Виктор Андреевич вышел из кабинета онколога спокойным. Внешне. Держал спину прямо, кивал медсёстрам, даже улыбнулся гардеробщице. Только руки предательски дрожали, когда надевал пальто.
— Как дела? — спросила жена в машине.
— Нормально. Анализы в порядке.
— Точно?
— Ирин, я же сказал — всё хорошо.
Она кивнула, включила радио. Какая-то весёлая песня про любовь и лето. Виктор смотрел в окно. Март, грязный снег, серое небо. И три месяца. Максимум — полгода, если повезёт.
Две недели назад был просто кашель. Затяжной, но обычный кашель. Простуда, — сказал терапевт: «На всякий случай сделаем рентген». Затемнение в лёгких. КТ. МРТ. Биопсия. С каждым исследованием — всё хуже. Мелкоклеточный рак лёгкого, четвёртая стадия, множественные метастазы. Онколог говорил спокойно, буднично. Видимо, десятый такой разговор за день.
Дома всё как обычно: обед, новости, разговор о внуках.
— Машка звонила, — сказала Ирина. — Спрашивала про твои анализы.
— Что сказала?
— Что ещё не знаем. А что сказать-то?
— Скажи, что всё нормально. Гастрит обострился.
— Витя, ты же не был у гастроэнтеролога.
— Был. Вчера. Забыл сказать.
Ирина посмотрела внимательно, но промолчала. Тридцать пять лет вместе — знала, когда не стоит давить.
Вечером позвонил сын:
— Пап, как здоровье?
— Нормально, Серёж. Устаю немного.
— А что врачи?
— Возраст. Шестьдесят три — не двадцать три.
— Пап, может, в платную клинику? Я оплачу.
— Не надо. У меня хорошие врачи.
— Точно?
— Серёж, не накручивай. Всё в порядке.
Положил трубку. Сел в кресло. Три месяца. Двенадцать недель. Девяносто дней. Как сказать: «Серёжа, Маша, у меня рак. Четвёртая стадия. Метастазы в печени»...
Нет. Не может.
Ночью не спал. Ирина рядом, дышит ровно. Не знает, что спит рядом с приговорённым. Встал, пошёл на кухню. Налил воды, сел у окна.
Бок кольнуло — метастазы в печени дают о себе знать. Пока терпимо, но скоро понадобятся серьёзные обезболивающие. Уже начал худеть — минус четыре килограмма за две недели. Ирина заметила, но списала на диету.
Вспомнил отца. Тоже рак, тоже поздно обнаружили. Только отец сказал сразу. И последние месяцы превратились в ад. Все ходили с красными глазами, говорили шёпотом, смотрели как на покойника. Отец злился: «Я ещё живой! Хватит меня хоронить!»
Не хочет так. Не хочет видеть жалость в глазах. Не хочет превращаться в пациента, которого надо жалеть, опекать, оплакивать заранее.
Утром Ирина спросила:
— Витя, ты правда у врача был?
— Правда.
— И что сказал?
— Гастрит. Диету прописал.
— Покажи назначения.
— Дома оставил. В поликлинике.
— Витя...
— Ирина, отстань! Сказал — гастрит, значит, гастрит!
Вышел из кухни. Руки тряслись. Врать Ирине — самое сложное. Но сказать правду невозможно: увидеть, как рушится её мир, как паника заполняет глаза... Нет.
На работе никто ничего не заметил. Совещание, отчёты, планы на квартал. На квартал, которого он может не увидеть.
— Виктор Андреевич, в мае корпоратив планируем, — сказала секретарша. — На теплоходе.
— Хорошо. Планируйте.
Май. Через два месяца. Возможно, доживёт. Возможно — нет.
После совещания зашёл Костя из соседнего отдела:
— Витёк, ты чего бледный такой? Заболел?
— Устал просто.
— Да ладно, на тебе лица нет. И похудел вроде.
— Диета.
— Какая к чёрту диета? Ты и так худой был. Может, провериться надо?
— Костя, отстань. Всё нормально.
Костя покачал головой:
— Смотри, мужик. У меня шурин так же говорил — всё нормально. А через полгода рак нашли. Поздно.
Виктор вздрогнул:
— И что?
— Да ничего. Умер через три месяца. Жалел потом, что время потерял. Мог бы раньше начать лечение.
— Или раньше начать умирать...
— Что?
— Ничего, Кость. Спасибо за заботу.
В обед пошёл в аптеку. Купил обезболивающие — пока слабые, потом понадобятся сильнее. Фармацевт смотрела сочувственно:
— От головной боли?
— Да, от головной.
— Выздоравливайте.
Чуть не рассмеялся. Выздоравливайте... Если бы.
Дочь приехала вечером с внуками.
— Дедушка! — Артёмка повис на шее. — Мы тебе рисунок принесли!
— Покажи.
Домик, солнышко, семья держится за руки. Дедушка в центре, высокий, улыбающийся.
— Это ты! — гордо сказал внук.
— Похож?
— Очень! Только ты сейчас грустный. Болит что-то?
— Нет, устал просто.
Маша внимательно посмотрела:
— Пап, ты похудел.
— Диета.
— Какая диета? Зачем?
— Врач сказал — холестерин высокий.
— А ещё что сказал?
— Больше двигаться, меньше нервничать.
— Пап, ты точно всё рассказываешь?
— Маш, что за допрос?
— Просто волнуюсь. У тебя одышка появилась. И кашляешь часто.
— Весна. Аллергия.
— Пап, у тебя никогда не было аллергии.
— Вот появилась. С возрастом бывает.
Волнуется... Если бы знала, как бы волновалась. Слёзы, истерика, поиски чудо-лекарств, второе мнение, третье, десятое. Нет, пусть не знает. Пока.
Ночью опять не спал. Считал: если три месяца — это примерно до июня. Не увидит, как Артёмка пойдёт в школу, не отметит сорокалетие свадьбы, не встретит следующий Новый год.
Кашель душил. Встал, чтобы не разбудить Ирину, пошёл в ванную. В мокроте — кровь. Немного, но есть. Скоро будет больше.
Вышел на балкон. Холодно, но воздух нужен. Город спит, где-то там, в других квартирах, люди планируют отпуска, ремонты, покупки, долгосрочные планы. А у него — три месяца.
Телефон завибрировал. СМС от Сергея:
Пап, не сплю. Всё нормально? Просто почему-то тревожно.
Написал ответ:
Всё хорошо, сынок. Спи.
Удалил. Написал снова:
Серёж, мне нужно с тобой поговорить. Завтра можешь заехать?
Тоже удалил.
Не волнуйся. Всё в порядке. Спокойной ночи.
Отправил.
Утром Ирина сказала:
— Витя, я записала тебя к своему врачу. На всякий случай.
— Зачем?
— Второе мнение не помешает.
— Ирин, не надо.
— Надо. Что-то ты мне недоговариваешь.
— Ирина...
— Витя, я тебя тридцать пять лет знаю. Вижу — что-то не то: глаза грустные, ночами не спишь, есть стал плохо. И кашель этот...
— Возраст.
— Причём тут возраст? В прошлом месяце всё нормально было!
— В прошлом месяце не знал, что умираю.
Хотел сказать — не сказал. Поцеловал в лоб.
— Хорошо, схожу к твоему врачу.
Не пойдёт, конечно. Скажет, что перенесли, отменили, забыл — что угодно, лишь бы не раскрывать правду.
На работе вызвал замов:
— Нужно подготовить передачу дел. На всякий случай.
— Виктор Андреевич, вы уходите?
— Нет. Просто... мало ли что. Возраст, здоровье.
— Да вы ещё молодой!
— Спасибо. Но подстраховаться не помешает. И Михаила начинайте вводить в курс основных проектов. Пусть учится.
— Готовите преемника?
— Готовлю. На всякий случай.
Начал составлять списки: пароли, контакты, незавершённые проекты. Инструкции для преемника, которого ещё нет официально. Но будет. Скоро.
В обед позвонила Маша:
— Пап, я тут читала про твои симптомы...
— Какие симптомы?
— Усталость, потеря веса, кашель. Может, провериться надо? Полное обследование?
— Маш, я проверился. Гастрит.
— А лёгкие? Флюорографию делал?
Сердце ёкнуло.
— Делал.
— И что?
— Всё чисто.
— А онкомаркеры сдавал?
— Зачем?
— На всякий случай. У дедушки же было...
— У дедушки было, у меня — нет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Пап, давай я запишу тебя в хорошую клинику. Полная диагностика.
— Маша, хватит! Здоров я!
Бросил трубку. Перезвонила сразу. Не взял. Написала СМС:
Папа, прости. Просто волнуюсь. Люблю тебя.
И я тебя люблю. Больше, чем ты можешь представить. И именно поэтому молчу.
Вечером сидел в кабинете. Смотрел фотографии: свадьба, рождение детей, их свадьбы, внуки. Целая жизнь в альбомах. Хорошая жизнь. Почти завершённая.
Вспомнил день диагноза. Как сидел в коридоре поликлиники, ждал результатов биопсии. Надеялся до последнего — может, доброкачественная… Молодая врач вышла с папкой, села рядом. Плохой знак — хорошие новости говорят стоя.
— Виктор Андреевич, у меня для вас неутешительные результаты...
Дальше не слышал. Шум в ушах, сухость во рту.
— Сколько? — только и смог спросить.
— При вашей стадии... три-шесть месяцев. Мне очень жаль.
Ирина зашла:
— Ужинать будешь?
— Не хочется.
— Витя, что происходит?
— Ничего.
— Не ври мне.
Села рядом, взяла за руку:
— Витя, что бы ни было — скажи. Вместе справимся.
— Ирин...
— Это серьёзно, да?
Молчал. Она всё поняла. Прижалась к плечу.
— Насколько серьёзно?
— Очень.
— Рак?
Кивнул.
— Операбельный?
— Нет.
— Сколько?
— Три месяца. Может, полгода.
Молчали. Она не плакала. Только сжимала его руку всё сильнее.
— Детям скажем?
— Не знаю. Не хочу, чтобы...
— Чтобы что?
— Чтобы последние месяцы были про болезнь. Хочу, чтобы были про жизнь.
— Витя, они должны знать.
— Зачем? Чтобы страдали заранее?
— Чтобы успели. Сказать, сделать, простить.
— Простить — что?
— Всё, что не сказали. Витя, не лишай их этого времени.
— Времени смотреть, как я умираю?
— Времени быть рядом. Пока ты есть.
Обнял её. Впервые за день стало легче. Не один. Есть человек, который знает.
— Когда скажем?
— Завтра. Соберём всех.
— И что скажем?
— Правду. Что болен, что времени мало, что нужны друг другу.
— Они не выдержат.
— Выдержат. Они твои дети. Сильные.
— Ирин, а ты? Ты справишься?
— Пока ты есть, буду рядом. А потом... потом будет потом.
Ночью спали в обнимку. Впервые за неделю Виктор задремал. Снился отец — молодой, здоровый.
— Не бойся, — сказал отец. — Это тоже часть пути.
— Я не готов.
— Никто не готов. Но надо пройти достойно.
— Как?
— С теми, кто любит. Не отталкивай их.
Проснулся на рассвете. Ирина не спала, смотрела на него.
— Позвонишь детям?
— Позвоню.
— Что скажешь?
— Что нужно встретиться. Поговорить о важном.
— Они испугаются.
— Пусть. Лучше испугаться и узнать, чем не знать и потерять.
Встал, пошёл на кухню. Достал телефон. Набрал Сергея:
— Сынок, доброе утро.
— Пап? Так рано?
— Серёж, нужно встретиться. Сегодня. Ты, Маша, мама.
— Что-то случилось?
— Нужно поговорить. Важное.
— Пап, ты пугаешь.
— Приезжай к обеду. Пожалуйста.
— Конечно. Пап, всё хорошо?
— Приезжай, сынок.
Позвонил Маше:
— Доченька, можешь сегодня приехать?
— Папа, что случилось?
— Нужно поговорить. Всей семьёй.
— Папа, это про здоровье?
— Маш, просто приезжай. С Алексеем и детьми.
— Папа...
— К обеду. Мама пирог испечёт.
Положил трубку. Сел за стол, взял лист бумаги. Начал писать — что хочет сказать, о чём предупредить, что передать. Потом порвал. Скажет своими словами. Как получится.
Ирина пекла пирог — яблочный, любимый. Дом наполнился запахом корицы и теста.
— Как в детстве, — улыбнулся Виктор.
— Хочу, чтобы запомнили хорошее.
— Ирин, может, не надо? Пусть будет как обычный обед.
— Витя, ты решил. Не отступай.
К обеду приехали все. Сергей с женой, Маша с семьёй. Внуки сразу побежали в детскую — там игрушки с их детства хранятся.
Сели за стол. Ели пирог, говорили о погоде, о работе. Все чувствовали напряжение.
— Пап, ну что ты хотел сказать? — не выдержал Сергей.
Виктор посмотрел на Ирину. Она кивнула.
— Дети, у меня рак. Четвёртая стадия. Врачи дают три-шесть месяцев.
Тишина. Маша побледнела, Сергей замер с чашкой в руке.
— Это ошибка! — первой заговорила невестка. — Нужно перепроверить!
— Не ошибка. Три независимых заключения.
— Папа, почему ты молчал? — голос Маши дрожал.
— Не хотел вас расстраивать раньше времени.
— Раньше времени! Папа, это наше время! Наше с тобой!
— Маш...
— Нет! Ты не имел права молчать! Это же... это же...
Заплакала. Алексей обнял её.
Сергей встал, подошёл к отцу:
— Что нужно? Деньги, клиники, что угодно!
— Серёж, поздно. Метастазы везде.
— Должно быть что-то! Экспериментальное лечение, заграница!
— Сынок, садись. Дело не в лечении. Дело в том, как провести оставшееся время.
— Как?
— Вместе. Если вы не против провести его с умирающим отцом.
— Папа, не говори так!
— Серёж, надо говорить. Надо принять. У нас есть время — немного, но есть. Можем потратить его на слёзы и поиски чуда. А можем — на то, чтобы быть вместе.
— Я возьму отпуск, — сказала Маша. — Буду приезжать каждый день.
— Не надо каждый день. Но чаще, чем раз в месяц — было бы хорошо.
— Папа, прости. Мы совсем забросили вас.
— Не забросили. Жили своей жизнью. Это нормально.
— Нет, не нормально! Мы должны были...
— Ничего вы не должны. Дети не должны жить для родителей. Но сейчас, в конце, хотелось бы побыть вместе.
Артёмка забежал в комнату:
— Дедушка, смотри, я робота построил!
Остановился, увидев слёзы взрослых.
— Что случилось?
Виктор притянул внука к себе:
— Дедушка болеет, Тёма.
— Сильно?
— Сильно.
— Выздоровеешь?
— Нет, не выздоровею.
— Совсем?
— Совсем.
Артёмка задумался.
— А долго ещё будешь?
— Несколько месяцев.
— Это много?
— Не очень. Но достаточно, чтобы научить тебя играть в шахматы. Хочешь?
— Хочу!
— Вот и хорошо. Начнём прямо сегодня.
Остальные смотрели, как дед с внуком расставляют фигуры. Маша плакала беззвучно, Сергей сжимал кулаки. Ирина улыбалась сквозь слёзы.
— Вот так, — сказал Виктор, — будем жить эти месяцы. Не как ожидание конца, а как время, которое нам подарено. Учить внуков шахматам, пить чай с пирогами, говорить о важном. И не жалеть. Договорились?
Все кивнули. Не очень уверенно — но кивнули.
Вечером, когда все разъехались, Виктор с Ириной сидели на кухне.
— Правильно сделал? — спросил он.
— Правильно. Теперь они знают. Успеют.
— Успеют что?
— Полюбить тебя заново. Не как отца, который всегда будет, а как человека, время которого ограничено.
— Ирин, а ты? Ты справишься?
— Пока ты есть — буду рядом. А потом... потом будет потом.
Телефон завибрировал. СМС от Сергея:
Пап, спасибо, что сказал. Завтра приеду. Поговорим про рыбалку. Давно хотел, да всё некогда было.
От Маши:
Папочка, люблю тебя. Завтра привезу твой любимый торт. И фотоальбомы — посмотрим вместе.
Виктор улыбнулся.
— Знаешь, Ирин, может, эти три месяца будут лучше, чем последние три года.
— Потому что честные.
— Потому что вместе.
Выключил свет. Завтра будет новый день. Один из девяноста оставшихся. Или ста восьмидесяти, если повезёт. Неважно. Важно, что завтра приедут дети. Будут пить чай, смотреть альбомы, говорить о рыбалке.
Будут вместе.
Пока есть время.
Пока он есть.
И это, оказывается, не так страшно, когда не один. Когда семья знает и готова разделить — не болезнь, а время.
Оставшееся время.
Которое вдруг стало бесценным.
Для всех.