Найти в Дзене
Пышная гармония

Прекрасное лицо в полном теле - искренность против комплексов

Марина считала, что её жизнь разделена на два периода: до и после. «До» — это когда она была стройной, легкой, летящей. Когда носила облегающие платья и ловила на себе восторженные взгляды. Когда смеялась громко и часто, не прикрывая рот ладонью. «После» — это теперь. После болезни, после гормональной терапии, после стресса, который она заедала по ночам, после того как тело изменилось до неузнаваемости, расплылось, стало чужим и тяжелым. Она была красивой женщиной. Это ей говорили. Большие серые глаза, густые светлые волосы, которые вились сами по себе, ровные черты лица. Но Марина уже не верила комплиментам. Она видела только одно — свое отражение в зеркале, свои полные плечи, пышные бедра, второй подбородок, который упрямо вырисовывался, как бы она ни держала голову. Она слышала только одно — внутренний голос, который шептал: «Кому ты такая нужна? Кто захочет обнять эти бока? Кто полюбит эту тяжесть?» Она поставила на себе крест. Работа бухгалтером, где можно было сидеть целый день,

Марина считала, что её жизнь разделена на два периода: до и после. «До» — это когда она была стройной, легкой, летящей. Когда носила облегающие платья и ловила на себе восторженные взгляды. Когда смеялась громко и часто, не прикрывая рот ладонью. «После» — это теперь. После болезни, после гормональной терапии, после стресса, который она заедала по ночам, после того как тело изменилось до неузнаваемости, расплылось, стало чужим и тяжелым.

Она была красивой женщиной. Это ей говорили. Большие серые глаза, густые светлые волосы, которые вились сами по себе, ровные черты лица. Но Марина уже не верила комплиментам. Она видела только одно — свое отражение в зеркале, свои полные плечи, пышные бедра, второй подбородок, который упрямо вырисовывался, как бы она ни держала голову. Она слышала только одно — внутренний голос, который шептал: «Кому ты такая нужна? Кто захочет обнять эти бока? Кто полюбит эту тяжесть?»

Она поставила на себе крест. Работа бухгалтером, где можно было сидеть целый день, почти не двигаясь. Дом. Телевизор. Пакет с печеньем вечером, чтобы заглушить тоску. И тихое, почти беззвучное отчаяние, которое стало её постоянным спутником.

Она избегала людных мест, зеркал, фотоаппаратов. Но иногда, раз в неделю, она заставляла себя выходить из своей «норы». Сходить в кино одна. Или, как сегодня, в маленькое кафе на окраине города, где её никто не знал и где можно было спрятаться за столиком в углу с книгой.

Именно так она и сидела, уставившись в страницы романа, который не могла понять уже третий раз подряд. Перед ней стоял остывший капучино и кусок чизкейка, который она отодвигала от себя, то съедая крошку, то снова отодвигая, мучаясь между желанием и чувством вины.

Кафе было почти пустым. Бармен лениво протирал стаканы, за окном моросил противный осенний дождь. Марина чувствовала себя невидимкой. Её утешала эта мысль. Никто не смотрит, никто не оценивает.

Вдруг скрипнула дверь, впуская порцию холодного влажного воздуха. Вошел мужчина. Он отряхнул капли с плаща, огляделся и… его взгляд остановился на ней. Марина тут же опустила глаза в книгу, сердце ёкнуло. «Просто ищет свободный столик», — быстро успокоила она себя.

Но шаги приближались именно к ней. Она чувствовала это кожей. Прямота, с которой он шёл, не оставляла сомнений.
— Простите, это место свободно? — раздался у нее над ухом спокойный, низкий голос.

Она подняла глаза, готовая бормотать «да, конечно», но слова застряли в горле. Он был не похож на тех мужчин, что обычно её окружали. Лет сорока пяти, с умным, усталым лицом, в хорошем, но потёртом от времени пальто. И он смотрел на неё. Не на её тело, не на её объёмы. Прямо в лицо. Так пристально и внимательно, что ей стало не по себе.

— Да… да, свободно, — наконец выдавила она.

Он кивнул, повесил плащ на спинку стула и сел напротив. Он не полез сразу в телефон, как делают все. Он достал книгу — потрёпанный томик в мягкой обложке — и положил её на стол. Но его взгляд снова вернулся к ней.

Марина чувствовала, как краснеет. Её руки стали влажными. Она пыталась уткнуться в книгу, но буквы плыли перед глазами. «Что ему надо? — лихорадочно думала она. — Надоело просто сидеть? Хочет посмеяться?» Она приготовилась к колкости, к грубости, к тому, чтобы собрать вещи и уйти, сгорая от стыда.

Он первым нарушил молчание.
— Извините за бестактность, — сказал он тихо, чтобы не слышал бармен. — Но у вас невероятно красивое лицо.

Она аж подпрыгнула от неожиданности. Это было последнее, чего она ожидала услышать.
— Я… простите? — растерянно пробормотала она.

— Лицо, — повторил он, и в его глазах не было ни насмешки, ни плохого умысла. Была лишь лёгкая улыбка и искреннее восхищение. — Редкой, классической красоты. Скульптурное. Я художник, простите, не могу не заметить такого. Решил, что должен сказать.

Марина сидела, не в силах вымолвить ни слова. Внутри всё замерло. Этот мужчина, незнакомец, только что сказал ей то, чего она не слышала годами. И самое главное — он выглядел абсолютно искренним.

— Вы, наверное, думаете, что я какой-то странный, — он смущённо потёр переносицу. — Моя бывшая жена постоянно говорила, что у меня нет такта. Но когда я вижу что-то по-настоящему прекрасное, я не могу молчать.

— Нет… я… — Марина искала слова, чувствуя, как жар разливается по её щекам. — Спасибо… просто… я не ожидала.

— В этом и есть прелесть неожиданных комплиментов, — улыбнулся он. — Они самые честные.

Он представился. Его звали Виктор. Он оказался не совсем художником, а реставратором, работал в местном музее. Они разговорились. Сначала осторожно, потом всё свободнее. Он рассказывал о работе, о том, как возвращает к жизни старые картины, как видит в потускневших красках былую красоту. Он говорил с увлечением, и его глаза горели.

И он всё время смотрел ей в лицо. Как будто не замечая её тела, её полноты. Как будто для него существовало только её лицо — её глаза, её губы, линия скул.

Марина сама не заметила, как рассказала ему о своей работе, о любимых книгах, о том, что в юности тоже мечтала рисовать. Она смеялась над его историями из музейной жизни, и этот смех был для неё таким же неожиданным, как и его комплимент. Она забыла о недоеденном чизкейке, о своей неуверенности, о том, что сидит в кафе с незнакомым мужчиной.

Они просидели больше часа. Дождь за окном кончился, и сквозь тучи пробилось слабое солнце.
— Мне пора, — с сожалением сказал Виктор, взглянув на часы. — Вечерняя смена в музее.

Он поднялся, надел плащ.
— Марина, было невероятно приятно с вами поговорить. Спасибо, что не прогнали сразу странного человека.

— Это не мне спасибо, — тихо ответила она. — Вы… вы сделали мой день.

Он улыбнулся своей сдержанной улыбкой, кивнул и вышел. Колокольчик над дверью прозвенел, возвещая о его уходе.

Марина осталась сидеть за столом, ощущая странную пустоту и лёгкость одновременно. Она подошла к окну и увидела, как он уходит по мокрому тротуару, не оборачиваясь.

Она посмотрела на своё отражение в стекле. Да, её тело было полным. Таким же, как и час назад. Но её лицо… она всмотрелась в него. Большие глаза, которые сейчас блестели. Губы, тронутые улыбкой. Она не видела этого годами. Она видела только недостатки.

Она вернулась к столу, собрала свои вещи. На душе было и светло, и щемяще больно. Один случайный человек, один искренний комплимент вскрыл плотину, под которой она прятала свою женственность, свою красоту, свою надежду.

Она вышла на улицу. Воздух был чистым и свежим после дождя. Она шла медленно, не опуская головы, чувствуя на своих щеках прохладу и лёгкий румянец.

Она не знала, увидит ли она когда-нибудь ещё этого мужчину. Возможно, нет. Но он уже подарил ей нечто гораздо большее, чем мимолётное знакомство. Он вернул ей её лицо. И, может быть, по крошечному кусочку, начал возвращать её самой себе.

Внутри всё ещё звучал её внутренний критик, но теперь у него появился оппонент. Тихий, спокойный голос, который говорил: «Ты красива. Ты интересна. Ты заслуживаешь взглядов и комплиментов. Просто потому, что ты есть».

И это было начало. Начало долгого пути домой, к самой себе.