Запах свежеиспечённого яблочного пирога наполнял нашу маленькую, залитую солнцем кухню. Я достала его из духовки, золотистого, румяного, и поставила остывать на деревянную доску. Сегодня возвращался из командировки мой муж, Кирилл, и я хотела встретить его теплом, уютом, запахом дома. На плите в кастрюльке томился его любимый грибной суп, в холодильнике ждал своего часа салат «Оливье». Я порхала по квартире, как бабочка, наводя последний лоск: взбила подушки на диване, протёрла пыль с его книжной полки, поставила в вазу букет астр, купленных утром у старушки возле метро. Всё должно было быть идеально.
Мы были женаты восемь лет. Восемь лет тихого, спокойного счастья. Я так думала. У нас не было детей — не получалось, и эта общая боль, как мне казалось, только сплотила нас. Мы были не просто мужем и женой, мы были друзьями, партнёрами, единым целым. Кирилл работал геологом, его работа была связана с частыми и долгими командировками. Я привыкла ждать. Эти недели ожидания были наполнены тихой грустью и предвкушением встречи. Я писала ему длинные смешные письма по электронной почте, рассказывая о своих днях, проведённых за работой над переводами — я была переводчиком-фрилансером, — о прочитанных книгах, о мелочах, из которых и состоит жизнь. Он отвечал коротко, по-мужски, но в его строчках я всегда чувствовала тепло: «Привет, у нас тут тайга и медведи. Скучаю. Целую».
Эта командировка была самой долгой. Почти три месяца он провёл где-то в далёкой Сибири, на новом месторождении. Связь была плохой, мы почти не разговаривали, обмениваясь лишь редкими сообщениями. Я скучала до одури, считая дни до его возвращения. И вот этот день настал.
Я посмотрела на часы. Его самолёт уже давно приземлился. Скоро он будет дома. Я надела своё лучшее домашнее платье, подкрасила ресницы. Сердце стучало от волнения, как в день первого свидания.
Наконец, в замке повернулся ключ. Я бросилась в прихожую.
— Кирюша, родной, ты вернулся.
Он стоял на пороге. Уставший, загорелый, немного похудевший. Но что-то в нём было не так. Что-то во взгляде. Он смотрел на меня не как на любимую жену, которую не видел три месяца, а как на постороннего человека. Холодно, отстранённо. Он не обнял меня, не поцеловал. Просто шагнул в квартиру, поставив на пол большой походный рюкзак.
— Привет, Вера, — сказал он, и от того, как он произнёс моё имя, у меня по спине пробежал холодок. Он никогда не называл меня Верой. Только Верочкой, Веруней, Солнышком.
— Что-то случилось? — спросила я, заглядывая ему в глаза. — Ты так на меня смотришь. Устал с дороги? Проходи, я суп сварила, твой любимый.
— Не нужно супа, — отрезал он. — Я не голоден.
Он прошёл в комнату, огляделся по сторонам, как будто видел её впервые. Я пошла за ним, чувствуя, как тревога сжимает моё сердце.
— Кирилл, что происходит? — я дотронулась до его руки, но он брезгливо отдёрнул её, как будто я была прокажённой.
Он повернулся ко мне. И я увидела в его глазах абсолютную, ледяную пустоту. В них не было ничего: ни любви, ни нежности, ни даже злости. Только холодное, безразличное отчуждение.
— Нам нужно поговорить, — сказал он ровным, безэмоциональным голосом. — Сядь.
Я послушно села на край дивана, на те самые подушки, которые я с такой любовью взбивала час назад. Он остался стоять, возвышаясь надо мной, как судья.
— Я не буду ходить вокруг да около, — начал он, и каждое его слово падало в тишину комнаты, как камень в воду. — Я приехал, чтобы всё закончить.
— Закончить? — я не поняла. — Что закончить?
— Нашу с тобой жизнь, — уточнил он. — Наш брак. Всё.
Я смотрела на него и не могла поверить своим ушам. Мне казалось, я сплю, и это страшный, нелепый сон.
— Кирилл, ты… ты шутишь? — пролепетала я. — Какая-то глупая шутка после долгой разлуки.
— Я абсолютно серьёзен, — его лицо было непроницаемым.
Он посмотрел на часы. Деловым, торопливым жестом.
— А теперь у тебя есть час, — сказал он. И произнёс фразу, которая стала моим смертным приговором. Фразу, которая сожгла дотла всё моё прошлое, настоящее и будущее. — У тебя есть час, чтобы собрать вещи и уйти из моей квартиры. Наш брак — ошибка, но я нашёл новую жену. Она ждёт внизу, в машине. Мы хотим начать новую жизнь. С чистого листа. И в этой квартире. К счастью, настоящую любовь я узнал. Но, к сожалению, только сейчас.
Новая жена. Эти два слова взорвали мой мир, разнесли его на миллионы осколков. Я сидела и не могла дышать. Воздуха не хватало.
— Кто? — только и смогла выговорить я.
— Это не имеет значения, — он отмахнулся. — Она геолог, работала с нами. Она — моя судьба. Мы поняли это с первого взгляда. Мы будем вместе.
— А я? — прошептала я. — А как же я? Наши восемь лет?
— Их не было, — сказал он с какой-то жуткой, философской отстранённостью. — Это был просто жизненный этап, который закончился. Мы оба должны идти дальше.
Он говорил так, будто речь шла о закрытии надоевшего проекта на работе. Легко, просто, без малейшего намёка на сожаление.
— И… что теперь? — я задала этот глупый, бессмысленный вопрос, потому что мой мозг отказывался принимать реальность.
— Я же уже сказал. Собирай вещи, у тебя есть час. И уходи из моей квартиры.
Я смотрела на него и не понимала смысла слов. Час. Собрать вещи. Уйти. Из квартиры. Из нашего дома, который я восемь лет свивала по пёрышку. Где каждая вещь, каждая чашка, каждая книга была выбрана и куплена мной.
— Из твоей квартиры? — переспросила я, и в голосе моём прозвучал истерический смешок. — Кирилл, опомнись. Эту квартиру мы покупали вместе. Да, она записана на тебя, потому что так было удобнее с ипотекой. Но половина денег на первый взнос — это моё наследство от бабушки. А все эти годы я работала, и мои деньги шли в общий бюджет, на погашение кредита, на ремонт.
— Это всё лирика, — он поморщился, как от зубной боли. — По документам квартира моя. И я не собираюсь ничего делить. Считай это компенсацией за восемь лет потерянного времени. Я даю тебе час. Если через час ты не уйдёшь, мне придётся… принять меры.
«Принять меры». Он угрожал мне. Мой любимый, мой родной Кирилл, с которым мы делили одну постель, одни мечты, одни печали.
— Куда я пойду? — спросила я, и в голосе моём уже не было силы. Только отчаяние. — У меня никого нет в этом городе. Мои родители умерли.
— Это не мои проблемы, — он пожал плечами с ледяным безразличием. — Сними комнату. У тебя же есть какие-то деньги на карточке. Ты работаешь. Не пропадёшь.
Он подошёл к окну и посмотрел вниз.
— Она нервничает. Вера, я не шучу. Час пошёл.
Он вышел из комнаты. Я слышала, как он открывает шкаф в прихожей, достаёт пустые чемоданы. Я сидела на диване и не могла пошевелиться. Моё тело окаменело, а в голове был белый шум. Этого не происходит. Этого не может быть. Сейчас я проснусь, и всё будет как прежде.
Но это был не сон. Через десять минут он вошёл в комнату с большим пустым чемоданом и бросил его на пол у моих ног.
— Время идёт, — сказал он. — Если не можешь сама, я тебе помогу.
И он начал открывать шкаф. Наш общий шкаф. Он стал вытаскивать мои вещи — платья, кофты, юбки — и швырять их на пол. Бесцеремонно, грубо. Как будто это были не мои вещи, а какой-то ненужный хлам.
Этот жест вывел меня из ступора. Я вскочила.
— Не трогай! — закричала я. — Не смей трогать мои вещи!
Я бросилась к нему, пытаясь оттолкнуть от шкафа. Он легко отстранил меня одной рукой.
— Не мешай, — сказал он. — Я экономлю твоё время.
Я смотрела, как он опустошает мои полки. Как мои любимые платья, мои уютные свитера, моё нижнее бельё — вся моя личная жизнь — летит на пол, смешиваясь в одну бесформенную, унизительную кучу.
А потом он пошёл к книжной полке. К моей полке. Там стояли мои самые дорогие книги — редкие издания, книги с автографами, те, что я собирала много лет. Он стал сгребать их и тоже швырять на пол.
— Их тоже забирай. Они занимают много места.
И тут я не выдержала. Я бросилась на него, вцепившись ногтями в его руку.
— Не смей! Это мои книги!
Он отшвырнул меня так, что я отлетела к стене и больно ударилась плечом.
— Я сказал, не мешай, — прошипел он. В его глазах была откровенная ненависть.
Я сползла по стене на пол. Боль в плече была ничем по сравнению с болью, которая разрывала мою душу. Я сидела на полу, среди своих разбросанных вещей, и плакала. Беззвучно, беспомощно. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с пылью.
Он продолжал методично и хладнокровно выбрасывать мою жизнь из шкафов и с полок. Когда он закончил, комната была похожа на поле битвы.
— Вот, — сказал он, кивнув на кучу вещей. — Собирай. Осталось сорок минут.
И он ушёл на кухню. Я слышала, как он налил себе воды, как открыл холодильник. Он достал мой яблочный пирог. Я услышала, как он отрезал кусок и начал есть. Есть пирог, который я испекла для него. С любовью.
Этот звук — звук ножа, режущего пирог, — стал для меня последней каплей. Во мне что-то щёлкнуло. Отчаяние сменилось холодной, звенящей яростью.
Я встала. Вытерла слёзы. Я больше не буду плакать. Не перед ним. Я подошла к чемодану и начала собирать вещи. Не всё подряд. Только самое необходимое. Бельё, джинсы, пару свитеров, документы, ноутбук. Книги. Я аккуратно складывала их, одну к одной. Каждая из них была моим другом, моей опорой. Я не оставлю их ему.
Когда чемодан был полон, я огляделась. На полу всё ещё лежала гора моей одежды, моей прошлой жизни. Я посмотрела на эту кучу, а потом на него. Он стоял в дверях кухни и доедал мой пирог.
Я молча подошла к столу, взяла вазу с астрами. С теми самыми астрами, которые я купила сегодня утром. Я вылила воду в раковину, а цветы… цветы я швырнула ему в лицо.
— Подавись, — сказала я.
Он остолбенело смотрел на меня, отряхивая с рубашки воду и лепестки. Кажется, он впервые увидел во мне не забитую, плачущую жертву, а человека, способного на сопротивление.
Я взяла свой ноутбук, документы, чемодан и пошла к выходу. Я не оглядывалась.
— Твоё время вышло, — сказал он мне в спину.
— Нет, Кирилл, — ответила я, уже открывая дверь. — Это твоё время вышло.
Я вышла на лестничную клетку и нажала на кнопку лифта. Пока я ждала, я слышала, как он с кем-то говорит по телефону: «Да, дорогая, уже почти всё. Можешь подниматься».
Дверь лифта открылась. Я вошла внутрь. И в этот момент из-за поворота на лестнице появилась она. Молодая, лет на десять моложе меня, с длинными тёмными волосами и хищным, уверенным взглядом. Она вела за руку маленькую девочку лет пяти.
Она остановилась, увидев меня. В её глазах не было ни смущения, ни вины. Только холодное любопытство и торжество победительницы. Она оглядела меня, мой старый чемодан, моё заплаканное лицо. И слегка улыбнулась.
Двери лифта начали закрываться, отрезая меня от неё, от него, от моей прошлой жизни. Последнее, что я увидела, — это как открылась дверь нашей квартиры, и Кирилл вышел на порог. Он посмотрел на меня, потом на неё, и на его лице появилось то самое выражение, которое я видела час назад. Холодное и чужое. Он шагнул к ней и обнял её. А маленькая девочка смотрела на меня широко раскрытыми, непонимающими глазами.
Двери закрылись. Лифт поехал вниз.
Я вышла на улицу. Осенний ветер бросал в лицо холодные капли дождя. Где-то внизу, у подъезда, стояла дорогая иномарка, которой я никогда раньше не видела. Видимо, её.
Я потащила свой чемодан по мокрому асфальту. Куда идти? Я не знала. Я просто шла, куда глаза глядят. Ноги сами привели меня на вокзал. Я сидела в холодном, гулком зале ожидания, среди сотен чужих людей, и чувствовала себя самой одинокой во всей вселенной.
Что делать дальше? Где жить? На что жить? Деньги на моей карточке закончатся через пару недель. Работа фрилансера — вещь нестабильная. Сегодня заказы есть, а завтра — нет.
Я достала ноутбук. Единственное, что у меня осталось, — это моя профессия. Мои мозги. Мои знания.
Я начала работать. Прямо там, на вокзале, под объявления диктора и плач детей. Я открыла свой последний перевод и начала его редактировать. Работа отвлекала, заставляла мозг концентрироваться на чужих словах, на правилах грамматики, а не на собственной боли.
Я просидела так несколько часов. Когда я подняла голову, за окном уже стемнело. Я поняла, что нужно где-то переночевать. Я нашла в интернете адрес самого дешёвого хостела и поехала туда.
Комната на восемь коек, скрипучие кровати, общий душ. После моей уютной, идеальной квартиры это было похоже на ад. Но я была так измотана, что, как только моя голова коснулась подушки, я провалилась в сон без сновидений.
Так началась моя новая жизнь. Жизнь на обломках. Первые недели были самыми страшными. Я жила в этом хостеле, питалась самой дешёвой едой, а всё свободное время работала. Я бралась за любые заказы, даже самые срочные и низкооплачиваемые. Я работала как машина, как робот, просто чтобы не думать.
Иногда на меня накатывало отчаяние. Я запиралась в душевой, включала воду и выла. Выла от обиды, от боли, от чувства тотальной несправедливости. Как он мог? Как мог человек, которого я любила больше жизни, так поступить со мной? Выбросить меня на улицу, как ненужную вещь?
Однажды я сидела в общей кухне хостела и пыталась доесть свою овсянку на воде. За соседним столиком сидела пожилая женщина, администратор. Она долго смотрела на меня, а потом подошла.
— Тяжело тебе, дочка, я вижу, — сказала она тихо. — Что, мужик выгнал?
Я молча кивнула, не в силах говорить.
— Бывает, — она вздохнула. — Они такие. Сегодня любит, а завтра — мордой об асфальт. Ты главное, не раскисай. Ты молодая, сильная. Прорвёшься. Главное — себя не потеряй.
Её простые, бесхитростные слова почему-то подействовали на меня сильнее, чем любые утешения. Себя не потеряй.
Я начала бороться. Я нашла в интернете телефон бесплатной юридической консультации. Молодая девушка-юрист, выслушав мою историю, сказала: «То, что он сделал, — незаконно. Вы имеете право на половину квартиры. Мы будем подавать в суд».
Это был долгий и унизительный процесс. Кирилл нанял дорогого адвоката, который пытался доказать, что я не имела никакого отношения к покупке квартиры, что я была просто иждивенкой. Они выливали на меня ушаты грязи. Но у меня были доказательства: банковские выписки, подтверждающие перевод денег от продажи бабушкиного наследства, свидетели, знавшие, что я постоянно работала.
Через полгода суд вынес решение. Мне присудили половину стоимости квартиры. Это была победа. Горькая, выстраданная, но победа. Кирилл был в ярости. Ему пришлось продать квартиру, чтобы выплатить мне мою долю. Их «новая жизнь с чистого листа» началась с продажи семейного гнезда.
На полученные деньги я сняла себе небольшую, но уютную однокомнатную квартиру. Впервые за много месяцев я почувствовала себя в безопасности. У меня был свой дом. Моя крепость.
Я продолжала много работать. Моя репутация как переводчика росла. У меня появились постоянные клиенты, крупные заказы. Я начала неплохо зарабатывать. Я смогла позволить себе не просто выживать, а жить. Я купила новую мебель, красивую посуду, повесила на окна светлые шторы.
Иногда я думаю о нём. Что с ним стало? Я слышала от общих знакомых, что они с той женщиной и её дочкой живут теперь на съёмной квартире. Что он ищет работу с большей зарплатой, потому что его «новая жена» привыкла жить на широкую ногу.
Я не чувствую ни злорадства, ни желания отомстить. Я не чувствую ничего. Он просто стал для меня чужим человеком из прошлой жизни. Человеком, который преподал мне самый жестокий, но, возможно, и самый важный урок. Урок о том, что нельзя растворяться в другом человеке без остатка. Что нужно всегда иметь что-то своё: свою профессию, свои деньги, свой счёт в банке. Свою территорию. Свой внутренний стержень, который не позволит никому тебя сломать.
Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова поверить мужчине. Эта рана слишком глубока. Но я научилась верить в себя. Я смотрю на своё отражение в зеркале. И вижу там не испуганную, зависимую Верочку. Я вижу Веру. Женщину, которая упала на самое дно, но нашла в себе силы оттолкнуться и всплыть. Женщину, которая прошла через предательство и унижение, но не сломалась. Женщину, которая построила свою жизнь заново. С чистого листа. И в этой новой жизни я сама решаю, кого в неё впускать. И на каких условиях.