«Хищница», — процедил мне в лицо его внук на моей же свадьбе с его 78-летним дедом. Вся их семья была уверена, что я — очередная пустышка, охотящаяся за наследством. Я молча сносила унижения, ведь этот брак был единственным шансом спасти отца от тюрьмы. Я думала, что самое страшное ждет меня в спальне, но мой «дряхлый» муж даже не посмотрел на кровать. Он провел меня в тайный бункер под домом, и его старческий голос вдруг стал твердым как сталь: «А теперь за работу, Екатерина».
***
Свадебное платье из тончайшего французского шелка ощущалось на плечах Кати как погребальный саван. Тяжелое, холодное, оно сковывало движения и, казалось, высасывало остатки жизни. Она стояла у огромного панорамного окна в зале торжеств загородной резиденции своего новоиспеченного мужа, Андрея Петровича Коршунова, и смотрела на безупречный английский газон, по которому ветер гонял золотые листья. Сентябрь плакал вместе с ней.
Ей было двадцать шесть. Ему — семьдесят восемь.
За спиной гудел улей гостей. Шампанское лилось рекой, звенел хрусталь, вспыхивали камеры светских хроникеров. Но для Кати этот шум сливался в один монотонный гул, похожий на шум крови в ушах перед обмороком. Она чувствовала на себе десятки взглядов, и каждый из них был наполнен ядом. Особенно взгляды его семьи.
Два сына, ровесники её отца, с холеными, сытыми лицами и одинаково холодными глазами. Их жены, разодетые в бренды с ног до головы, сканировали Катю с откровенным презрением. А внуки… Внуки, её ровесники, не скрывали своей ненависти. Старший, Глеб, проходя мимо с бокалом, процедил так, чтобы она услышала: «Надеюсь, дед хотя бы завещание успел переписать, пока был в своем уме. А то эта хищница оставит нас с носом».
Катя вцепилась пальцами в гладкую ткань, стараясь не выдать дрожь. Хищница. Охотница за деньгами. Продажная девица. Она слышала эти эпитеты весь вечер. И самое страшное — она не могла их опровергнуть. Ведь формально это было правдой. Она продала себя. Свой диплом искусствоведа с отличием, свою репутацию, свою молодость — всё это было положено на алтарь свободы её отца.
Отец… Мысль о нем резанула по сердцу. Он сидел за дальним столиком, осунувшийся, постаревший на десять лет за месяц. Он не смотрел на неё. Ему было стыдно. Месяц назад его бизнес-партнер, человек, которого он считал другом, подставил его, повесив на него все долги и сфабрикованное уголовное дело. Сумма была астрономической. Тюрьма — неминуемой. И тогда, как дьявол из табакерки, появился Коршунов. Старый друг её деда, баснословно богатый коллекционер, о котором ходили легенды. Он предложил сделку: он решает все проблемы отца, а Катя выходит за него замуж. Без права на развод. Без брачного контракта, защищающего её. Просто становится его женой. Его вещью.
Катя сделала судорожный вдох. Она помнила, как отец умолял её не делать этого, как плакала мама. Но альтернатива была еще страшнее. Видеть отца за решеткой она бы не смогла. И она согласилась.
Церемония в ЗАГСе была короткой и унизительной. Андрей Петрович едва стоял на ногах, опираясь на массивную трость из черного дерева. Его рука, которую она взяла, была сухой и холодной, как у мумии. Он говорил так тихо, что его «да» еле расслышали. На её фоне — молодой, полной жизни — он выглядел живой реликвией, артефактом из прошлого века. Вся Москва теперь шепталась о том, что старый маразматик Коршунов окончательно выжил из ума и купил себе молодую сиделку с функциями жены.
Кто-то тронул её за локоть. Она обернулась. Это была внучка Коршунова, Лиза, девушка с кукольным личиком и змеиными глазками.
«Катерина, да? — пропела она сладко. — Дедушка вас зовет. Кажется, устал. Пора баиньки». В её голосе сквозило такое неприкрытое издевательство, что Кате захотелось закричать.
Она кивнула и, держа спину прямой, как струна, пошла через весь зал к столу, где в большом кресле сидел её муж. Он действительно выглядел изможденным. Голова его склонилась на грудь, глаза были полуприкрыты.
«Андрей Петрович?» — тихо позвала она.
Он медленно поднял голову. Мутный, старческий взгляд сфокусировался на ней.
«Пора», — прошептал он.
Под сочувствующими и презрительными взглядами она помогла ему подняться. Он тяжело оперся на её хрупкое плечо, и они медленно, шаг за шагом, пошли к выходу из зала. Каждый шаг отдавался в её сердце глухой болью. Вот и всё. Конец её жизни. Начало её служения. Она вела его в спальню, как на эшафот, готовясь к самой страшной ночи в своей жизни.
Они поднялись на второй этаж в полном молчании. Дом был огромным, похожим на музей. Коридоры были увешаны картинами в тяжелых золоченых рамах. Слуга в ливрее беззвучно открыл перед ними массивную дубовую дверь в хозяйские покои. Катя замерла на пороге. Но Андрей Петрович, вместо того чтобы войти в спальню, вдруг отпустил её руку. Он выпрямился, отбросил трость, которая с глухим стуком упала на паркет, и посмотрел на неё.
И Катя отшатнулась.
На неё смотрел совершенно другой человек. Усталость и немощь исчезли без следа. Из-под набрякших век сверкал острый, пронзительный и абсолютно ясный взгляд. В нем не было ни грамма старческой слабости. Только сталь, ум и какая-то затаенная горечь.
«Испугалась?» — его голос прозвучал твердо и неожиданно молодо. — «Не бойся. Нам не сюда».
Он развернулся и уверенным, твердым шагом пошел в противоположный конец коридора, к стене, которая казалась глухой. Катя, оцепенев от шока, не двинулась с места.
Он обернулся. «Екатерина. Идемте. Наша брачная ночь будет гораздо интереснее, чем вы думаете».
***
Сердце колотилось где-то в горле. Катя, забыв про платье, про гостей, про весь этот кошмарный день, как завороженная пошла за ним. Что это? Розыгрыш? Галлюцинация? Может, он принял какое-то сильнодействующее лекарство?
Андрей Петрович остановился у стены, обшитой темными дубовыми панелями. Он не искал потайных кнопок. Он просто нажал на одну из резных розеток в орнаменте. Что-то щелкнуло, и часть стены бесшумно отъехала в сторону, открывая узкий, слабо освещенный проход. Из прохода пахнуло прохладой и пылью.
«Спектакль окончен, Екатерина, — сказал он, не оборачиваясь. — Добро пожаловать в мой настоящий мир».
Он вошел в проход, и Катя, после секундного колебания, шагнула за ним. Панель за её спиной так же бесшумно закрылась, отрезая её от знакомого мира. Они оказались в длинном коридоре, стены которого были из голого кирпича. Они спустились по винтовой лестнице, и Коршунов открыл еще одну тяжелую, обитую металлом дверь.
Они вошли. И Катя замерла, пораженная.
Она ожидала увидеть что угодно — сейф, бункер, даже пыточную камеру. Но она увидела огромное, залитое мягким светом помещение, похожее на зал в лучшем музее мира. Стены были увешаны картинами. Но это были не те полотна, что висели в парадных залах. Это были… другие. На мольбертах, под специальными лампами, стояли шедевры, которые Катя знала только по каталогам и монографиям. Ранний Кандинский, которого считали утерянным. Неизвестный этюд Врубеля к «Демону». Портрет кисти Серова, который никогда не выставлялся.
«Это… это невозможно», — прошептала она, подходя к одному из полотен. Её пальцы, пальцы эксперта, зудели от желания прикоснуться, проверить мазок, фактуру, кракелюр. — «Это же… подлинники».
«Да», — просто сказал Андрей Петрович. Он стоял в центре зала, и теперь, при этом специальном освещении, Катя видела его по-настоящему. Высокий, несмотря на сутулость, которую он так мастерски изображал. С властным, резким профилем. Это был не дряхлый старик. Это был хищник, притворившийся умирающим.
«То, что висит там, наверху, — он махнул рукой куда-то в сторону потолка, — по большей части искусные подделки. Очень искусные. Работа лучших копиистов Европы».
Катя перевела на него ошеломленный взгляд. «Подделки? Но зачем?»
Он горько усмехнулся. «Не я их вешал. Моя дорогая семья. Мои любящие сыновья и внуки. Три года назад у меня был серьезный инсульт. Я был почти парализован, почти не говорил. Они решили, что я уже не жилец. И начали потихоньку распродавать мою коллекцию. Мою жизнь. Они нанимали экспертов, делали копии высочайшего уровня и вешали их на место оригиналов. А деньги… деньги уходили в их карманы. Они думали, что старик ничего не замечает».
Он подошел к столу, заваленному каталогами и лупами. «Но я всё замечал. Я лежал и смотрел. Как они водят покупателей. Как обсуждают цены. Как смотрят на меня с плохо скрываемым нетерпением: "Когда же ты сдохнешь?" Я восстанавливался медленно. Гораздо медленнее, чем показывал им. Я учился заново ходить здесь, по ночам. Я делал вид, что едва могу держать ложку, а сам тренировал руку. Они видели перед собой развалину. И это было моим главным оружием».
Катя слушала, и мороз шел по коже. Этот человек разыгрывал спектакль длиной в три года. Спектакль, требующий нечеловеческой воли и терпения.
«Но зачем… зачем вам я?» — наконец спросила она.
Он повернулся к ней, и его взгляд стал еще острее. «Я изучил вашу биографию, Екатерина Андреевна. Вашу диссертацию по технико-технологической экспертизе русской живописи конца XIX — начала XX века. Ваши статьи. Ваши выступления на конференциях. Я говорил с вашим научным руководителем, профессором Лазаревым. Он сказал, что у вас не просто знания. У вас — дар. "Глаз", как говорим мы, коллекционеры. Вы видите то, чего не видят другие. Вы чувствуете подделку кожей».
Он сделал паузу. «Моя семья стала осторожнее. Они наняли очень серьезных консультантов. Некоторые подделки так хороши, что даже я, собиравший это всю жизнь, сомневаюсь. Мне нужен был абсолютный, безупречный эксперт. Человек с кристальной репутацией, не связанный с аукционными домами и теневым рынком. Человек, которого никто не заподозрит. И человек, который будет полностью в моей власти».
До Кати начал доходить весь масштаб его замысла. Брак. Отец в заложниках. Это была не прихоть. Это был способ нанять сотрудника на самых жестких условиях.
«Вы хотите, чтобы я…»
«Я хочу, чтобы вы стали моими глазами и моими руками», — перебил он. — «Вы должны провести полную ревизию коллекции. Отделить все подделки от оригиналов. Документально подтвердить каждую фальшивку. Собрать неопровержимые доказательства против моей семьи. Я хочу не просто вернуть своё. Я хочу их уничтожить. Разорить. Пустить по миру. Чтобы они ответили за каждый проданный мазок кисти, за каждую минуту моего унижения».
Он подошел к ней почти вплотную. От него пахло дорогим табаком и силой.
«Ваша брачная ночь, Екатерина, — это собеседование. И если вы его пройдете, вы станете не моей женой в пошлом смысле этого слова. Вы станете моим партнером. Соучастницей. И если мы победим, вы получите не только свободу для своего отца. Вы получите то, о чем такие, как вы, могут только мечтать. Доступ к этой коллекции. И долю в возвращенном состоянии, которая обеспечит вас на всю оставшуюся жизнь».
Он смотрел на неё, ожидая ответа. Мир Кати перевернулся. Десять минут назад она была несчастной жертвой, идущей на заклание. Теперь она стояла на пороге самой опасной и захватывающей авантюры в своей жизни. Пассивная роль исчезла. Ей предлагали стать ключевым игроком.
«Что я должна делать?» — спросила она, и её собственный голос прозвучал для неё незнакомо. Твердо и решительно.
На губах Коршунова скользнула тень улыбки. «Для начала — пройдите тест».