мелькнула знакомая фигура — мать тоже смотрела вниз.
Их глаза встретились на секунду. Потом Анна Петровна отошла от окна, а автобус тронулся с места.
Нина достала телефон, нашла номер Игоря. Нужно было поговорить с ним серьёзно, выяснить правду про жену и развод. А потом... потом придётся решать, как жить дальше. Одной.