Когда Витька привез свою Алену знакомиться, я сразу почувствовала неладное. Девчонка красивая, это да — волосы русые до пояса, глаза синие, фигурка что надо. Но что-то в ней было не то. Слишком тихая, слишком вежливая. На все "да, Галина Петровна", "конечно, Галина Петровна".
— Мам, познакомься, это Алена, — сказал Витька, и я увидела, как он на нее смотрит. Влюбленный дурак.
— Очень приятно, — протянула я руку. Ладошка у девчонки холодная, дрожит.
За столом она почти не ела, только хлеб крошила да на Витьку поглядывала. А он в нее души не чаял — то стакан подвинет, то котлетку на тарелку подложит.
— Алена у нас на швейной фабрике работает, — рассказывал сын. — Золотые руки, мам. Ты бы видела, как она вышивает!
Я кивала, а сама думала: что-то здесь не так. Слишком уж девка затравленная какая-то.
***
Через неделю Витька пришел один. Сел на кухне, чай попросил. Вижу — хочет что-то сказать, но не решается.
— Ну, колись, — говорю. — Что случилось?
— Мам, я на Аленке жениться хочу.
Я чуть чашку не выронила.
— Витя, ты что? Какой из тебя муж? Работы постоянной нет, жилья отдельного тоже. Да и девчонку ты толком эту не знаешь.
— Знаю, мам. Все знаю. И то, что она из детдома.
Вот тут меня как током ударило. Детдомовская! Ну конечно, я же сразу почувствовала — что-то не то с ней.
— Витя, ты понимаешь, на что подписываешься? — начала я. — Мало ли что у таких в роду было. Пьяницы, наркоманы, преступники. А дети потом какие родятся?
Витька встал, лицо красное.
— Мам, как ты можешь так говорить? Алена хороший человек. Лучше многих, у кого родители были.
— Хороший, хороший... — махнула я рукой. — А почему ее родители от нее отказались? Подумай головой!
Но сына моего было не переубедить. Через месяц они подали заявление в ЗАГС. Свадьбу делали скромную — у нас дома, человек десять всего. Алена пришла в простом белом платье, которое сама себе сшила. Красивое, надо признать.
Родственников у нее, понятное дело, никого не было. Только подружка одна с фабрики, да соседка тетя Клава, которая ее с детства знала.
— Аленушка наша — золотко, — говорила эта тетя Клава, изрядно поддав. — Скольким людям помогла, сколько добра сделала. А у вас, Галина Петровна, сын хороший парень. Пусть будут счастливы молодые!
Я только поджала губы. Поживем — увидим.
Молодые остались жить со мной. Куда им податься — съемные квартиры по двадцать тысяч, а Витька на стройке подрабатывает, три дня в неделю если повезет. Алена на фабрике своей копейки получает — тысяч двадцать в месяц если будет, и то хорошо.
***
Я ждала подвоха. Честно скажу, ждала. Думала, покажет характер настоящий, начнет хозяйничать, меня из собственного дома выживать. Или, того хуже, воровать начнет. Мало ли, много слухов про детдомовских ходит.
Но Алена словно растворилась в нашем доме. Встает в пять утра, прибирается тихонько, чтобы нас не разбудить. На работу уходит, приходит — сразу на кухню. Готовит, стирает, гладит. И все молча, словно тени.
— Аленка, — говорю ей как-то, — ты чего такая тихая? Дом же и твой теперь.
А она покраснела вся:
— Галина Петровна, я не хочу мешать. Вы меня пустили, спасибо вам большое. Я стараюсь не навязываться.
И тут меня что-то кольнуло. Девчонка-то боится. Боится, что выгоню.
***
А соседки, конечно, языками чесали.
— Галь, как дела с невесткой? — спрашивает тетя Зина из соседнего подъезда. — Я слышала, она из приюта?
— Из детдома, — поправляю.
— Ой, ты бедная. А я предупреждала, помнишь? Говорила — добра не жди. У меня сестра тоже, за такого замуж вышла. Три года мучилась, пока он их не обокрал и не сбежал.
Я слушала эти разговоры и невольно начинала присматриваться к Алене. А вдруг правда что-то не так? Вдруг они правы?
Но время шло, а Алена все той же оставалась. Тихая, работящая, ласковая с Витькой. И я стала замечать детали, которых раньше не видела.
***
Как-то пришла домой, раньше обычного — на работе отпустили. Захожу, а Алена в зале сидит, склонилась над чем-то. Подошла поближе — а она детские вещички вяжет. Крошечные пинетки желтенькие.
— Аленка, ты что, беременная? — спрашиваю.
Она подняла голову, и я увидела, что глаза красные, будто плакала.
— Нет, Галина Петровна. Это... это для соседки. У тети Веры внучка родилась, а у них денег совсем нет.
Поговорили мы с ней, и выяснилось, что Алена половину зарплаты тратит на других. То кому-то лекарства купит, то продукты голодным соседям принесет. А сама донашивает мою старую одежду, которую я ей отдала.
— Аленка, ты что, сама себе ничего не покупаешь?
— А зачем? — удивилась она. — У меня всего достаточно. А людям помочь нужно.
***
В ноябре Витька слег. Сначала думали — простуда, а потом врач сказал: пневмония. В больнице места не было, лечили дома. Антибиотики дорогие, капельницы, лекарства. У меня таких денег не было.
— Не переживайте, Галина Петровна, — сказала Алена. — Я займу.
— Где ты возьмешь?
— Найду.
И нашла. Принесла деньги, не сказав откуда. Потом я узнала — продала свои золотые сережки, единственное, что у нее с детдома осталось.
Витьку выходила как родного. Дни и ночи не отходила, лекарства по часам давала, растирала, компрессы ставила. Сама похудела, осунулась, а все за ним ухаживала.
— Аленочка, отдохни, — говорю ей. — Я посижу.
— Нет, нет, — качает головой. — Я должна. Он же мой муж.
***
Как-то встретила я ту самую тетю Клаву, что на свадьбе была. Разговорились.
— А что Аленка в детдоме-то оказалась? — спрашиваю.
Тетя Клава помрачнела.
— Родители у нее хорошие были, не пили, не дрались. Отец шофером работал, мать — нянечкой в садике. Да несчастье случилось — зимой машина в кювет съехала, оба сразу погибли. Аленке тогда семь лет было.
— А родственники?
— Не было никого. Одни жили, из деревни приехали. Вот и попала девочка в интернат.
Я слушала и чувствовала, как сердце сжимается. Значит, не от плохих родителей отказались, а просто сиротой осталась.
— Аленка в детдоме самая лучшая была, — продолжала тетя Клава. — Младших опекала, старшим помогала. Воспитательницы на нее молились — такая ответственная, добрая. И училась хорошо. В швейный техникум поступила, с красным дипломом закончила.
***
В декабре случилось то, что окончательно изменило мое мнение об Алене. Морозы стояли лютые, минус тридцать. Я шла с работы, вижу — возле нашего подъезда толпа собралась. Подхожу ближе — а там наша соседка, баба Тося с третьего этажа, на лавочке сидит. Вся синяя, дрожит.
— Что случилось?
— Да замок заклинило, — говорит Петрович, другой сосед. — Ключ обломился. А старуха уже час на морозе сидит, домой попасть не может.
Слесаря вызвали, а он только завтра приедет. До завтра бабка замерзнет.
И тут выбегает из подъезда Алена.
— Тося Сергеевна, идите к нам! — кричит. — Переночуете, а завтра замок починим.
— Да куда я к вам, деточка, — отмахивается бабка. — Вас и так трое, место мало.
— Ничего, в тесноте да не в обиде. Идите, идите!
Привела Алена бабку домой, уложила на диван, чаем напоила, лекарства какие надо дала — у той давление скакануло от переживаний. Всю ночь возилась, одеяло поправляла, воду подавала.
А утром оказалось, что у бабки Тоси ни копейки нет на слесаря. Пенсия маленькая, внуки не помогают.
— Сколько надо? — спрашивает Алена.
— Тысячу двести, — говорит слесарь.
Алена достала из кошелька деньги. Последние, как потом выяснилось. До работы на следующий день пешком пошла, три километра топала.
***
Вечером я не выдержала, сказала Алене:
— Слушай, доченька, зачем ты все тратишь на чужих людей? Себе же ничего не остается.
А она посмотрела на меня своими синими глазами и тихо так говорит:
— Галина Петровна, а кто мне в детстве помогал? Чужие люди. Воспитательницы, учителя, соседи. Если бы не они, что бы со мной было? Я же помню, как страшно, когда ты один на всем свете. А сейчас у меня есть дом, семья, муж любимый. Как я могу не поделиться с теми, кому плохо?
***
К Новому году я решила Алене подарок сделать. Тайком съездила в ювелирный, купила золотую цепочку с крестиком. Небольшую, но красивую. Хотела взамен тех сережек, что она продала.
А под елкой обнаружила подарок и для себя. Красиво упакованный, с открыточкой: "Дорогой мамочке от благодарной дочери".
Развернула — а там шарф. Вязаный, из мягкой шерсти, такой красивый узор, что дух захватывает. И поняла сразу — сама вязала. Не купила, а вязала по вечерам, когда мы с Витькой спали.
— Аленочка, когда ты успела?
— По ночам немножко, — смущается. — Вам, Галина Петровна, зимой на работу ходить холодно, а шарфа теплого нет.
Я этот шарф надела и не снимаю до сих пор. И каждый раз, когда на шею накидываю, думаю — какая же я дура была. Судила человека по происхождению, а не по делам.
***
Весной Алена объявила радостную новость — беременная. Витька так обрадовался, что соседи прибежали — думали, что-то случилось, так он орал от счастья.
А я смотрела на Аленин живот и думала — каким будет ребенок? И вдруг поняла, что не важно, какие гены у него будут. Важно, в какой семье он вырастет. А семья у нас, оказывается, хорошая.
Алена во время беременности еще добрее стала, если это можно так сказать. Вязала не только своему будущему малышу, но и соседским детям. Варенье варила и раздавала.
— Аленка, — говорю ей как-то, — ты слишком добрая. Люди этим пользуются.
— А пусть пользуются, — улыбается она. — Если моя доброта кому-то помогает, значит, не зря живу.
Машенька родилась в августе. Крошечная, но здоровенькая. Витька первый раз в жизни заплакал от счастья, когда дочку увидел.
Алена матерью стала удивительной. Терпеливая, ласковая, внимательная. И я вдруг поняла — она знает, как важно, чтобы ребенок чувствовал себя нужным. Потому что сама была когда-то ненужной.
***
Прошел год после рождения Машеньки. Как-то иду я с работы, встречаю соседку тетю Зину, ту самую, что меня предупреждала насчет детдомовских.
— Ну как дела, Галь? — спрашивает. — Как невестка твоя?
— Хорошо, — отвечаю.
— А я слышала, что она у тебя по ночам вязанием занимается, через интернет потом торгует. Деньги большие зарабатывает, говорят.
Я удивилась. Действительно, Алена в последнее время допоздна с компьютером сидела, какие-то фотографии делала. Думала, просто с подружками переписывается.
Пришла домой, спрашиваю:
— Аленка, это правда, что ты через интернет продаешь вязание?
Она покраснела:
— Да... я не хотела говорить, пока не уверена была. Начала с шарфиков, потом заказы пошли на детскую одежду. Сейчас уже тысяч двадцать в месяц получается.
Двадцать тысяч!
— И что ты делаешь с этими деньгами?
— Откладываю. Хочу, чтобы у Машеньки все было. И чтобы мы свою квартиру купили, вас не стесняли.
Тут я не выдержала, обняла ее и заплакала.
***
Вечером того же дня я позвала Алену на кухню. Села напротив, взяла за руки:
— Доченька, прости меня, старую дуру. Я тебя неправильно встретила, несправедливо судила. А ты... ты лучшая невестка, какую можно было мечтать.
Алена заплакала:
— Галина Петровна, не говорите так. Вы меня приняли в семью, дом дали, сына растили хорошего. Это я перед вами в долгу.
— Нет, дорогая. Это мы перед тобой в долгу. Ты показала нам, что такое настоящая семья.
Теперь, когда соседки начинают про детдомовских говорить что-то нелицеприятное, я их сразу останавливаю:
— А вы знаете мою Аленку? Вот и молчите. Детдом детдомом, а человек человеком. И часто те, кто в семье рос, хуже получаются, чем те, кто сам себя воспитал.
Алена стала мне настоящей дочерью. А Машенька растет умницей и красавицей. И пусть не знает она пока, что мама из детдома была. Знает только, что мама — самая лучшая на свете. И это главное.
Конец.
Спасибо всем, кто поддерживает канал лайком и подпиской.
Берегите себя.