Знаешь, что самое страшное после похорон? Не слезы, не соболезнования, не пустые слова о том, что «время лечит». Самое страшное — это тишина. Оглушающая, густая тишина в квартире, где еще неделю назад звучал смех твоего младшего брата.
Димка был моим всем. Разница у нас была семь лет, и я помню его с того самого момента, как мама с отцом принесли из роддома этот пищащий красный комочек. Я учил его ходить, читать, драться. Мы делили одну комнату, одни секреты, одну жизнь на двоих. Он был не просто братом — он был моей неотъемлемой частью.
А потом случилась та дурацкая авария на ночной трассе. Пьяный водитель на встречке. Мгновенно. Без шансов.
Я не помню похороны. Все было как в тумане. Помню только тяжесть земли на лопате и глухой стук комьев о крышку гроба. Звук, который застрял у меня в ушах навсегда.
После поминок родители уехали к себе на дачу. Они не могли находиться в квартире, где все напоминало о Димке. Я остался. Кто-то должен был присматривать за жильем, да и я, честно говоря, не мог оставить его комнату пустой. Мне казалось, что если я уеду, то предам его окончательно.
И вот, на девятый день, я сидел на кухне. На столе стояла фотография Димки — улыбающегося, с дурацкой челкой на глазах, — а рядом рюмка водки, прикрытая куском черного хлеба. Я не спал уже несколько суток, просто сидел, пил остывший чай и смотрел в темноту за окном. Тишина давила на уши.
И в этой тишине раздался стук в дверь.
Не звонок, а тихий, неуверенный стук. Словно кто-то не решался потревожить. Я замер. Кого могло принести в два часа ночи? Я медленно пошел в коридор, посмотрел в глазок. На лестничной клетке, в тусклом свете лампочки, стоял он.
Димка.
Мое сердце, кажется, остановилось. Я подумал, что сошел с ума. Что это галлюцинация от бессонницы и горя. Он был одет в тот же костюм, в котором мы его похоронили. Только костюм был в земле, а на ботинках налипли комья влажной глины. Он просто стоял и смотрел на дверь.
Дрожащими руками я повернул ключ. Дверь открылась. Мы смотрели друг на друга целую вечность. Он выглядел… как обычно. Никаких ран, никакой мертвенной бледности. Просто мой брат, который выглядит очень уставшим.
— Димка? — прошептал я, и голос меня не слушался.
— Привет, — тихо сказал он. Его голос был ровным, безэмоциональным. — Пустишь?
Я молча отступил в сторону. Он вошел в квартиру, принес с собой запах сырой земли и холода. Он прошел на кухню, сел на свой любимый стул и посмотрел на свою фотографию на столе. А потом произнес фразу, которая до сих пор звучит у меня в голове.
— Там все занято, — сказал он, глядя куда-то сквозь стену. — Сказали, мест нет. Можно я пока у тебя поживу?
И все. Он замолчал.
Я не знаю, как описать то, что я чувствовал. Это не был страх в чистом виде. Это было что-то гораздо хуже — полное крушение реальности. Мой брат, которого я похоронил девять дней назад, сидит у меня на кухне и говорит, что на том свете нет мест, как в переполненной гостинице.
Утром я позвонил родителям. Мать, услышав мой сбивчивый рассказ, разрыдалась и сказала, что это чудо, что Бог услышал ее молитвы. Отец долго молчал, а потом тихо сказал: «Мы выезжаем».
И началась наша новая жизнь. Странная, тихая, невыносимая.
Димка не был призраком. Он был абсолютно материален. Он сидел на стуле. Его можно было потрогать, хотя мы не решались. Но он не был и живым. Он не ел. Не пил. Не спал. Он не ходил в туалет. Он вообще не двигался. Он просто сидел на своем стуле на кухне и смотрел на стену напротив. Всегда на одну и ту же точку.
Мать сначала пыталась его «оживить». Она готовила его любимые блюда, ставила перед ним тарелки. Еда остывала, нетронутая. Она говорила с ним, рассказывала новости, показывала старые фотографии. Он не реагировал. Он просто сидел и смотрел в стену. Его глаза были открыты, но взгляд был пустой, расфокусированный.
Отец замкнулся в себе. Он заходил на кухню, только чтобы взять что-то из холодильника, и старался не смотреть в сторону Димки. Однажды я увидел, как он стоит в коридоре и просто плачет. Беззвучно, утирая слезы кулаком, как маленький мальчик.
А я… я стал его тюремщиком. Я наблюдал.
Сначала я заметил холод. На кухне всегда было на несколько градусов холоднее, чем в остальной квартире. Даже когда батареи шпарили на полную. Этот холод исходил от Димки, расползался от него, как круги по воде.
Потом я заметил, что в его присутствии все замирает. Цветы в горшке на подоконнике, которые всегда цвели, завяли за три дня. Паук, который жил в углу, исчез. Даже мухи, которые иногда залетали в открытое окно, делали круг по комнате и вылетали обратно, словно натыкаясь на невидимую стену. Жизнь избегала этого места.
Но самое страшное было со стеной. Той самой стеной, в которую он смотрел. Это была обычная стена, оклеенная светлыми обоями в цветочек, которые мы с ним вместе выбирали пару лет назад. И вот, примерно через неделю после его «возвращения», я заметил, что рисунок на обоях в том месте, куда он смотрел, стал… блекнуть. Медленно, день за днем, краски тускнели, словно выцветая на солнце. Но солнца на эту стену никогда не попадало.
Я пытался поговорить с Димкой. Я садился напротив, заглядывал в его пустые глаза.
— Дим, что ты видишь? — спрашивал я. — Поговори со мной. Что там, за стеной?
Он не отвечал. Он просто сидел и смотрел. А стена менялась.
Через месяц от цветочного узора не осталось и следа. На стене было просто белое, размытое пятно, размером с человеческий силуэт. А потом на этом пятне начали проступать другие обои. Старые. Те, что были до нашего ремонта. Темно-зеленые, с золотистым тиснением. Я помнил их с детства. Стена словно… вспоминала свое прошлое. Или Димка своим взглядом стирал настоящее, слой за слоем.
Родители были на грани. Мать все чаще заговаривалась, называла его то живым, то покойным. Отец начал выпивать. Наша семья распадалась на части, а в центре этого распада сидел мой мертвый брат и молча смотрел в стену.
Я понял, что должен что-то сделать. Я не мог его выгнать. Как можно выгнать на улицу своего мертвого брата? Но и жить так было невозможно. Мы все медленно умирали рядом с ним.
Однажды ночью я снова сел напротив него. На кухне было так холодно, что изо рта шел пар. Пятно на стене стало еще четче. Старые обои проступили так ярко, будто их поклеили вчера.
— Дим, — начал я шепотом. — Это неправильно. Ты же сам видишь. Ты не здесь. И не там. Ты застрял.
Он не шелохнулся.
— Я люблю тебя, братишка, — продолжал я, и слезы покатились по щекам. — Больше всего на свете. И именно поэтому я прошу тебя уйти. Ты должен уйти. Найти свое место. Даже если там сейчас все занято. Ты должен дождаться.
Я говорил долго. Я вспоминал наше детство, наши драки, наши мечты. Я рассказывал ему, как мне его не хватает. Как нам всем его не хватает. Я не просил, не умолял. Я просто говорил с ним, как с живым.
— Ты мучаешься сам и мучаешь нас, — сказал я в конце. — Мама сходит с ума, отец пьет. Наш дом умирает. Этого ли ты хотел? Отпусти нас, Дим. И мы отпустим тебя.
Я сидел и смотрел на него. И мне показалось, что в глубине его пустых глаз на мгновение что-то промелькнуло. Какая-то эмоция. Не тоска, не боль. А понимание.
Он медленно, очень медленно, повернул голову от стены и посмотрел на меня. Впервые за все это время. А потом он улыбнулся. Еле заметно, уголками губ. Его настоящей, Димкиной улыбкой.
— Хорошо, — прошептал он. Его голос был уже не пустым, а тихим и теплым. — Я попробую еще раз.
И он начал исчезать. Не растворяться, не таять. Он просто становился прозрачным, как выцветающая фотография. Через несколько секунд на стуле уже никого не было.
Холод ушел мгновенно. Словно открыли форточку в душной комнате. Я подошел к стене. Пятно исчезло. На меня смотрели наши обычные обои в цветочек, без единого изъяна.
Я разбудил родителей. Они вошли на кухню, и мать разрыдалась, увидев пустой стул. Но это были уже другие слезы. Слезы облегчения.
Родители так и не смогли вернуться. После той ночи они собрали вещи и окончательно переехали на дачу. Она стала их крепостью, их добровольным изгнанием отсюда. Отец бросил пить. Они снова стали семьей, но на расстоянии. Объединенной общим горем, а не общим ужасом, который держал нас всех в заложниках.
А я остался. Я не мог бросить эту квартиру. Она — все, что у меня есть от прошлой жизни. От него.
Я часто думаю о Димке. Куда он ушел? Нашел ли он свое место в той бесконечной очереди? Или все еще бродит где-то между мирами? Я не знаю.
Но иногда, когда я остаюсь один в оглушающей тишине, я подхожу к той самой стене на кухне и провожу по ней рукой. И мне кажется, что под слоем краски и свежих обоев я чувствую еле заметное тепло. И я понимаю, что он не ушел навсегда. Он просто отпустил нас. Потому что иногда самая большая любовь — это не держать рядом, а дать уйти. Даже если уходить нужно в вечность.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #страшныеистории #ужасы #загранью