Тихий шелест гравия под колесами старенького «Логана» был для Елены музыкой. Той самой, что предвещает не просто конец пути, а прибытие в место силы. Сюда, в маленькое дачное товарищество «Рассвет» под Воронежем, она вложила не только все свои сбережения, накопленные за годы работы заведующей читальным залом в университетской библиотеке, но и всю душу.
Последние полгода ее жизнь состояла из каталогов, читательских формуляров и бесконечных смет на вагонку, краску и новую кровлю. Муж Игорь, инженер на местном заводе резинотехнических изделий, в ее затею не верил. «Лен, ну куда тебе это? Старый сарай, только деньги впустую палить. Продали бы, купили что-нибудь путное». Но Елена была непреклонна. Этот домик, оставшийся ей от родителей, был не «старым сараем». Это была ее детская память, пахнущая яблоками и мамиными пирогами, это были вечера с отцом на веранде, когда он учил ее различать созвездия. Продать его было бы равносильно продаже собственного сердца.
И вот сегодня, в теплый субботний день в начале июня, она привезла сюда семью – Игоря и его маму, Галину Петровну, – чтобы показать результат своих трудов.
– Ну, встречайте! – Елена с трудом скрывала ликующую дрожь в голосе, открывая новую, пахнущую свежей морилкой калитку.
Участок преобразился. Вместо зарослей крапивы – аккуратный газон. Старые, покосившиеся грядки уступили место высоким коробам, где уже зеленели ряды укропа, петрушки и ее любимых сортов базилика. А сам дом… Он словно помолодел лет на тридцать. Свежая краска цвета слоновой кости, новые белоснежные рамы, застекленная веранда, где в плетеных креслах уже лежали подушки, сшитые ее руками.
– Ого! – Игорь присвистнул, с неподдельным удивлением оглядываясь. – А ты, мать, оказывается, строитель. Серьезно, Лен, не ожидал. Прям как с картинки.
Елена расцвела от его похвалы. Ей так редко доставались от мужа слова одобрения, что каждое было на вес золота. Галина Петровна же, женщина властная и монументальная, поджав губы, проследовала вперед, как ревизор. Ее острый взгляд скользил по фасаду, задерживался на деталях, и по лицу было непонятно – нравится ей или она ищет, к чему бы придраться.
– Ну, что скажете, Галина Петровна? – не выдержала Елена, открывая дверь в дом.
Внутри пахло сосновой смолой и чистотой. Старую мебель Елена отреставрировала сама, перетянув обивку и покрыв лаком. На широких подоконниках, о которых она так мечтала, уже выстроились горшочки с геранью.
– Хм, – свекровь провела пальцем по новой столешнице на кухне. Палец остался чистым. – Светленько. Непрактично, конечно. Любая капля видна будет. И полы эти… ламинат? Зимой холодно будет ногам. Надо было линолеум, под дерево. Дешевле и теплее.
Елена почувствовала, как радость внутри нее слегка сжалась, будто от укола.
– Мне так больше нравится, Галина Петровна. И я коврики постелю.
Они пили чай на новой веранде. Солнце пробивалось сквозь листву старой яблони, рисуя на полу дрожащие узоры. Игорь с аппетитом уплетал домашний кекс, а Елена, откинувшись в кресле, с наслаждением вдыхала ароматы цветущего сада и думала, что вот оно, счастье. Тихое, простое, ее собственное.
– Да, хорошо ты тут все устроила, Леночка, – вдруг произнесла Галина Петровна, нарушая благостную тишину. Голос ее был ровным, почти деловым. – Прямо душа радуется. Теперь на нашей общей даче можно и все лето жить.
Елену будто окатило ледяной водой. Она даже не сразу поняла, какое именно слово так резануло слух. Она переспросила, глупо улыбаясь:
– То есть?
– Ну то и есть, – свекровь отставила чашку с решительным стуком. – Дача-то теперь – о-го-го! Не стыдно и людей привезти. Вот Дима с Ольгой и детьми на юг в этом году не едут, дорого. А тут – воздух, речка рядом. Я им уже сказала, чтоб собирались на июль. А мы с Игорем будем на выходные приезжать. Помогать. Огурчики там, помидорчики…
Елена молча смотрела на свекровь. Воздух в легких кончился. «Нашей общей»? «Дима с Ольгой»? Младший сын Галины Петровны, его жена и двое их шумных подростков, которые в прошлый свой приезд сломали качели и вытоптали клумбу с пионами?
– Мам, ну ты начинаешь, – слабо возразил Игорь, заметив окаменевшее лицо жены. – Лена только ремонт закончила, сама еще не обжилась…
– А что начинаю? – Галина Петровна картинно вскинула брови. – Я что, неправду сказала? Семья мы или нет? Леночке одной тут тяжело будет, а так все вместе, дружно. И детям на воздухе хорошо. Или тебе, Лена, для родни жалко? Для племянников мужа?
Вопрос был задан так, что любой ответ, кроме восторженного «Конечно, нет!», выставлял Елену черствой эгоисткой. Она почувствовала, как по вискам застучало. Она открыла рот, чтобы сказать, что это ее дача, ее место, ее уединение, но смогла выдавить лишь невнятное:
– Я… я как-то не думала об этом…
– А ты подумай, подумай, – назидательно заключила Галина Петровна и снова взялась за чашку, давая понять, что вопрос решен.
Всю дорогу домой Елена молчала, глядя в боковое стекло на проносящиеся мимо поля и перелески. Мир, который еще час назад казался таким ярким и радостным, потускнел и покрылся серой пеленой. Игорь пытался завести разговор, рассказывал что-то про работу, но слова отскакивали от нее, не проникая в сознание. В голове набатом стучала одна фраза: «наша общая дача».
Вечером, когда они остались одни в своей городской квартире, Елена все же решилась.
– Игорь, нам надо поговорить. Про дачу.
Он сидел на диване, уткнувшись в планшет, где мелькали какие-то таблицы.
– А что говорить? Мама права, в общем-то. Чего ей одной пустовать? А так всем польза.
– Какая польза? – голос Елены дрогнул. – Игорь, я полгода на нее работала! Я каждую доску, каждую банку краски сама выбирала! Я мечтала, что у меня будет место, где я смогу просто отдохнуть в тишине. Понимаешь? В ти-ши-не. А не обслуживать все лето твою родню.
Игорь оторвался от планшета и посмотрел на нее с укором.
– Лена, ты чего? Это же моя мама, мой брат. Родные люди. Что ты как чужая? Они же не на месяц к нам в квартиру просятся. Дача большая, места всем хватит.
– Дело не в месте! – она чувствовала, как подкатывают слезы обиды. – Дело в том, что меня никто не спросил! Ваша мама просто пришла и объявила, что это теперь «общая» территория. А ты… ты просто сидел и кивал!
– А что я должен был сделать? Скандал с матерью устроить? Лен, ты же знаешь, у нее сердце больное. Начнешь спорить, ей плохо станет. Давай не будем из-за ерунды ссориться. Все, тема закрыта.
Он снова уткнулся в свой планшет, воздвигая между ними невидимую стену. Елена осталась стоять посреди комнаты, чувствуя себя униженной и совершенно одинокой. «Ерунда». Ее мечта, ее труд, ее сокровенное место – это была «ерунда».
Следующие несколько дней превратились в ад. Галина Петровна звонила ежедневно, раздавая указания.
– Леночка, ты ключи-то вторые сделай, пусть у меня будут, чтобы тебя не дергать каждый раз. И посмотри, там постельного белья хватит на четверых? А то Оленька у меня брезгливая, на чужом спать не будет. И сковородку большую надо купить, на такую ораву не наготовишься.
Елена механически отвечала «хорошо», «посмотрю», «куплю», а после каждого звонка долго сидела, глядя в одну точку. Она чувствовала, как ее медленно, но верно вытесняют из ее же собственного пространства. Дача, еще не успев стать ее убежищем, уже превращалась в источник стресса и обязательств.
Спасение пришло в лице Марины, соседки с пятого этажа. Шумная, энергичная женщина, лет десять назад пережившая громкий развод и с тех пор жившая по принципу «я у себя одна». Они столкнулись у подъезда, когда Елена возвращалась из магазина с тяжелыми сумками.
– Ленка, ты чего такая серая? На тебе лица нет, – без обиняков заявила Марина, забирая у нее одну из сумок.
И Елена, сама от себя не ожидая, разговорилась. Она выложила все: и про ремонт, и про «общую дачу», и про звонки свекрови, и про молчание Игоря. Марина слушала молча, только желваки на ее скулах перекатывались. Когда они поднялись на этаж, она поставила сумку у Елениной двери и вперилась в нее взглядом.
– Так, подруга. Значит, слушай меня сюда. Ты кто по жизни? Терпила? Ты впахивала, чтобы твоя свекровь со всей своей капеллой там шашлыки жарила и командовала? Какая, к черту, «общая»? Документы на кого?
– На меня… От родителей дарственная, – тихо ответила Елена.
– Вот! – Марина победно ткнула пальцем в воздух. – Это твое! Личное! И точка! А муж твой – просто маменькин сынок, уж извини. Боится слово поперек сказать. И пока ты сама рот не откроешь и свои границы не обозначишь, они так и будут по тебе ездить. Всей семьей. По очереди.
Разговор с Мариной подействовал как ушат холодной воды. Она впервые посмотрела на ситуацию не как на досадное семейное недоразумение, а как на прямое посягательство на ее личность. Вечером она набрала номер свекрови. Сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет из груди.
– Галина Петровна, здравствуйте. Я по поводу дачи звоню. Я не против гостей, но давайте мы будем это обсуждать заранее. У меня тоже могут быть свои планы.
В трубке на несколько секунд повисла оглушительная тишина. Затем раздался трагический вздох.
– Ах, вот оно что… Я так и знала. Жалко тебе, значит, для семьи Игоря. Для родной кровиночки, брата его… Что ж, спасибо, Леночка, уважила. Я-то, дура старая, думала, мы одна семья. А ты, оказывается, нас за чужих держишь…
И короткие гудки.
Елена положила трубку. Руки ее дрожали. Она ожидала крика, скандала, но не этой холодной, убивающей манипуляции. Через десять минут позвонил Игорь. Он не кричал. Он говорил тихо и разочарованно.
– Лена, зачем ты позвонила маме? Она вся в слезах, давление подскочило. Тебе это было нужно? Не могла просто потерпеть?
– Потерпеть?! – взорвалась Елена. – Да сколько можно терпеть, Игорь?! Когда вы все начнете считаться со мной?!
– Ты ведешь себя как эгоистка! – отрезал он. – Все, я не хочу об этом говорить.
Точкой невозврата стал следующий уикенд. Елена, сославшись на головную боль, отказалась ехать с Игорем к его матери. Он уехал один, злой и надутый. А вернулся вечером… воодушевленным.
– Лен, у меня новость! Мы тут с Димкой и отцом посоветовались. Решили, чтобы никому не мешать, пристроить на участке гостевой домик. Ну, или баню с комнатой отдыха. Место там есть, за яблонями. Я уже даже с ребятами со стройки поговорил, они готовы летом взяться. Прикинули смету, в кредит влезем, но за пару лет отдадим. Зато у всех будет свой угол!
Елена смотрела на сияющее лицо мужа и не верила своим ушам. Они уже все решили. Посоветовались. Прикинули смету. На ее земле. Без нее. Будто ее не существовало в природе. Будто она была просто элементом интерьера в квартире, который не имеет права голоса.
Внутри нее что-то оборвалось. Окончательно и бесповоротно. Весь страх, вся нерешительность, все желание «сохранить мир» испарились, оставив после себя только холодную, звенящую пустоту и стальную твердость.
– Нет, – сказала она тихо, но так, что Игорь сразу осекся.
– Что «нет»? – не понял он.
– Нет, Игорь. Никакого домика и никакой бани на моем участке не будет.
– Погоди, ты не поняла, – он начал раздражаться. – Это же для всех удобно! Мы возьмем кредит на мое имя, тебе даже платить не придется…
– Я все поняла, – ее голос не дрожал. – Я сказала «нет». И гостей без моего приглашения на даче тоже не будет. Ни Димы с Ольгой, ни кого-то еще.
Игорь побагровел. Он не привык видеть жену такой. Где была его тихая, уступчивая Лена?
– Ты в своем уме?! – заорал он. – Ты что себе позволяешь?! Из-за какого-то сарая семью рушить?! Да что с тобой случилось?!
В этот момент зазвонил телефон. Игорь схватил трубку.
– Да, мам… Да нет, не в духе она… Не разрешает, представляешь? – он говорил в трубку, но смотрел на Елену с ненавистью. – Говорит, ее участок, и она ничего строить не разрешит!
Елена слышала визгливый голос свекрови даже на расстоянии. Игорь поднес трубку к ее лицу:
– На, поговори с матерью! Объясни ей, почему ты так ненавидишь ее семью!
Галина Петровна неистовствовала:
– Да кто ты такая вообще, чтобы моему сыну указывать?! Он на тебя лучшие годы потратил! В дом привел! А ты неблагодарная! Приживалка! Если бы не Игорь, где бы ты была?!
Слово «приживалка» ударило как хлыст. Она, которая работала наравне с мужем, которая вела весь быт, которая из своих личных сбережений превратила развалюху в дом мечты, – приживалка.
Елена молча взяла у мужа телефон и нажала отбой.
– Больше никогда, – сказала она ледяным тоном. – Никогда не смей так со мной разговаривать. И не позволяй своей матери так говорить обо мне.
– Ах, так?! – Игорь был вне себя от ярости. – Ты еще и условия мне ставить будешь?! Да эта дача такая же моя, как и твоя! Мы двадцать пять лет в браке! Она общая!
И вот тут Елена поняла, что пора.
Она молча развернулась и прошла в спальню. Открыла комод, где в шкатулке с документами лежала заветная папка. Она вернулась в комнату, где все еще кипел от праведного гнева ее муж. Он даже не сразу заметил, что она вернулась.
– …и я не позволю тебе рушить нашу семью из-за твоего эгоизма! Мама права, ты…
Елена положила на журнальный столик перед ним синюю папку. Открыла ее. Сверху лежал документ на гербовой бумаге.
– Прочитай, – сказала она все так же тихо.
Игорь недоуменно уставился на нее, потом на бумаги. Он взял в руки лист. Его глаза забегали по строчкам. «Договор дарения». «…моя дочь, Елена Викторовна…». «…земельный участок и расположенный на нем дом…».
Он читал долго, несколько раз, будто не мог поверить в смысл написанного. Его лицо медленно меняло цвет с багрового на мертвенно-бледный.
– Это… дарственная? – прошептал он.
– Да. От моих родителей. Оформлена задолго до того, как мы даже начали обсуждать ремонт. Это мое личное имущество, Игорь. Оно не является совместно нажитым в браке. И никогда им не будет. Квартира, в которой мы живем, куплена в браке, она – да, общая. А дача – моя. И только моя.
Он молчал, глядя на документ, как на приговор. Вся его спесь, вся его уверенность в своей правоте испарились. Он выглядел растерянным и жалким.
– Лена… ну зачем ты так? – голос его был полон детской обиды. – Мы же… мы же семья. Можно же было по-хорошему…
И в этот момент Елена окончательно поняла, что «по-хорошему» для него означало только одно – как удобно ему и его маме. Ее «хорошо» в этой системе координат просто не существовало. Пропасть между ними была непреодолимой. И дело было совсем не в даче.
– Да, Игорь, – кивнула она. – Можно было. Но вы не захотели.
Она не стала больше ничего говорить. Она снова пошла в спальню, но на этот раз достала с антресолей большую дорожную сумку. И начала спокойно, методично складывать в нее вещи Игоря. Футболки. Свитера. Брюки.
Он вошел следом, ошарашенно глядя на ее действия.
– Ты… ты что делаешь?
– Собираю твои вещи, – без эмоций ответила она, аккуратно сворачивая его джемпер. – Я подаю на развод. Эту квартиру мы будем делить через суд, как положено по закону. А пока… ты можешь пожить у мамы. Ей как раз нужна твоя забота. И там тебя никто не будет ущемлять в правах.
Он стоял и смотрел на нее, и в его глазах был не гнев, а полное, тотальное непонимание. Он так и не понял, что произошло. Не понял, в какой момент его тихая, покладистая Лена превратилась в эту холодную, решительную женщину.
Через час он ушел, унося две сумки и полное недоумение. Дверь за ним захлопнулась, и в квартире наступила тишина. Оглушительная, непривычная. Елена села на диван. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота, но сквозь нее уже пробивался тоненький росток нового, забытого чувства – облегчения.
На следующий день она поехала на дачу. Одна. Открыла калитку, прошла по дорожке, села в то самое плетеное кресло на веранде. Солнце точно так же рисовало узоры на полу. Пахло цветами и травой. И тишина… Благословенная, густая, абсолютная тишина.
Она сидела долго, глядя на свой сад, на свой дом. Да, впереди был развод, раздел имущества. Игорь, подстрекаемый матерью, конечно, отсудит свою половину квартиры. Придется размениваться, искать новое жилье. Будет трудно. Но, глядя на свои руки, лежащие на подлокотниках кресла, на свои любимые горшки с геранью на подоконнике, Елена впервые за много лет почувствовала себя не «приживалкой», не «женой Игоря», не «снохой Галины Петровны».
Она почувствовала себя хозяйкой. Не только этого дома и этого клочка земли. А всей своей жизни. И эта цена была ей по силам.