Вечер опускался на Ярославль лениво, по-августовски. Солнце, уже не жаркое, а какое-то усталое, золотило маковки церквей на набережной и бросало длинные тени от старых лип во дворе. Елена сидела в своем любимом кресле у окна, поджав под себя ноги. В руках у нее было пяльце с почти законченной вышивкой – лик Николая Чудотворца. Мелкий, драгоценный бисер ложился ряд к ряду, создавая переливающуюся, живую поверхность. Это занятие успокаивало ее, приводило мысли в порядок, как ничто другое. Тридцать лет она так сидела вечерами, ждала мужа с работы, создавала в их двухкомнатной квартире на проспекте Ленина тот самый уют, о котором с придыханием говорили подруги.
Сергей вернулся, как всегда, громко. Бросил ключи на тумбочку в прихожей так, что подпрыгнула фарфоровая кошка, звякнул замок на барсетке.
– Лен, ужин есть? – пробасил он из коридора, уже направляясь в ванную.
– Конечно, Сережа. Все на столе, – мягко отозвалась Елена, не отрываясь от вышивки. – Картошечка тушеная с грибами, твоя любимая.
Из ванной донеслось довольное кряхтение и шум воды. Елена встала, размяла затекшую спину и пошла на кухню подогреть ужин. Все было как всегда. Привычно, предсказуемо, надежно. Как тиканье старых часов-ходиков, подаренных свекровью на их серебряную свадьбу.
Они ужинали молча. Сергей, по своему обыкновению, ел быстро, уткнувшись в экран смартфона. Елена уже давно перестала на это обижаться. Работа, дела. У него своя автомастерская, вечная суета, запчасти, клиенты, рабочие. Она понимала. Иногда ей хотелось просто поговорить, но она видела его уставшее лицо и не решалась лезть с пустяками. Она рассказывала что-то про школу, про своих первоклашек, которые в этом году попались особенно шумные, но смышленые. Он кивал, не отрывая взгляда от экрана, иногда вставляя «угу» или «ну понятно».
– Я на рыбалку в субботу с ребятами, – сообщил он, отодвигая пустую тарелку. – С ночевкой, наверное. На Рыбинку махнем, говорят, судак пошел.
– Хорошо, Сереж. Отдохни, – привычно согласилась она. – Собрать тебе что-нибудь?
– Да не надо, сами там разберемся. Ты только термос мой большой не забудь помыть.
Он встал, чмокнул ее в макушку – жест, отработанный годами и уже ничего не значащий, – и пошел в комнату смотреть телевизор. Его смартфон остался лежать на столе экраном вверх. Елена начала убирать посуду, и в этот момент экран загорелся. Она бросила на него случайный взгляд и замерла. Сообщение из мессенджера. Имя отправителя – «Катюша Солнышко». А под ним строчка, которая, казалось, выжгла воздух в легких: «Спасибо за перевод, любимый. Ты лучший!»
Елена застыла с тарелкой в руках. Кухонный стол, недоеденный салат, крошки хлеба – все вдруг стало нереальным, картонной декорацией. Единственной реальностью были эти несколько слов на светящемся экране. Любимый. Спасибо за перевод.
Она медленно опустила тарелку на стол. Руки не слушались, стали ватными. Сердце, которое до этого мерно стучало в груди, вдруг сорвалось с цепи и забилось где-то в горле, мешая дышать. «Катюша Солнышко». Кто это? Почему «любимый»? И какой перевод? Сергей ничего не говорил ни о каких крупных тратах. Наоборот, последнюю неделю жаловался, что с деньгами туго, что надо платить за аренду, что поставщики цены подняли.
Из комнаты доносился бодрый голос ведущего какого-то политического шоу. Сергей там, в другом мире, где все в порядке. А она здесь, на своей маленькой кухне, и ее мир, который она тридцать лет painstakingly, бисеринка к бисеринке, вышивала, только что треснул и пополз уродливыми щербинами.
Она нерешительно протянула руку к телефону, но тут же отдернула ее, словно боясь обжечься. Заглядывать в чужой телефон – это низко, неправильно. Так ее учила мама. Но ведь это не чужой телефон. Это телефон ее мужа. Ее Сережи. С которым они вместе со студенческой скамьи. С которым сына вырастили, дачу построили, внука дождались.
«Наверное, это ошибка, – пронеслось в голове. – Какая-то рабочая ерунда. Может, у клиента жена занимается финансами… А «любимый»… ну, может, это просто такое обращение дурацкое у них». Она отчаянно цеплялась за эти мысли, как утопающий за соломинку. Но холодная, липкая уверенность уже расползалась по венам. «Катюша Солнышко». Так не подписывают деловых партнеров.
Сергей вошел на кухню за чаем, зевнул.
– Ты чего застыла? Привидение увидела?
Елена вздрогнула и быстро схватила телефон, протягивая его мужу. Она старалась, чтобы голос звучал ровно, но он все равно предательски дрогнул.
– Тебе тут… сообщение пришло.
Он взял телефон, мельком глянул на экран и тут же его погасил. Лицо его не изменилось ни на йоту. Спокойное, чуть уставшее.
– А, это по работе, – легко бросил он. – За запчасти расплачивался. У них там жена бухгалтерию ведет, вот и пишет.
– А почему… – Елена сглотнула, – почему она так пишет? «Любимый»…
Сергей усмехнулся. Не зло, а скорее снисходительно, как усмехаются над детской наивностью.
– Лен, ну ты даешь. Это Колька-моторист, мы с ним сто лет работаем. У него жена, Катерина, немного… с приветом. Она всех так называет – «котик», «солнышко», «любимый». Привычка у нее такая дурацкая. Я тебе что, не говорил? Не бери в голову.
Он налил себе чаю, кинул в чашку два куска сахара, размешал. И посмотрел на нее. Прямо в глаза. Взгляд был чистый, открытый. Или ей так хотелось думать.
– Ты что, Лен, приревновала? На старости лет? Меня? К жене Кольки-моториста? – он снова усмехнулся. – Успокойся, право слово. Кроме тебя мне никто не нужен.
Он ушел обратно к телевизору, оставив ее одну с этой звенящей пустотой и его легкими, слишком легкими объяснениями. Она мыла посуду, и слезы сами катились по щекам, смешиваясь с мыльной пеной. Она плакала не от ревности. Она плакала оттого, что не знала, чему верить. Своему чутью, которое кричало об обмане, или его спокойному голосу и тридцати годам совместной жизни. И она выбрала второе. Потому что первое было слишком страшным. Потому что рушить свой мир в пятьдесят пять лет – это как выпрыгнуть из самолета без парашюта.
***
Следующие несколько дней прошли в тумане. Елена изо всех сил старалась жить как раньше. Она вставала, готовила завтрак, шла на работу, проверяла тетради, улыбалась своим первоклашкам. Но внутри что-то сломалось. Она стала прислушиваться к его телефонным разговорам, вздрагивать каждый раз, когда его смартфон издавал звук уведомления. Она ловила себя на том, что смотрит на мужа как на чужого человека, пытаясь разглядеть за привычными чертами что-то новое, лживое.
Он вел себя как обычно. Был так же отстранен, так же озабочен работой, так же снисходителен к ее «женским глупостям». И эта его обычность ранила больше всего. Если он врал, то врал мастерски, без единой запинки. Если говорил правду, то она выставила себя полной дурой со своими подозрениями. Оба варианта были унизительны.
В пятницу вечером она не выдержала и позвонила старшей сестре, Татьяне. Та жила в том же Ярославле, но на другом конце города, в Брагино. Татьяна была старше на пять лет, работала главным бухгалтером на крупном заводе, была в разводе уже лет десять и обладала трезвым, прагматичным умом и острым языком.
– Тань, привет. Это я, – начала Елена, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – Как у вас дела?
– Привет, сестренка. Дела как сажа бела, – бодро отозвалась Татьяна. – Работаем. Ты чего звонишь таким убитым голосом? Опять твой Сергей чудит?
Елена запнулась. Она хотела просто поболтать ни о чем, услышать родной голос, но Татьяна всегда видела ее насквозь.
– Да нет, все нормально… Просто устала.
– Лен, не ври мне. Я тебя по одному «алло» слышу. Что стряслось?
И Елена рассказала. Про сообщение, про «Катюшу Солнышко», про «любимый», про нелепое объяснение про жену моториста. Она говорила сбивчиво, постоянно оправдывая мужа, будто ей было стыдно за свои же подозрения.
Татьяна слушала молча, не перебивая. Когда Елена закончила, в трубке на несколько секунд повисла тишина.
– Значит, жена моториста, – наконец произнесла Татьяна, и в ее голосе звенел металл. – Которая всех называет «любимыми» и которой он переводит деньги за запчасти. Лен, ты сама в это веришь?
– Я не знаю, Тань… Я хочу верить.
– Хотеть и верить – разные вещи. Слушай меня сюда, сестренка. Хватит витать в облаках и вышивать своих святых. Пора спуститься на грешную землю. У вас счет в банке общий или у него свой?
– Общий… вроде бы. Ну, зарплатная карта у каждого своя, а на крупные покупки и на дачу мы с общего счета всегда брали. Он им в основном занимается.
– Так. У тебя есть доступ к онлайн-банку?
– Да, приложение на телефоне стоит. Я туда редко захожу, только коммуналку оплатить.
– Значит, так. Сегодня же ночью, когда твой благоверный уснет, ты открываешь это приложение и смотришь выписку по счету за последние, скажем, полгода. Все переводы. Особенно на карты частным лицам. Ищешь фамилию этого Кольки-моториста или его жены. И суммы смотри. Если это плата за запчасти, там должны быть какие-то ровные цифры, и не так уж часто. А если это содержание «солнышка», то суммы могут быть разными и регулярными. Поняла?
Елена молчала. Мысль о том, чтобы тайно проверять их общие счета, казалась ей предательством.
– Тань, ну это как-то… нехорошо.
– Нехорошо – это тридцать лет на тебя жизнь положить, а потом за твоей спиной деньги «солнышкам» переводить! – отрезала Татьяна. – Елена, очнись! Тебе не пятнадцать лет. Либо ты сейчас закроешь глаза и позволишь вытирать об себя ноги, либо возьмешь себя в руки и узнаешь правду. Какой бы она ни была. Все, давай, действуй. И позвони мне, как только что-то узнаешь.
Елена положила трубку, и у нее было чувство, будто ее окатили ледяной водой. Слова сестры были жестокими, но справедливыми. Она сидела в темноте, обхватив колени руками, и ждала. Ждала, когда Сергей уснет.
***
Ночью она лежала в кровати без сна, слушая его мерное посапывание. Каждый вздох казался ей фальшивым. Наконец, убедившись, что он крепко спит, она тихонько выскользнула из спальни на кухню. Сердце колотилось так, что казалось, его стук слышен во всем доме. Дрожащими пальцами она открыла на своем телефоне банковское приложение. Пароль. Выписка по счету. Выбрать период – последние шесть месяцев.
Список операций пополз по экрану. Оплата коммуналки, покупки в «Пятерочке», перевод сыну Диме на день рождения, снятие наличных… Все было обыденно и знакомо. Она уже начала было успокаиваться, ругая себя за мнительность. И тут она это увидела.
Перевод на 25 000 рублей. Получатель – Екатерина Андреевна В. Месяц назад. Елена похолодела. Она пролистала дальше. Еще один перевод. Двумя месяцами ранее. 30 000 рублей. Тому же получателю. И еще. И еще. За полгода набежало пять переводов. Общая сумма – около ста пятидесяти тысяч рублей. Суммы были разными, неровными. 25, 30, 18, 40 тысяч… Никакой логики, если это оплата за запчасти. Зато очень похоже на помощь, на содержание.
Екатерина Андреевна В. Фамилия была незнакомая. Явно не жена моториста Кольки, тот был Петров. Значит, Сергей соврал. Соврал нагло, глядя ей в глаза.
Елена отложила телефон. Мир не рухнул. Он просто стал другим. Черно-белым, без полутонов. Не было больше «может быть», «а вдруг». Была голая, уродливая правда. Сто пятьдесят тысяч. За полгода. Это были их общие деньги. Деньги, которые она экономила, отказывая себе в новом пальто. Деньги, которые они откладывали на поездку к морю, первую за три года. А он просто брал их и отдавал другой женщине. «Солнышку».
Она не плакала. Слезы кончились. Внутри была выжженная пустыня. Она сидела на кухонном табурете до самого рассвета, глядя в темное окно, в котором отражалась бледная, постаревшая за одну ночь женщина. И в этой женщине она с трудом узнавала себя.
***
В субботу утром Сергей, как и собирался, уехал на рыбалку. Он был бодр и весел, насвистывал какую-то мелодию, собирая снасти.
– Ну все, Ленусь, я поехал. Не скучай тут!
Он снова поцеловал ее в макушку, и на этот раз Елене пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не отстраниться. Она просто кивнула. Когда за ним закрылась дверь, она еще долго стояла в прихожей, прислушиваясь к удаляющимся шагам. А потом медленно пошла в комнату.
Ее взгляд упал на вышивку. Лик святого смотрел на нее с укором. Она взяла пяльце, но пальцы не слушались. Бисер казался холодным и чужим. Все, что раньше приносило ей покой, теперь казалось бессмысленным. Кому нужен этот уют, эта красота, если все построено на лжи?
Она позвонила сыну. Дмитрий жил в Казани, работал программистом, был женат. Она не хотела его расстраивать, но ей нужно было услышать его голос.
– Мам, привет! Как вы там?
– Привет, сынок. Все хорошо. Папа на рыбалку уехал.
Они поговорили о его работе, о невестке, о маленьком внуке, который недавно научился говорить слово «баба». Елена слушала, и в груди щемило от нежности и боли. Это ее семья. Ее крепость. И один из столпов этой крепости оказался прогнившим. Она так и не решилась ничего ему сказать. Не сейчас.
Потом она поехала к сестре. Татьяна встретила ее на пороге. Ей не нужно было ничего говорить, стоило лишь взглянуть на лицо Елены.
– Нашла? – коротко спросила она.
Елена молча кивнула.
Они сидели на кухне у Татьяны. Та налила ей коньяку, хотя Елена почти не пила.
– Пей. Сейчас можно.
Елена сделала маленький глоток. Коньяк обжег горло.
– Сто пятьдесят тысяч за полгода, – глухо сказала она. – На имя какой-то Екатерины Андреевны.
– Ясно, – Татьяна поджала губы. – Ну что, сестренка. Поздравляю. Ты прозрела. Больно, знаю. Но лучше поздно, чем никогда. Что делать собираешься?
– Я не знаю, – честно призналась Елена. – Я просто… не знаю. Уйти? Куда? В пятьдесят пять лет? Начать все с нуля? А как же квартира? Дача? Все, что мы нажили…
– Так, стоп, – прервала ее Татьяна. – Про «нажили» давай по порядку. Квартира на кого оформлена?
– На нас обоих. В равных долях.
– Уже хорошо. Дача?
– На него. Но строили вместе. Каждое бревно, каждый гвоздь…
– Это доказывать придется, но тоже можно пободаться. Машина?
– На нем.
Татьяна достала блокнот и ручку. Ее деловая хватка действовала на Елену отрезвляюще.
– Значит так. Первое и главное – перестань себя жалеть и думать о «прожитых годах». Прожиты и прожиты, назад не вернешь. Думай о будущем. Второе – тебе нужен разговор. Не истерика, не скандал, а холодный, деловой разговор. Ты выкладываешь ему факты – выписку со счета. И смотришь на его реакцию. Будет врать дальше – значит, все, конец. Будет каяться… Ну, тут сама решай, сможешь ли ты с этим жить. Но я бы не советовала. Кто предал раз, предаст и второй.
– Мне страшно, Тань.
– Всем страшно, – вздохнула Татьяна. – Мне тоже было страшно, когда я от своего алкаша уходила. Думала, не выживу одна. А видишь? Живу. И неплохо живу. Свобода, Ленка, она дорогого стоит. Иногда за нее приходится платить половиной квартиры. Но она того стоит.
Они проговорили до позднего вечера. Татьяна не давала ей раскисать, постоянно возвращая к практическим вопросам. Она заставила Елену поесть, потом они вместе смотрели какой-то старый фильм. И впервые за много дней Елена почувствовала не отчаяние, а что-то другое. Злую, холодную решимость.
***
Сергей вернулся в воскресенье днем, довольный, пахнущий костром и рыбой. Привез двух приличных судаков.
– Вот, хозяйка! Будет уха!
Елена встретила его спокойно. Помогла разобрать вещи, почистила рыбу. Он ничего не заметил. Вечером, когда они сели пить чай, она положила перед ним на стол свой телефон с открытым приложением банка.
– Сереж, объясни мне, пожалуйста, вот это.
Он посмотрел на экран, и его лицо на мгновение застыло. Всего на одну секунду, но Елена успела увидеть в его глазах все: и панику, и злость, и досаду. Но он тут же взял себя в руки.
– Я же тебе объяснял. Это рабочие моменты.
– Нет, – тихо, но твердо сказала Елена. – Ты мне врал. Фамилия жены Кольки-моториста – Петрова. А ты переводил деньги некой Екатерине Андреевне В. Пять раз за полгода. Сто пятьдесят тысяч. Это тоже «рабочие моменты»?
Он молчал, глядя на нее тяжелым, злым взглядом. Маска добродушного мужа слетела. Перед ней сидел чужой, раздраженный мужчина.
– В телефон мой полезла, значит? В счета? – прошипел он. – Совсем стыд потеряла?
– А ты не потерял, переводя наши общие деньги своей любовнице? – голос Елены не дрогнул.
– Да какая она любовница! – взорвался он. – Дура ты, Ленка, вот ты кто! У человека проблемы! Мать болеет, одна она крутится! Я просто помог!
– Помог? «Спасибо за перевод, любимый»? Так тебе друзья за помощь пишут?
– А тебе-то что?! – кричал он, вскакивая со стула. – Ты всю жизнь за моей спиной сидишь! Я пашу как проклятый, чтобы у тебя все было – и квартира, и дача, и твои дурацкие вышивки! Я что, не имею права своими деньгами распоряжаться?
– Своими? – Елена тоже встала. Впервые в жизни она не боялась его крика. – Это не твои деньги, Сергей. Они наши. Я тоже работаю, если ты забыл. И я не давала согласия на то, чтобы ты содержал за мой счет своих «несчастных» подруг!
Скандал был страшный. Он кричал, обвинял ее в неблагодарности, в черствости, в том, что она «испортила ему всю жизнь своим нытьем». Он говорил ужасные, обидные вещи. Что с ней давно уже скучно, что она превратилась в старую, нудную тетку, что любой нормальный мужик на его месте давно бы сбежал.
Елена слушала его и не чувствовала боли. Она чувствовала, как последние ниточки, связывавшие их, рвутся с сухим треском. Когда он выдохся и замолчал, она сказала очень тихо:
– Я все поняла, Сережа. Спасибо за честность. Наконец-то.
Она развернулась и пошла в спальню. Закрыла за собой дверь. Он еще что-то кричал ей вслед, а потом хлопнула входная дверь – он ушел. Наверное, к ней. К той, которая понимает.
Елена открыла шкаф. Достала дорожную сумку. Она не плакала. Она действовала методично и спокойно, как будто всю жизнь готовилась к этому моменту. Сложила белье, несколько кофт, джинсы. Косметичку. Зарядку для телефона. Документы. Потом подошла к комоду, где в шкатулке хранились ее скромные драгоценности – мамины сережки, тонкая золотая цепочка, подаренная Сергеем лет двадцать назад. Она взяла только мамины серьги. Цепочку оставила.
Взгляд ее упал на незаконченную вышивку. Лик святого. Она аккуратно сняла работу с пяльцев, свернула и положила в сумку. Это было ее. То, что она создала сама.
Она вызвала такси. Пока ждала машину, обошла квартиру. Вот кресло, в котором она провела столько вечеров. Вот кухонный стол, за которым вырос их сын. Вот фотографии на стене – они молодые, счастливые. Это была ее жизнь. И она сейчас от нее отказывалась. Было ли ей жаль? Да. Было ли страшно? Невероятно. Но остаться здесь было бы равносильно медленной смерти.
Она уехала к сестре. Татьяна просто открыла ей дверь, обняла и сказала:
– Правильно сделала. Проходи. Комната для тебя готова.
Через неделю Елена подала на развод и на раздел имущества. Сергей был в ярости. Он не ожидал от нее такой решительности. Были суды. Он бился за каждый метр дачи, за старую машину, за гараж. По закону ему отошла половина их общей квартиры. Елене пришлось согласиться на денежную компенсацию, которая была гораздо меньше реальной стоимости. Она потеряла много. Почти все, что они «нажили».
Но однажды утром, сидя на кухне у сестры с чашкой кофе, она смотрела на просыпающийся город и впервые за долгие месяцы почувствовала не страх перед будущим, а любопытство. Впереди была неизвестность. Но это была ее неизвестность. Ее жизнь. Она достала из сумки свою вышивку. Развернула. Нужно было купить новые пяльцы и нитки. Она обязательно ее закончит. А потом начнет новую. Какую – она еще не знала. Но впервые за тридцать лет у нее было право самой выбирать узор. И это чувство было дороже любых денег и дач. Это было чувство обретенной свободы.