Звонок мобильного телефона застал Лену врасплох. Она как раз заканчивала протирать начисто вымытую кухонную плиту, любуясь, как бликует свет на её безупречной поверхности. Лена вообще любила чистоту, доведенную до стерильности. В этом она находила какое-то особое, медитативное успокоение после шумных и суетливых смен в ресторане, где она работала поваром. Запах хлорки и свежести был для неё лучшей ароматерапией.
На экране высветилось «Виктория Степановна». Лена вздохнула. Звонок свекрови в субботнее утро редко предвещал что-то хорошее. Обычно это означало, что у неё появился новый «гениальный» план по улучшению их с Колей жизни, или же она просто хотела в очередной раз напомнить, как сильно её сын устает на заводе и как ему необходимо «правильное питание», на которое у Лены, по её мнению, вечно не хватало времени.
— Да, Виктория Степановна, здравствуйте, — как можно бодрее ответила Лена, прижимая телефон плечом к уху и продолжая наводить лоск на кухне.
— Здравствуй, Леночка, здравствуй, — голос в трубке был сладким, как перезрелый персик, и таким же обманчиво мягким. — А я вот звоню узнать, как вы там, мои дорогие. Коленька ещё спит, небось? Уработался, бедный мой мальчик, на этом заводе проклятом…
Лена бросила взгляд на дверь спальни. Николай действительно ещё спал. После вчерашней пятницы, которую он по традиции провел с друзьями в гараже, его утренний сон был священен.
— Спит, — коротко подтвердила Лена. — Что-то случилось?
— Да что ты, деточка, ничего не случилось! — фальшиво защебетала свекровь. — Просто я тут подумала… У вас ведь ипотека эта, удавка на шее. Каждый рубль на счету. А я тут нашла на даче банок пять варенья прошлогоднего, малинового. Коленька его обожает. И огурчиков бочонок. Зачем вам в магазине тратиться? Я бы вам завезла сейчас, я как раз на рынок собралась, мне по пути.
Сердце Лены неприятно сжалось. Приезд свекрови с утра пораньше, да ещё и без предупреждения — это было хуже любой инспекции. Виктория Степановна обладала уникальным талантом находить пыль там, где её не было, критиковать идеально выглаженное белье и сокрушаться по поводу «пустого» холодильника, даже если он ломился от еды.
— Ой, Виктория Степановна, спасибо вам большое, но, может, не стоит так себя утруждать? — предприняла Лена слабую попытку защитить своё личное пространство. — Мы бы сами заехали к вам на днях.
— Лена, не спорь со старшими! — тон мгновенно стал стальным. Сахарная глазурь слетела, обнажив твердый, как камень, характер. — Я сказала — завезу, значит, завезу. Для сына стараюсь, а не для кого-то. Ждите, буду через полчаса.
Короткие гудки. Лена медленно опустила руку с телефоном. Настроение, такое солнечное и умиротворенное всего пять минут назад, испарилось без следа. Она посмотрела на свою сверкающую кухню и поняла, что через полчаса этот маленький островок её личного порядка будет безжалостно атакован.
Она не ошиблась. Виктория Степановна влетела в квартиру, как небольшой ураган, звеня банками в авоське и громко комментируя всё, что попадалось ей на глаза.
— Ой, лифт у вас опять скрипит, надо бы в управляющую компанию позвонить, Коля вечно всё забывает! Леночка, а что это у тебя шторы такие тёмные? Солнечный свет в дом не пускают, от этого и настроение плохое, и микробы размножаются! — она поставила свои дары на стол, который Лена только что протерла до блеска. — Вот, держи. Это вам не химия магазинная. Всё своё, с огорода.
Николай, разбуженный шумом, выбрел из спальни, щурясь от света. Он был в одних семейных трусах, взъерошенный и недовольный.
— Мам, ты чего так рано? Суббота же, — пробурчал он, почёсывая грудь.
— Сыночек, проснулся, мой хороший! — лицо Виктории Степановны тут же преобразилось, на нём заиграла вселенская материнская любовь. — Да вот, привезла тебе вкусненького. А то жена твоя, поди, опять полуфабрикатами кормит.
Лена закусила губу, чтобы не ответить резкостью на эту откровенную шпильку. Она, шеф-повар, кормит мужа полуфабрикатами? Это было даже не смешно.
— Спасибо, мам, — Николай открыл банку с огурцами, подцепил один пальцами и с хрустом откусил. — Во, вещь! Не то что в магазине, одна вода.
Виктория Степановна просияла. Она обошла кухню, проводя пальцем по подоконнику, заглядывая в кастрюли на плите. Лена чувствовала себя как под микроскопом.
— А что это у вас в холодильнике мышь повесилась? — наконец, вынесла она вердикт, заглянув внутрь. — Лена, ну как же так? Мужчина с завода приходит, ему мясо нужно, борщ наваристый! А у тебя тут что? Йогурты какие-то…
— Я собиралась на рынок после обеда, — тихо, но стараясь сохранять достоинство, ответила Лена. — Вчера была тяжелая смена, я поздно вернулась.
— Все мы работаем, деточка, все, — поучительно вздохнула свекровь. — Но семья — это главное. Мужчина должен быть накормлен. От голодного мужика и до беды недалеко. Правда, сынок?
Николай, дожевывая второй огурец, неопределенно хмыкнул. Он не любил встревать в эти женские баталии, предпочитая занимать позицию молчаливого наблюдателя, которому, в конечном итоге, достанутся все трофеи в виде маминых разносолов.
Напряжение нарастало. Виктория Степановна, казалось, задалась целью во что бы то ни стало найти повод для конфликта. И она его нашла. Её взгляд упал на стопку счетов на небольшом столике в углу.
— Это что, за квартиру опять пришло? — она взяла верхний листок. — Ого, какая сумма! Коленька, ну я же тебе говорила, это ярмо на всю жизнь! Всю кровь из тебя эта ипотека выпьет!
И тут она повернулась к Лене, и её глаза сузились.
— А ты, Леночка, я смотрю, не очень-то и помогаешь мужу. Вон, Коленька мне жаловался, что ты себе сапоги новые купила. А сапоги-то, поди, не три копейки стоят?
Лена опешила. Сапоги она действительно купила. Старые развалились окончательно, а ходить на работу в рваной обуви она, извините, не могла. И купила она их на свои собственные деньги, которые откладывала несколько месяцев со своих подработок — банкетов и частных заказов.
— Виктория Степановна, это были мои деньги, — холодно произнесла она.
— Ваши деньги? — хмыкнула свекровь. — В семье, деточка, не бывает «моих» и «твоих» денег. Бывает общий бюджет. И если ты из этого бюджета вытаскиваешь на свои хотелки, значит, ты обкрадываешь мужа! Обкрадываешь семью!
Это было уже слишком. Последняя капля, переполнившая чашу терпения, которую Лена так старательно наполняла годами.
— Я никого не обкрадываю! — её голос зазвенел. — Я работаю не меньше Николая, а то и больше! У меня смены по двенадцать часов на ногах, у горячей плиты! И я имею право купить себе необходимую вещь, не спрашивая ни у кого разрешения!
— Ах, ты ещё и голос на меня повышаешь?! — взвилась Виктория Степановна. — В моём доме на меня ещё никто не кричал!
— Это не ваш дом, а наш! — не выдержала Лена.
Николай, до этого молчавший, вдруг встрял. Видимо, крик Лены вывел его из сонного оцепенения. И встрял он, разумеется, на стороне матери.
— Лена, ты чего? Совсем уже? На мать кричишь! — он шагнул к ней, и в его глазах блеснуло что-то злое, незнакомое.
— Она меня унижает, Коля! Она постоянно меня унижает, а ты молчишь! — в голосе Лены слышались слёзы обиды.
— Мама правду говорит! — отрезал он. — Ты совсем распоясалась в последнее время! Деньги на тряпки тратишь, а на ипотеку значит, пусть Коля один горбатится?
— Да как ты можешь такое говорить?! — задохнулась от возмущения Лена. — Я всю свою зарплату до копейки в семью отдаю! Мы вместе платим!
И тут Николай произнёс фразу, которая разрушила всё. Фразу, после которой их привычная жизнь треснула по швам, как тонкое стекло под ударом молота.
— Знаешь, что, — сказал он медленно, с какой-то ледяной ненавистью глядя ей в глаза. — Если тебе тут что-то не нравится, можешь собирать свои манатки и валить к маме. Квартира моя. И я буду решать, кто и как здесь живёт.
На кухне повисла звенящая тишина. Было слышно только, как тяжело дышит Лена и как победно сопит Виктория Степановна, с удовлетворением глядя на дело рук своих.
Лена смотрела на мужа, с которым прожила семь лет, и не узнавала его. Перед ней стоял чужой, холодный человек. И в этот момент она поняла — это не просто ссора. Это было объявление войны. Войны, в которой её уже заочно записали в проигравшие.
После того, как за Викторией Степановной закрылась дверь, оставив после себя шлейф дешёвых духов и тяжёлую, гнетущую атмосферу, тишина в квартире стала ещё более оглушительной. Лена стояла на том же месте, посреди кухни, и смотрела в одну точку. Слова мужа эхом отдавались в её голове: «Квартира моя… собирай манатки и валить к маме…»
Она чувствовала, как земля уходит из-под ног. Семь лет брака, семь лет, которые она считала, если не безоблачными, то вполне счастливыми, вдруг обратились в прах. Все эти годы она строила их общее гнездо, вкладывая в него не только деньги, но и душу. Каждая занавеска, каждая чашка, каждая подушка на диване была выбрана и куплена с любовью, с мыслью об их общем будущем. А теперь ей ясно дали понять, что она здесь — никто. Временный гость, чьё время вышло.
Николай демонстративно гремел посудой, делая себе кофе. Он не смотрел на неё, в каждом его движении сквозило раздражение и холодное отчуждение. Он вёл себя так, будто она была пустым местом, досадной помехой.
— Коля, — тихо позвала Лена, её голос был хриплым от подступивших слёз. — Что это было? Ты… ты серьёзно?
Он обернулся, его лицо было жёстким и злым.
— А ты думала, я шучу? — бросил он. — Мне надоело, Лена. Надоело всё это. Твоё вечное недовольство, твои упрёки. Мама права, ты не ценишь то, что я для тебя делаю.
— Что ты делаешь? — она не верила своим ушам. — А что делаю я, ты не видишь? Я прихожу с работы и становлюсь ко второй смене у плиты! Я обстирываю тебя, убираю за тобой, создаю уют! Я отказалась от повышения, потому что график был бы неудобным для тебя! Этого мало?!
— Это обязанность жены! — отрезал он, отхлебывая кофе. — А вот обеспечивать семью — обязанность мужа. И эту квартиру купил я! На деньги, которые мне дала моя мать!
Это был главный козырь, который они с Викторией Степановной, очевидно, приберегли для решающего удара. Действительно, первоначальный взнос на ипотеку — около тридцати процентов от стоимости — дала его мать. Она продала старую дачу, доставшуюся ей от родителей. И с тех пор этот факт преподносился как величайшее благодеяние, за которое Лена должна быть благодарна до конца своих дней.
— Но ипотеку мы платим вместе, Коля! — она попыталась воззвать к его здравому смыслу. — Уже пять лет, каждый месяц, с наших общих зарплат! И ремонт мы делали вместе, помнишь? Как мы сами клеили эти обои, как ты радовался, когда я нашла эту плитку в ванную по скидке…
Она говорила, а в памяти всплывали картины их прошлого. Вот они, молодые и счастливые, перемазанные клеем, хохочут, сидя на полу в пустой комнате. Вот они выбирают диван, споря о цвете обивки. Вот они впервые ночуют в своей, собственной квартире, пусть и ипотечной, и строят планы на будущее… Куда всё это делось?
— Хватит вспоминать прошлое, — грубо оборвал её Николай. — Ремонт — это мелочи. Главное — это стены. А стены эти, считай, мамины. Так что, по справедливости, квартира моя. И если ты не будешь вести себя так, как я скажу, — он сделал паузу, наслаждаясь своей властью, — то дверь вон там. Мама тебя приютит, я думаю.
Он развернулся и ушёл в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Лена осталась одна. Слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз. Она беззвучно плакала, закрыв рот руками, чтобы он не услышал. Это было не просто обидно. Это было подло и жестоко. Её растоптали, вытерли об неё ноги и указали на дверь, как нашкодившему щенку.
Весь оставшийся день они не разговаривали. Николай сидел в комнате, уставившись в телевизор, или с кем-то переписывался в телефоне, изредка злобно посмеиваясь. Лена механически бродила по квартире, не находя себе места. Каждый предмет, на который падал её взгляд, кричал о предательстве. Вот кресло, которое они вместе тащили с распродажи. Вот полка, которую он прибил, а она потом два часа отмывала пол от гипсовой пыли. Это было «их» общее, пропитанное «их» историей. И теперь это всё стало «его».
Вечером он вышел из комнаты, уже одетый.
— Я к ребятам, — бросил он, не глядя на неё. — Буду поздно.
И ушёл. Лена даже не сомневалась, что он поехал не к друзьям, а к матери — получать дальнейшие инструкции и порцию яда, которым можно будет отравить остатки их брака.
Оставшись одна, она почувствовала невыносимое одиночество. Она подошла к окну и посмотрела на огни ночного города. Там, внизу, кипела жизнь. Люди спешили по своим делам, встречались, любили, ссорились, мирились. А её маленький мир рухнул в одночасье. Мысль о том, чтобы позвонить маме, пришла и тут же была отметена. Мама жила в другом городе, за триста километров. У неё было больное сердце, и Лена не хотела её расстраивать. Она всегда старалась оберегать маму от своих проблем, рассказывая только о хорошем. Как она теперь скажет ей, что муж, которого мама приняла как сына, выгоняет её из дома?
Ночь она почти не спала. Ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к каждому шороху. Николай вернулся далеко за полночь, пьяный и злой. Он, не раздеваясь рухнул на диван в гостиной, давая понять, что спать в одной постели с ней он больше не намерен.
Утром Лена встала с тяжёлой головой. В зеркале на неё смотрела измученная женщина с красными опухшими глазами и серым лицом. Так больше продолжаться не могло. Унижаться, плакать и ждать, когда её окончательно вышвырнут на улицу, она не собиралась. Где-то в глубине души, под слоем обиды и отчаяния, начал просыпаться гнев. Праведный, холодный гнев, который придавал сил.
Она не какая-то бесправная приживалка. Она — законная жена. Она — человек, который пять лет вкладывал свои силы и средства в эту квартиру. И она не позволит так просто себя выкинуть.
Идея пришла внезапно, ясная и чёткая, как вспышка молнии. Она поняла, что ей нужна помощь. Не сочувствие подруг, не мамины утешения, а профессиональная, квалифицированная помощь. Она достала ноутбук. Пальцы сами набрали в поисковике: «раздел имущества при разводе, квартира в ипотеке, первоначальный взнос родителей».
Она читала статью за статьёй, форум за форумом. Чем больше она углублялась в юридические тонкости, тем яснее становилась картина. Да, первоначальный взнос от свекрови — это серьёзный аргумент. Но это не делало квартиру стопроцентной собственностью Николая. Согласно Семейному кодексу, всё имущество, нажитое в браке, является совместной собственностью супругов. А ипотечные платежи, которые они вносили на протяжении пяти лет, — это и есть «нажитое в браке».
В её голове начал выстраиваться план. Холодный, чёткий, немного пугающий, но единственно верный в этой ситуации. Она больше не будет жертвой. Она будет бороться. За себя, за свои права, за свои семь лет жизни, которые она не позволит вычеркнуть и обесценить.
Она нашла сайт юридической консультации и записалась на приём на следующий день. Она отпросится с работы под предлогом визита к врачу. Николай ничего не должен знать. Пока не должен.
Когда он проснулся, ближе к обеду, с похмелья, Лена уже была на кухне. Она спокойно готовила завтрак, как будто ничего не произошло. На ней был её любимый домашний халат, волосы были аккуратно убраны. Она была подчёркнуто спокойна и даже немного отстранена.
Николай удивлённо посмотрел на неё. Он, видимо, ожидал увидеть слёзы, истерику, мольбы о прощении. Но вместо этого встретил холодный, ясный взгляд. Это его сбило с толку.
— Есть будешь? — спросила она ровным голосом, ставя перед ним тарелку с омлетом.
— Буду, — пробурчал он, садясь за стол.
Он ел молча, исподтишка наблюдая за ней. Он чувствовал, что в ней что-то изменилось. Пропал страх, пропала растерянность. На их месте появилось что-то другое, что-то, что он не мог понять и что его необъяснимо тревожило. Он ещё не знал, что эта тихая, покорная женщина, которую он так легкомысленно решил сломать, уже сделала свой первый ход в этой войне. И этот ход его шокирует.
На следующий день Лена, как и планировала, отпросилась с работы. Сердце колотилось так, будто она шла не на консультацию к юристу, а на тайное свидание. В каком-то смысле так оно и было: это было свидание с её новой, будущей жизнью, где ей придётся быть сильной и решительной.
Офис юридической фирмы располагался в строгом здании в центре города. Лена вошла в кабинет, названный на двери «Анна Борисовна Волкова, специалист по семейному праву». Её встретила женщина лет сорока пяти, с умными, проницательными глазами и короткой стрижкой. От неё веяло уверенностью и профессионализмом.
— Присаживайтесь, Елена, — Анна Борисовна указала на кресло напротив своего стола. — Слушаю вас внимательно.
Сначала Лене было трудно говорить. Слова застревали в горле, история казалась какой-то жалкой и стыдной. Но юрист слушала её терпеливо, не перебивая, лишь изредка делая пометки в своём блокноте. Постепенно Лена осмелела и рассказала всё, как на духу: про семь лет брака, про ипотеку, про первоначальный взнос свекрови, про ремонт, про оскорбительные слова мужа и его требование убираться из квартиры.
Когда она закончила, Анна Борисовна на несколько секунд задумалась, а потом посмотрела на Лену прямым, твёрдым взглядом.
— Елена, первое и самое главное, что вы должны понять: вы не бесправны. «Закон на вашей стороне», —сказала она уверенно. — Ваш муж и свекровь либо юридически безграмотны, либо сознательно вводят вас в заблуждение, рассчитывая на ваш страх и покорность.
Она пододвинула к себе кодекс и открыла нужную страницу.
— Смотрите. Статья 34 Семейного кодекса Российской Федерации. Имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. Квартира приобретена в браке. Соответственно, она — совместная собственность.
— Но первоначальный взнос… — начала Лена.
— Первоначальный взнос — это сложный момент, но не фатальный, — прервала её Анна Борисовна. — Им в суде придётся доказать, что это был целевой дар денежных средств именно сыну, а не молодой семье в целом. Это не всегда просто. Но даже если они это докажут, это даёт им право лишь на выделение доли в квартире, соразмерной этому вкладу. А всё остальное — все ипотечные платежи, которые вы вносили в течение пяти лет из общего семейного бюджета, — делится пополам. Понимаете?
Лена медленно кивнула. В голове начинало проясняться.
— То есть… он не может меня просто выгнать?
— Ни в коем случае! — твёрдо сказала юрист. — До решения суда о разделе имущества вы имеете абсолютно равные права на проживание в этой квартире. Любые попытки выселить вас силой — это самоуправство, и за это предусмотрена ответственность.
Анна Борисовна изложила ей план действий. Чёткий и последовательный, как рецепт сложного блюда.
— Первое. Вам нужно собрать доказательную базу. Все документы, которые у вас есть: свидетельство о браке, кредитный договор, квитанции об оплате ипотеки. Очень хорошо, если у вас есть выписки с банковского счёта, куда перечислялась ваша зарплата и откуда списывались платежи. Чеки на стройматериалы, мебель, технику, если сохранились. Договоры с рабочими, если вы нанимали кого-то для ремонта. Всё это — доказательства ваших вложений в общее имущество.
— Второе. Мы с вами подготовим исковое заявление в суд о разделе совместно нажитого имущества. Мы не будем дожидаться, пока он подаст на развод и попытается вас «обчистить». Мы нанесём удар первыми.
— И третье, самое важное на данном этапе, — Анна Борисовна сделала паузу, чтобы Лена осознала всю значимость её слов. — Одновременно с подачей иска мы заявим ходатайство о принятии обеспечительных мер. А именно — о наложении ареста на квартиру. Это значит, что до окончания судебного разбирательства ваш муж не сможет совершать с квартирой никаких сделок: ни продать, ни подарить, ни переоформить. Это свяжет ему руки и остудит его пыл.
Лена слушала, затаив дыхание. Этот план был дерзким, почти военным. И он ей нравился. Он давал ей чувство контроля над ситуацией, чувство силы.
— Сколько у нас есть времени? — спросила она уже по-деловому.
— Чем быстрее, тем лучше. Собирайте документы. Как только всё будет готово, приходите, и мы составим иск. И ещё один совет, Елена, — добавила Анна Борисовна, когда Лена уже собиралась уходить. — Пока что ведите себя как обычно. Не скандальте, не угрожайте. Пусть они думают, что вы смирились и готовы уйти. Эффект неожиданности будет нашим главным козырем.
Вернувшись домой, Лена почувствовала себя другим человеком. Страх сменился холодной решимостью. Она начала тайную операцию. Ночью, когда Николай спал, она на цыпочках пробиралась к шкафу, где хранились все документы, и фотографировала на телефон каждую бумажку: договор купли-продажи, ипотечный договор, каждую квитанцию. Она нашла старую папку с чеками на ламинат и обои. Нашла даже договор на установку кухонного гарнитура, оформленный на её имя. Каждая найденная бумажка была как патрон в обойме.
Жить под одной крышей с человеком, который тебя предал, было невыносимо тяжело. Николай и его мать, очевидно, сговорившись, устроили ей настоящую психологическую осаду. Виктория Степановна теперь звонила каждый день, якобы поболтать с сыном, но говорила так громко, чтобы Лена всё слышала.
— Коленька, ну что, она ещё не съехала? — доносилось из трубки. — Ты будь с ней пожёстче! Скажи, что риелтора приведёшь! Пусть видит, что твои намерения серьёзны! Нечего ей там делать, в твоей квартире!
Николай, вдохновлённый материнской поддержкой, становился всё наглее. Он перестал давать ей деньги на продукты, заявив: «Корми себя сама, раз такая самостоятельная». Он демонстративно разбрасывал свои вещи, зная, что Лена не выносит беспорядка. Он приводил своих друзей, которые вели себя в квартире по-хозяйски, оставляя после себя горы грязной посуды и пивных бутылок. Они смотрели на Лену с плохо скрываемым презрением, как на предмет мебели, который скоро вынесут на помойку.
Лена терпела. Она сжимала зубы и терпела, зная, что её час скоро пробьёт. Она убирала, готовила для себя, молча сносила все унижения. Внутри неё росла и крепла ледяная стена, которая отделяла её от них. Она научилась отключать эмоции и действовать как автомат. Днём она работала в ресторане, а вечерами и ночами готовилась к войне.
Через неделю у неё на руках был полный пакет документов. Она снова пришла к Анне Борисовне. Юрист, изучив бумаги, удовлетворённо кивнула.
— Отлично, Елена. Доказательств более чем достаточно. Садитесь, будем писать историю вашей семейной жизни для судьи.
Они несколько часов составляли исковое заявление. Каждая фраза была выверена, каждый факт подкреплён документом. Лена, читая получившийся текст, удивлялась, как сухо и по-деловому можно изложить историю её любви, надежд и горького разочарования. Но за этими казёнными формулировками стояла её боль, её унижение и её воля к победе.
На следующий день Анна Борисовна подала документы в суд. Теперь оставалось только ждать.
Развязка наступила через полторы недели, в пятницу вечером. Николай вернулся с работы необычайно воодушевлённый и самодовольный. Он даже не разулся в прихожей, прошёл в комнату в грязных ботинках.
— Ну что, насиделась? — бросил он Лене, которая читала книгу на диване. — У меня для тебя новости. Я даю тебе срок до конца следующей недели. Ровно семь дней, чтобы ты собрала свои вещички и освободила мою квартиру.
Он явно упивался своей властью.
— А если я не уйду? — спокойно спросила Лена, откладывая книгу.
— Тогда я тебе помогу, — усмехнулся он. — Выставлю твои узлы на лестничную клетку, и всё. И не советую обращаться в полицию. Они тебе не помогут. Собственник я, и я решаю, кто тут живёт. Мама уже и покупателя нашла, кстати. Так что не затягивай.
Он ждал её реакции: слёз, истерики, проклятий. Но Лена была невозмутима. Она медленно встала, подошла к комоду, достала из ящика конверт и протянула ему.
— Что это? — настороженно спросил он.
— Это тебе, — так же спокойно ответила она. — Почитай на досуге. Думаю, тебе будет интересно.
Он с недоверием взял конверт, вскрыл его. Внутри лежало несколько листов бумаги, скреплённых скрепкой. Он начал читать. По мере того, как его глаза бегали по строчкам, лицо его менялось. Самодовольная ухмылка сползла, брови сошлись на переносице, на лбу выступила испарина. Он перечитал первую страницу ещё раз, потом вторую, как будто не мог поверить своим глазам.
Это была копия её искового заявления и, что самое главное, определение суда о принятии обеспечительных мер.
— Что… что это такое? — прохрипел он, поднимая на неё ошарашенный взгляд. В его глазах больше не было злости, только растерянность и непонимание.
Лена посмотрела ему прямо в глаза. Впервые за последние недели она почувствовала полное превосходство.
— Это, Коля, называется «иск о разделе совместно нажитого имущества», — отчеканила она каждое слово. — А та бумажка, что тебя так удивила, — это определение суда о наложении ареста на нашу квартиру.
Она сделала паузу, давая ему осознать услышанное.
— Это значит, что ты не можешь её ни продать, ни подарить, ни прописать сюда кого-либо. Вообще ничего не можешь с ней сделать до тех пор, пока суд не решит, какая доля принадлежит тебе, а какая — мне. И да, кстати, выгнать меня ты тоже не можешь. Мы оба имеем равные права на проживание здесь. Так что покупателю твоей мамы можешь передать пламенный привет. Сделка отменяется.
Николай стоял посреди комнаты, белый как полотно, и молча хлопал ртом, как выброшенная на берег рыба. Он смотрел то на бумаги в своих руках, то на Лену. Он не мог поверить. Его тихая, покорная жена, которую он уже списал со счетов, которую мысленно уже выкинул из своей жизни, нанесла такой сокрушительный удар. Она не просто дала сдачи. Она переиграла его на его же поле, но по своим, законным и умным правилам.
Его мир, в котором он был хозяином положения, рухнул в одно мгновение. Он судорожно достал телефон и набрал номер.
— Мама… — прошептал он в трубку. — Тут такое… Она… она в суд подала! На квартиру арест наложили!
Лена слышала, как на том конце провода что-то закричала, завизжала Виктория Степановна. Но ей уже было всё равно. Она спокойно взяла свою книгу и снова села на диван. Она знала, что это только начало. Впереди её ждали суды, скандалы, попытки давления. Но сейчас, в этот самый момент, она была победительницей. Она отвоевала своё право на уважение и своё право на дом.
Николай, что-то мямля в трубку, смотрел на неё с ужасом и… с чем-то ещё. Возможно, это было запоздалое прозрение. Он вдруг понял, что женщина, которую он так легкомысленно решил уничтожить, была сделана из гораздо более прочного материала, чем он предполагал. И поступок, который она совершила, не просто его шокировал. Он его раздавил.
А впереди уже маячила тень разъярённой свекрови, которая летела к ним, чтобы лично возглавить оборону «сыночкиной» квартиры. Но Лена была к этому готова. Теперь она знала, что делать, и у неё был надёжный тыл в лице Анны Борисовны. Буря только начиналась, но Лена больше не боялась. Она стояла в самом её эпицентре, спокойная и уверенная в своей правоте.