Коробка с лимонным тартом, перевязанная бежевой лентой, приятно давила на колени. Ольга смотрела в окно электрички, на проносящиеся мимо потемневшие от сырости дачные домики, на голые ветви берёз, чертившие по свинцовому ноябрьскому небу замысловатые узоры. В Екатеринбурге с утра сыпал мелкий, колючий снег с дождём, а здесь, ближе к Первоуральску, было просто серо и тихо. Она ехала к Татьяне, своей институтской подруге, с которой они потерялись на двадцать с лишним лет и нашлись полгода назад в социальной сети благодаря какой-то общей знакомой. Эта встреча ощущалась как глоток свежего воздуха, как возвращение в беззаботную юность, где всё ещё было возможно.
Их жизнь с Сергеем давно вошла в спокойное, предсказуемое русло. Сын Дмитрий вырос, женился, жил своей жизнью в Москве, звонил по воскресеньям. Работа главного бухгалтера в небольшой, но стабильной строительной фирме не приносила бурных восторгов, но давала ощущение порядка и контроля, которое Ольга ценила превыше всего. Сергей, её Серёжа, уже почти тридцать лет был надёжной опорой, тихой гаванью. Его частые командировки — он курировал объекты по всему Уралу и в Сибири — давно стали привычной частью быта. Она провожала его, собирая в дорогу термосы с чаем и домашние котлеты, и встречала, радуясь его возвращению, как празднику. Их любовь из бурной реки превратилась в глубокое, полноводное озеро — спокойное, ясное, отражающее небо. По крайней мере, так ей казалось.
Татьяна встретила её на перроне — маленькая, энергичная, в ярко-жёлтой куртке, она была похожа на солнечный зайчик в этом унылом пейзаже. Они обнялись, смеясь, и Таня, перехватывая у неё сумку, затараторила:
— Олька, ну наконец-то! Я уже пирожки с капустой испекла, твои любимые, помнишь? И чай заварила с чабрецом. Пойдём скорее, у меня так тепло, так уютно!
В её двухкомнатной квартире в старой «сталинке» и впрямь было по-особенному уютно. Пахло выпечкой, сушёными травами и немного — масляными красками. Татьяна преподавала в местной художественной школе, и вся её квартира была живым воплощением её профессии: на стенах висели её собственные акварели и детские рисунки, на подоконниках стояли горшки с геранью, а на диване лежали подушки, вышитые вручную.
— Проходи, раздевайся, чувствуй себя как дома. Тарт! Ой, Оленька, ну зачем ты? У меня же всё есть! — щебетала Татьяна, принимая из её рук коробку.
— Это для души, — улыбнулась Ольга, снимая пальто. — И для фигуры. Лимонный тарт фигуре не вредит.
Они пили чай на маленькой кухне, болтали обо всём и ни о чём: о студенческих проделках, о первых влюблённостях, о том, как изменились общие знакомые. Ольга с удовольствием рассказывала о сыне, о своей спокойной жизни, о Сергее.
— Серёжа у меня золото, Танюш. Надёжный, как скала. Сейчас вот опять в Сургуте, объект сложный сдают. Но к Новому году вернётся. Мы всегда Новый год вместе встречаем, это традиция.
— Это такое счастье, Оль, когда столько лет вместе, и всё хорошо, — искренне порадовалась Татьяна. — Я вот со своим первым мужем так и не ужилась, а потом… потом уже не встретился никто. Зато у меня есть мои дети, — она кивнула на коридор, где висела целая галерея фотографий, — мои ученики. И племянник Мишка, душа моя.
После чая Татьяна повела её в гостиную, чтобы показать свой новый мольберт. Комната была залита мягким светом торшера. На журнальном столике рядом с диваном стояла цифровая фоторамка. Фотографии в ней менялись каждые несколько секунд, плавно перетекая одна в другую: вот цветущий луг, вот смешной рыжий кот, вот группа детей с рисунками… Ольга машинально следила за сменой кадров, пока Татьяна что-то увлечённо рассказывала про особенности грунтовки холста.
И тут на экране появилось новое фото. Солнечный летний день, берег реки. Мужчина, очень похожий на её Сергея, сидел на траве и обнимал светловолосого мальчика лет шести-семи. Он смеялся, запрокинув голову, и в уголках его глаз лучились знакомые морщинки. На нём была синяя футболка, которую она сама купила ему три года назад перед поездкой на юг. Мужчина прижимал к себе ребёнка с такой нежностью, с такой безграничной отцовской любовью, что у Ольги на мгновение перехватило дыхание. Мальчик, доверчиво прильнув к его плечу, что-то с увлечением показывал пальцем за кадр.
Мир сузился до этого маленького светящегося прямоугольника. Звук Татьяниного голоса стал далёким и неразборчивым, как шум прибоя. Ольга почувствовала, как холодеют пальцы. Это не мог быть Сергей. Не мог. Просто невероятно похожий человек. Двойник. Но эти глаза, эта улыбка, эта родинка над правой бровью… и эта футболка…
— …поэтому акрил здесь совсем не подходит, он сохнет слишком быстро, понимаешь? — закончила Татьяна и обернулась. — Оль? Ты чего? Ты бледная какая-то. Тебе нехорошо?
Ольга с трудом заставила себя оторвать взгляд от фотографии, которая уже сменилась изображением заката. Она медленно моргнула, пытаясь вернуть себе ощущение реальности.
— Да нет, всё в порядке. Просто… голова немного закружилась. Наверное, с дороги. Танечка, а можно мне стакан воды?
— Конечно, сейчас, сию минуту! — засуетилась подруга. — Садись-садись на диван. Может, давление?
Ольга послушно опустилась на диван, чувствуя, как ватные ноги отказываются её держать. Руки дрожали. Она сцепила пальцы в замок, чтобы унять дрожь. Пока Татьяна ходила на кухню, она неотрывно смотрела на фоторамку, молясь, чтобы то фото появилось снова. Чтобы убедиться, что ей не показалось. Чтобы рассмотреть детали. Но рамка упрямо показывала пейзажи, котов, цветы.
— Вот, выпей, — Татьяна протянула ей стакан с водой. — Может, приляжешь? Я тебе постелю в спальне.
— Нет-нет, не нужно, — Ольга сделала несколько судорожных глотков. Холодная вода немного привела её в чувство. — Уже лучше. Спасибо. Тань, а… на фоторамке… там была фотография, мужчина с мальчиком…
Она старалась, чтобы её голос звучал как можно более безразлично, как будто это был праздный вопрос. Но внутри всё кричало.
— А, это, — с тёплой улыбкой ответила Татьяна. — Это мой двоюродный племянник Мишка со своим папой, Игорем. Моя двоюродная сестра Лена, его мама, живёт в Тюмени. Мы с ней очень близки.
Игорь. Не Сергей. Ольга вцепилась в это имя, как утопающий в соломинку. Значит, всё-таки не он. Просто похож. Господи, какое облегчение… Она уже готова была рассмеяться над собственной мнительностью, как Татьяна продолжила, и её голос стал печальным.
— Игоря больше нет. Он умер полгода назад. Внезапно. Сердце… Совсем молодой, сорок девять всего было. Лена до сих пор в себя прийти не может. Он для них с Мишкой всем был. Души в сыне не чаял. Он ведь в разъездах постоянно был, работал вахтами где-то на Севере, так когда приезжал — всё время с ним, всё для него. Лена говорит, он приезжал, и будто солнце в доме включали. Вот, сейчас опять будет эта фотография, это они прошлым летом на Туре отдыхали…
И фотография появилась снова. Ольга заставила себя посмотреть на неё ещё раз. Теперь, когда первый шок прошёл, она видела всё отчётливее. Это был её Сергей. Её. Не двойник. Просто он был здесь другим — расслабленным, по-настоящему счастливым, таким, каким она его, может быть, никогда и не видела. Игорь. Тюмень. Лена. Мишка. Вахты на Севере. Эти слова, как куски льда, падали в пустоту, образовавшуюся у неё внутри. Командировки в Сургут. Объекты. Традиция встречать Новый год вместе. Вся её упорядоченная, правильная, как бухгалтерский баланс, жизнь рассыпалась на мелкие, бессмысленные цифры.
— …он такой хороший был, Оль. Добрый, заботливый. Я его, правда, всего пару раз видела, когда к Ленке в гости ездила. Он всегда немногословный такой, скромный, — продолжала Татьяна, не замечая окаменевшего лица подруги. — А мальчишка-то как его любит! До сих пор ждёт, что папа вернётся. Лена ему сказала, что папа уехал в самую долгую командировку на свете. Сердце разрывается смотреть на них.
Ольга молчала. Она больше не могла произнести ни слова. Она просто сидела, глядя на смеющегося на фотографии мужа, и чувствовала, как её мир, такой прочный и надёжный, рушится, погребая её под своими обломками.
Ночь была пыткой. Ольга лежала в гостеприимно уступленной ей спальне на свежих, пахнущих лавандой простынях и смотрела в потолок, где плясали отсветы уличного фонаря. Сон не шёл. Каждая попытка закрыть глаза возвращала её к светящемуся экрану фоторамки. Игорь. Лена. Мишка. Эти имена стучали в висках, вытесняя все остальные мысли.
Тридцать лет. Почти тридцать лет совместной жизни. Она прокручивала их в голове, как старую киноплёнку, пытаясь найти пропущенный кадр, дефект, который она не заметила раньше. Вот они, совсем молодые, на свадьбе. Сергей смотрит на неё влюблёнными глазами и неловко надевает на палец кольцо. Вот он забирает её с Димкой из роддома — растерянный, счастливый, с дурацким букетом гладиолусов. Вот они получают ключи от своей первой квартиры, и он вносит её на руках через порог… Где, в какой момент в этой идеальной картине появилась трещина?
Командировки. Они начались лет десять назад, когда его фирма стала брать крупные подряды на Севере. Сначала на месяц, потом на полтора. Она скучала, но гордилась им. Он зарабатывал деньги для семьи, строил будущее. Он привозил северную рыбу, кедровые орешки, фотографии суровой тундры. И всегда — усталую, нежную улыбку. Он звонил каждый вечер. Что он говорил? «Привет, родная. У нас тут дубак. Замотался сегодня. Как ты? Как Димка?» Обычные слова. А где он был в этот момент? В холодной бытовке в Сургуте или в тёплой квартире в Тюмени, где его ждала женщина по имени Лена и сын Миша, который думал, что его папу зовут Игорь?
Вспомнился случай года четыре назад. Он вернулся из очередной «командировки», и она, разбирая его сумку, нашла на дне маленький детский рисунок. Неумелой рукой были нарисованы домик, солнце и два человечка — большой и маленький. «Это что?» — спросила она. Сергей на мгновение замер, потом усмехнулся: «А, это сын одного нашего рабочего подарил. Смешной такой пацан». Он скомкал рисунок и выбросил в мусорное ведро. А она тогда ещё подумала, как грубо. А надо было не думать. Надо было достать этот листок и спросить снова.
И второй телефон. Он появился года два назад. «Для работы, — объяснил он. — Чтобы не путать личные и рабочие звонки, а то совсем замучили». Она поверила. Логично же. Она, бухгалтер, ценила логику. Она никогда не брала этот телефон. Это было его личное рабочее пространство. А теперь она понимала, что это была дверь в другую жизнь.
Игорь умер полгода назад. А её Сергей… что её Сергей? В мае он вернулся из командировки совершенно разбитый. Сказал, что сорвался крупный контракт, подвёл людей, что всё летит к чертям. Он был сам не свой, похудел, осунулся. Неделю почти не разговаривал, сидел вечерами, уставившись в одну точку. Она жалела его, отпаивала валерьянкой, говорила, что работа — это не главное, главное — что они есть друг у друга. А он в это время… он в это время «умирал» для своей второй семьи. Он хоронил самого себя, своё второе «я» по имени Игорь. От этой мысли к горлу подступила тошнота. Он не просто лгал. Он срежиссировал целый спектакль, трагедию, в которой она, его законная жена, играла роль сиделки при убитом горем «вдовце».
Ольга села на кровати. Дышать стало трудно. Она встала, подошла к окну. На улице повалил густой, тихий снег. Крупные хлопья медленно кружились в свете фонаря и ложились на землю, укрывая её чистым белым саваном. Всё обнулялось. Очищалось. Или просто замерзало? Она прижалась лбом к холодному стеклу. Что делать? Устроить скандал? Закричать? Но кому? Сергею, который в Сургуте? Татьяне, которая спит за стенкой и ни в чём не виновата? Нет. Она, Ольга Петровна, главный бухгалтер, не умела кричать. Она умела считать, анализировать и принимать решения на основании фактов. А факты были неопровержимы.
Ранним утром, когда Татьяна ещё спала, Ольга тихо собрала свои вещи. На кухонном столе оставила записку: «Танюша, прости. Срочно вызвали на работу, аудит нагрянул. Спасибо за всё. Тарт съешь без меня. Целую, О.» Ложь. Ещё одна ложь в этом пропитавшемся ложью мире. Но сейчас это было необходимо.
Дорога обратно в Екатеринбург пролетела как один миг. Она не видела ни заснеженных полей, ни станций. В голове стучал чёткий, холодный план действий. Приехав домой, она первым делом нашла его «рабочий» телефон. Он лежал, как всегда, в ящике письменного стола. Сердце колотилось так, что казалось, его слышно по всей квартире. Пароль. Какой может быть пароль? Она попробовала дату их свадьбы — не подходит. Дату рождения Димки — нет. Дату своего рождения — тоже нет. Тогда она просто набрала четыре цифры — год рождения того мальчика, Миши. Если ему сейчас лет семь, значит, родился он где-то в 2016-м. 2016. Не подходит. 2015? Телефон разблокировался.
Её руки дрожали так, что она едва могла попасть пальцем по иконкам. Галерея. Вот они. Десятки фотографий. Миша на утреннике в детском саду. Миша с велосипедом, который, как она теперь вспомнила, Сергей «покупал в подарок сыну коллеги». Вот они все втроём — он, мальчик и симпатичная темноволосая женщина, Лена. Они сидят за столом с тортом, на котором шесть свечей. Счастливая семья. В контактах она нашла номер, подписанный «Леночка ❤️». И переписку. Длинную, многолетнюю.
«Игорь, родной, мы так скучаем! Мишка спрашивает, когда папа приедет».
«Скоро, моё солнышко. Через две недели. Поцелуй нашего героя за меня».
«Купила тебе новую рубашку. Представляю, как ты в ней будешь хорош».
«Люблю тебя. Больше жизни люблю».
Она читала, и слёзы, сухие, злые, жгли глаза. Она листала его вторую жизнь, его настоящую жизнь, где были любовь, страсть и обожаемый сын. А что было у неё? Уютный быт, уважение и звонки из «Сургута». Она была функцией. Женой, которая создавала надёжный тыл. А он жил там, в Тюмени.
Последние сообщения были полгода назад. От Лены.
«Игорь, я не верю. Мне позвонили, сказали, что несчастный случай на буровой… Игорь, это неправда, скажи, что это неправда! Позвони мне!!!»
«Игорь, я тебя умоляю, ответь!»
«Почему ты молчишь???»
А потом — тишина. Он просто перестал отвечать. Он «умер». Гениально. Жестоко и гениально.
Ольга положила телефон на стол. Всё. Факты собраны. Баланс не сходился. Дебет с кредитом расходились на целую жизнь. Она прошла по пустой квартире. Вот его кресло, с протёртыми подлокотниками. Вот его чашка на кухонном столе. Вот их свадебная фотография на стене — два наивных, счастливых лица. Она сняла фотографию со стены и внимательно посмотрела в глаза себе двадцатидвухлетней. «Ты знала, девочка? — мысленно спросила она. — Ты чувствовала, что подписываешься не на счастье, а на хорошо оплачиваемую роль?» Девушка с фотографии счастливо улыбалась в ответ.
Она набрала его номер. Его основной номер. Гудки шли долго. Наконец он ответил. Голос сонный, слегка раздражённый.
— Да, Оль. Что-то случилось? Время раннее.
— Случилось, Серёжа, — сказала она ровным, безжизненным голосом. — Я была в гостях у Тани. В Первоуральске.
— У какой Тани? — не понял он.
— У моей институтской подруги. Она мне фотографии показывала. Племянника Миши и его папы. Игоря.
На том конце провода повисла оглушительная тишина. Ольга слышала только собственное дыхание. Тишина длилась вечность. Потом раздался тихий, сдавленный звук, похожий на стон.
— Оля…
— Тебе нужно вернуться, Сергей, — так же ровно продолжила она. — У нас есть что обсудить. Твоя командировка в Сургуте, я так понимаю, закончена. Навсегда.
Она ждала его два дня. Два самых длинных дня в её жизни. Квартира, её крепость, её уютное гнездо, превратилась в зал ожидания на чужом вокзале. Она механически ходила на работу, сводила дебеты с кредитами, подписывала счета. Цифры успокаивали. В них не было эмоций, только логика. 2+2 всегда равно 4. А вот жизнь + жизнь почему-то равнялась нулю.
Она не плакала. Слёзы высохли где-то по дороге из Первоуральска. Внутри была выжженная пустыня. Иногда она подходила к окну и смотрела на заснеженный двор. Там дети лепили снеговика, смеялись, падали в сугробы. Обычная жизнь, которая шла своим чередом, не замечая её личного апокалипсиса.
Вечером второго дня в замке повернулся ключ. Ольга сидела в кресле в гостиной и не обернулась. Он вошёл тихо, как вор. Поставил сумку в коридоре, снял куртку. Потом появился в дверном проёме. Постаревший, осунувшийся, с серым лицом и потухшими глазами. Он был похож не на её мужа Сергея и не на счастливого Игоря с фотографии. Он был похож на призрака.
Он постоял мгновение, потом медленно прошёл и сел на диван напротив. Не посмел сесть рядом.
— Оля, — начал он тихо, почти шёпотом. — Я…
— Не надо, — перебила она. Голос прозвучал на удивление твёрдо. — Я не хочу слышать, как ты будешь оправдываться. Я хочу услышать правду. Всю. Без утайки. Как на исповеди. Ты должен мне хотя бы это. За тридцать лет.
И он заговорил. Его рассказ был сбивчивым, путаным. Он не смотрел на неё, его взгляд блуждал по ковру. Это случилось девять лет назад. Корпоратив в Тюмени. Он немного выпил. Она — Лена — работала в фирме-смежнике. Красивая, весёлая, одинокая. Всё закрутилось как-то само собой. Он думал, это будет на один раз. Но не смог её забыть. Он начал придумывать командировки в Тюмень. Он разрывался между чувством вины перед Ольгой и новой, всепоглощающей любовью. А потом Лена сказала, что беременна.
— Я должен был тогда тебе всё рассказать, — его голос дрогнул. — Я знаю. Но я не смог. Я не мог тебя потерять. И Димку. Я не мог разрушить всё, что мы строили. И я… я не мог бросить её. И ребёнка. Я трус, Оля. Самый последний трус.
Он придумал себе вторую личность. Игорь Соколов, вахтовик. Купил поддельные документы. Для Лены и всего её окружения он был одиноким мужчиной, который мотается по северам. Он жил на два города, на две семьи. Он любил. Он говорил это слово, и Ольгу не коробило. Она видела на фотографиях, что он любил. Он любил Мишку.
— Это было невыносимо, — продолжал он. — Врать тебе, врать ей. Каждый день. Каждый час. Я ненавидел себя. Но когда я видел Мишку… как он тянет ко мне руки, как кричит «папа»… я забывал обо всём. Я был счастлив. И виноват одновременно.
— А потом ты решил «умереть», — без всякого выражения сказала она.
Он вздрогнул и поднял на неё глаза. В них стояли слёзы.
— Я больше не мог. Я понял, что схожу с ума. Этот обман сжирал меня изнутри. Я решил, что должен выбрать. И я… я не мог бросить тебя. Наш дом. Нашу жизнь. Я решил оборвать всё там. Раз и навсегда. Я просто исчез. Для них я погиб на производстве. Я знаю, как это жестоко по отношению к ним. К Лене. К Мишке. Но я не видел другого выхода. Я думал, вернусь сюда, к тебе, и со временем всё забудется. Я начну жить заново. Одной жизнью. Нашей.
Он замолчал. В комнате снова повисла тишина, тяжёлая, как могильная плита. Ольга смотрела на него. На этого сломленного, жалкого человека. И не чувствовала ничего. Ни ненависти, ни жалости. Пустота. Тридцать лет оказались грандиозной ложью, хорошо продуманным проектом, который в итоге провалился. А она была в нём не партнёром, а ресурсом. Надёжным, проверенным, безотказным.
Она медленно встала. Подошла к серванту, где на бархатной подложке лежали её немногочисленные украшения. Взяла своё обручальное кольцо, которое снимала на ночь. Подошла к нему и протянула на раскрытой ладони.
— Что это? — не понял он.
— Твоя часть проекта, — сказала она. — Можешь считать, что я тоже умерла.
Он смотрел на кольцо, потом на неё. Его лицо исказилось.
— Оля, нет! Прошу тебя! Я всё исправлю! Я сделаю всё, что ты скажешь! Только не гони!
— Я не гоню тебя, Сергей, — она покачала головой. — Я тебя отпускаю. Туда, где ты был счастлив. Может быть, ты ещё сможешь «воскреснуть». Для своего сына. Он ведь ждёт.
Она положила кольцо на журнальный столик рядом с ним. Оно тускло блеснуло в свете торшера.
— Уходи. Пожалуйста. Собери вещи и уходи.
Он не уходил. Он сидел на диване, закрыв лицо руками, и его плечи сотрясались от беззвучных рыданий. А она стояла и смотрела на него, как на совершенно чужого человека. Она не чувствовала злорадства. Она чувствовала странное, холодное освобождение. Спектакль окончен. Занавес.
Через неделю квартира опустела. Ушли его вещи, его запах, его присутствие. Ольга ходила по комнатам, и эхо вторило её шагам. Она ожидала боли, тоски, отчаяния. Но ничего этого не было. Была только оглушительная тишина и усталость.
В воскресенье, как обычно, позвонил сын.
— Мам, привет! Как вы там? Что-то от отца ни слуху, ни духу. Телефон выключен. Всё в порядке?
Ольга на мгновение замолчала, подбирая слова.
— Мы с отцом развелись, Дима.
— В смысле? — в голосе сына прозвучало недоумение. — Мам, ты шутишь? Вы же… вы же идеальная пара! Что случилось?
— Жизнь случилась, сынок, — она старалась, чтобы голос не дрожал. — Просто так бывает. Не волнуйся за меня. У меня всё хорошо.
— Как это хорошо? Что он натворил? Я ему сейчас позвоню, я с ним поговорю!
— Не надо, Дима. Это наше с ним дело. Взрослое. Мы всё решили. Я просто хотела, чтобы ты знал.
Она закончила разговор, чувствуя себя абсолютно выжатой. Объяснять, выслушивать соболезнования, отвечать на вопросы — на это не было сил. Она подошла к окну. Снег, выпавший на прошлой неделе, почернел, осел, смешался с грязью. Город жил своей суетливой жизнью. А она будто замерла во времени.
Прошёл месяц. Потом второй. Наступила весна. Сначала робкая, с грязными проталинами и ледяным ветром, а потом всё более уверенная, с ярким солнцем, капелью и гомоном птиц. Ольга похудела, на лице резче обозначились скулы, в уголках глаз залегли новые морщинки. Но взгляд стал другим — ясным и очень спокойным.
Она с головой ушла в работу. Цифры, отчёты, балансы — её упорядоченный мир спасал от хаоса воспоминаний. Вечерами она возвращалась в пустую квартиру, заваривала себе травяной чай и читала книги, которые давно откладывала. Она заново знакомилась с собой. Оказалось, что она любит тишину. Что ей нравится ужинать в одиночестве, включив старый джаз. Что она может часами сидеть у окна, наблюдая, как набухают почки на тополе во дворе.
Однажды вечером зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Ольга Петровна? — спросил неуверенный женский голос.
— Да, я вас слушаю.
— Здравствуйте. Меня зовут Елена. Елена Соколова. Вы, наверное… вы, наверное, не хотите со мной говорить.
Ольга присела на стул. Лена. Она нашла её.
— Говорите, Елена, — тихо сказала Ольга.
— Он приехал, — голос на том конце провода дрожал. — Сергей. Он всё мне рассказал. Про вас. Про всё. Я… Ольга Петровна, я не знала. Честное слово, я не знала, что он женат. Он сказал, что был в разводе много лет назад… Я такая дура. Простите меня, если сможете. Я никогда не хотела рушить чужую семью.
Ольга молчала, слушая эти сбивчивые, отчаянные извинения.
— Вам не за что извиняться, Елена. Вы ни в чём не виноваты.
— Мишка… он так счастлив, — всхлипнула женщина. — Он не отходит от него ни на шаг. Он всё время повторяет: «Папа вернулся из самой длинной командировки». А я смотрю на них и не знаю, радоваться мне или плакать. Я ведь… я ведь его похоронила. А он живой. И чужой.
— Он не чужой, — неожиданно для самой себя твёрдо сказала Ольга. — Он отец вашего сына. И он его любит. Это главное. А со всем остальным… вы разберётесь.
Они поговорили ещё несколько минут. О чём-то незначительном. О погоде. О том, что Мишка в этом году идёт в первый класс. Прощаясь, Лена снова сказала: «Простите». Ольга повесила трубку и долго сидела, глядя в одну точку. Впервые за эти месяцы она почувствовала не пустоту, а что-то другое. Странное чувство завершённости. История закончилась. Все точки были расставлены.
В выходные она достала с антресолей ящики с рассадой. Она всегда любила возиться с землёй, но в последние годы на это не хватало ни времени, ни сил. Сейчас время было. Она расставила на подоконнике торфяные горшочки, насыпала земли, разложила крошечные семена астр и бархатцев. Эта простая, монотонная работа успокаивала. Пальцы ощущали прохладную влажную землю, пахло весной, пробуждением.
Раздался звонок. Татьяна.
— Олька, привет! Как ты? Я сто раз порывалась позвонить, да всё не решалась. Я ведь потом всё поняла. Про фотографию. Оля, прости меня, дуру старую! Я же не знала, я же как лучше хотела…
— Таня, перестань, — мягко прервала её Ольга. — Ты ни в чём не виновата. Наоборот. Спасибо тебе.
— За что спасибо? — опешила подруга.
— За правду, — улыбнулась Ольга. — Иногда, чтобы начать видеть, нужно, чтобы кто-то просто включил свет.
Она стояла у окна с маленькой лейкой в руках, поливая свои будущие цветы. За окном солнце пробивалось сквозь облака, и его лучи ложились на влажную землю в горшочках. Жизнь, настоящая, невыдуманная, продолжалась. И это было только начало. Впереди была целая весна. Её весна.