Примеров формального подхода к настоящему процессу контрразведывательного обеспечения можно приводить множество. Память с точки зрения опыта прошедших лет и политических перемен подсказывает мне новые и новые. Один из контрразведчиков на собрании заявил, что он не может в полной мере осуществлять свои функции на корабле легально. Все офицеры осведомлены о методах его работы, командование свыше ставит задачу по выявлению его помощников. Ему не дают работать с людьми, ставя у каюты рассыльного, через которого он, якобы, может вызывать нужных ему людей. Над ним посмеялись, но черт возьми, как он был близок к истине. Ст. лейтенант Л. обслуживал, как тогда у нас говорили, два боевых корабля, БПК “Сторожевой” и “Стремительный”. Вот уж верной оказалась морская пословица, как корабль назовете, так он и поплывет. Хорошо плыли ЭМ и БПК под названием “Светлый”, “Стремительный”, “Сердитый”, “Степенный.”
Очень хорошо плавали ЭМ “Настойчивый” и “Неустрашимый”. Все они были –имя прилагательное. А вот “Сторожевой” выпадал из этого ряда. Можно было легко сказать- неустрашимый герой. Или светлый образ. Или настойчивый командир. Но попробуйте сформулировать существительное со словом “Сторожевой”. Правильно, что получается? Сторожевой пес. Потому, что слово сторожевой –это наречие. Вот такой корабль и достался молодому оперработнику Л.
Перед большими праздниками оперработнику полагалось ночевать на корабле своего оперативного обеспечения. БПК “Строжевой” шел на парад в Ригу, а ЭМ “Стремительный” совершал переход в Балтийск. Там должен принимать парад Главком. Где быть операботнику? Правильно догадались, в Балтийске. А вдруг Главком захочет заслушать начальника Особого Отдела Флота. А откуда он возьмет сведения. Конечно, от начальника особого отдела дивизии надводных кораблей, а начальник ОО дивизии. Конечно от ст. лейтенанта Лукина.
После случившегося мы неформально обсуждали, повезло ли Лукину, что он был на другом корабле. Думаю, повезло. Дело в том, что предупредить угон корабля в данном случае чекистскими мерами было невозможно.
Виновата сама советская система, слепо доверявшая партийно-политическому руководству. Оно расставляло свои кадры, делало их неприкосновенными.
7 ноября 1975 года на Балтийском флоте случилось беспрецедентное происшествие. Примерно в 1 час ночи мне домой позвонил дежурный по особому отделу Ливмб Боря Тимохин и передал приказание начальника немедленно прибыть в отдел по боевой тревоге. Последний раз боевая тревога объявлялась в 1968 году при вводе советских войск в Чехословакию. На сборы полагалось 15 минут. В то время тревожный чемодан со всем необходимым был всегда укомплектован. В нем была смена белья, две чистые рубашки, туалетные принадлежности и 15 рублей на всякий случай. После праздничного стола идти не хотелось. Решил переспросить дежурного. Пробившись сквозь постоянную занятость на телефоне услышал почти истерический крик дежурного. Немедленно в отдел! На ночной улице творилось что-то невероятное. Бежали офицеры и мичмана, сновали машины. Пешком до отдела надо было добираться около часа. Хорошо, подвез знакомый водитель. В особом отделе почти все были в сборе. Начальник ставил боевую задачу. Мне было приказано взять на борт морского военного буксира МБ-6 группу автоматчиков и одного пулеметчика, и, выйдя, в море, действовать по обстановке. Фактически командование МБ-6 возлагалось на меня. А обстановка была таковой. БПК “Сторожевой” захвачен неизвестными и двигается в нейтральных водах в сторону шведского острова Борнхольм., Швеция. МБ-6 должен воспрепятствовать уходу корабля в шведские территориальные воды. Нашей группе предписывалось высадиться на мятежный корабль и захватить пост СПС.( специальной связи).Разница в вооружении и скорости МБ и БПК не учитывалась. Еще через десять минут я был на борту МБ-6. На ходу построил автоматчиков, объяснил им боевую задачу. Никого из вышестоящего командования на борту буксира не было. Командир МБ-6, предпенсионный капитан 3 ранга во всем слушал меня. Мы полным ходом шли к неизвестности. Точку встречи рассчитали на середине перехода от порта Рига и острова Борнхольм. Мы туда все- таки дошли и обнаружили БПК Сторожевой. Однако он, обстрелянный с самолетов и пограничных кораблей, с десятком пробоин на корпусе, уже стоял на якоре . С вертолетов на него высадились спецназовцы МО СССР. Наша высадка уже не требовалась. Капитан 3 ранга Т., прибывший из Москвы, дал нам команду ждать его приказаний и почти сутки мы стояли на якоре около притихшего корабля. А внутри шли разборки. Только из приказа ГК ВМФ и опоздавшего приказа КГБ СССР удалось узнать подробности.
Не случайно не давали работать оперработнику ст. лейтенанту Лукину. Не случайно выявляли его людей. Готовилась измена Родине. Но оценить ее масштабы, выявить организаторов, получить информацию о времени и месте преступления Лукин просто не мог. Заместитель командира корабля по политической части капитан 3 ранга Саблин , пользуясь партийной неприкосновенностью, а также служебным положением, готовил измену изощренно и по - еврейски хитроумно. Он не посвящал в свои замыслы никого, кроме соплеменника матроса Шеина. После праздничного ужина, а не исключено, что офицеры еще и употребили во время его, на корабле по инициативе Саблина был показан кинофильм “Броненосец Потемкин”. Разъяренная толпа моряков казнила офицеров и мичманов. Сбрасывала их за борт. Над кораблем подняли красный флаг. Зачинщики бунта не знали, что делать с захваченным кораблем. Управлять им они не могли. Помните, весь мир насилья мы разрушим, а затем ... мы наш мы новый мир построим, кто был ничем, то станет всем. Прежде чем стать, нужно годы учиться. Кино заканчивается тем, что броненосец выходит в открытое море и идет навстречу волнам и ветрам.
После кинофильма Саблин заманил командира и помощника командира корабля в носовой трюм, где якобы шла пьянка и с помощью матроса Шеина закрыл их там. Саблин собрал матросов и офицеров в кубрике и объявил, что советское руководство доверило экипажу очень важное задание. Им предстоит начать новую революцию. Руководство страны выбрало их корабль, как один из лучших. Предстоит идти в Ленинград, где к ним присоединятся другие корабли. Те, кто не хотят участвовать, могут быть свободны. Ошарашенные офицеры вышли из кубрика, где их уже ожидал вооруженный пистолетом Шеин. Он отконвоировал их в трюм, и те покорно спустились и оказались под замком. Корабль под командованием Саблина снялся с бочки на рейде Риги и направился в открытое море. Пограничный пост заметил незапланированный выход и запросил БПК. На сигналы берегового поста он не отвечал. А в этот время дежурный по Рижской ВМБ допрашивал капитан-лейтенанта С. Патриот С., наш агент, увидев, как развиваются события, спустился в ледяную воду. Доплыл до бочки, а затем и до берега. Он прибежал в штаб, где его приняли как сошедшего с ума. В наше время замполит угоняет корабль. Пограничники сообщили о незапланированном выходе корабля в море. Только через час информация дошла до особого отдела. Начальник отдела, полупьяный после праздничного вечера еще раз допросил капитана. Только через 30 минут, когда дежурный по базе подтвердил отсутствие корабля на рейде, сигнал дошел до командования и руководства 3 Главного Управления КГБ СССР. Причем, первым доложил дежурный КГБ Латвийской ССР.
Объявили тревогу. В воздух подняли боевые самолеты, экипажам которых было приказано уничтожить мятежный БПК. Надо сказать, что для запуска ракеты воздух -море необходима дистанция. Самолет выходит на боевой курс за триста километров. Подлетное время 20 минут, ракета пускается с расстояния 50 километров. Конечно, с первого захода пустить ракету не смог никто из поднятых самолетов. Но на второй заход тоже не хватило духа. Уничтожить в мирное время свой корабль, на котором полторы сотни офицеров и матросов. И летчики, на свой страх и риск, выполнили задачу наполовину. Они обстреляли корабль из пулеметов. А подоспевший пограничный СКР стрелял из пушек впереди по курсу идущего корабля. Громкоговоритель погранкатеров передавал приказ МО ССР остановиться. И до участников новой революции дошло, куда они ввязались. Матросы освободили командира и офицеров. Ход был застопорен. Саблин ранен и арестован.
По приговору военного трибунала его очень скоро расстреляли. Об этом событии еще многое можно было рассказать. Но, наверное, это не входит в мои задачи. Я рассказываю лишь о том, что было и что не может нанести ущерб интересам флота и спецслужб. Несмотря на газетные публикации, оправдывавшие Саблина, считаю его предателем, отступившим от присяги и воинского долга. Саблин родом из Днепропетровска, закончил Киевское военно-политическое училище. Возьмите на заметку. А затем почитайте что-нибудь из другого изменника Суворова. Родом он из Черкасс, где до сих пор живут его родители. Банальная фамилия Резун и псевдоним Суворов. Апломба Резуна хватает на дерзкие и и исторически глупые оценки личности Сталина. Только сейчас понял, как его книги походят на голливудские сценарии. Яркие, но пустые и незапоминающиеся. У Черкасских поклонников изменника хватило ума лишь на то, чтобы расскрасить угол дома родителей изменника под цвет рассекаемой ледоколом волны. Интересно, увидит ли когда-нибудь пан Суворов эту псевдоисторическую мазню.
***
Но не сказать несколько слов о действиях руководства просто не могу. Лукин был уволен в связи с обнаруженным у него незначительным нервным расстройством. Обвинить его в недостаточной работе по контрразведывательному обеспечению корабля не смог бы никто. Вероятно, оставаясь на корабле в момент угона, он был бы сразу же уничтожен. Ведь он должен был избрать такую линию поведения, чтобы матросы поверили ему, а не замполиту, которому они подчинялись по уставу. Получить информацию о готовящейся измене он не смог бы. Подготовленный им агент, спустившийся за борт, выполнил свою задачу. Он сообщил о факте измены. Однако тот, кто должен был среагировать на информацию немедленно, не был готов. И не только из-за формального подхода к своим обязанностям. Начальники только проверяли, записан ли инструктаж негласному сотруднику, а вот учить его реакции на попытки прямой измены родине не догадывались. Инструктаж был рассчитан исходя из опыта угонов кораблей. Опыта угонов замполитами не было. Зато было четко сказано. Политработники, как и командование, не сфера ваших интересов. (Как будто не было военного опыта измен партработников.). Да какая там сфера. Парткомиссия, которая рассматривала персональные дела рядовых коммунистов ( в том числе особистов), состояла из политработников и офицеров штаба. Всем им когда -то насолили оперработники, поймав на нарушениях режима секретности, недостатках в боеготовности. На чем их еще можно было поймать. Но на этом все заканчивалось. Пойманный офицер уходил на повышение. А его обидчик рано или поздно попадал к нему. Ведь партия, это еще и инструмент расправы с непокорными.
Вместо совершенствования контрразведывательных навыков мы конспектировали “Целину” и “Малую землю”. Мы участвовали в политзанятих. Мы учили и сдавали Историю КПСС. Нам внушали, что марксистско-ленинское учение самое передовое и универсальное во всем мире. На всю жизнь запомнил вопрос экзаменатора, которому я доказывал преимущества марксистско- ленинской философии. Почему, спросил он, наша философия передовая, а запад живет лучше. Надо было ответить, что пути развития капиталистического общества иногда совпадают с нашей теорией, а сами капиталисты пользуются нашими достижениями в области общественных наук. Я ответил, что победа все равно будет за нами. Свою пятерку я получил, но экзаменатор в душе наверное долго смеялся.
Конечно, Лукин был прав, когда предлагал включать в состав экипажа офицера контрразведчика под прикрытием. Но он не понимал политики партии. Партия опиралась на своих политработников. Нас, чекистов называли политическими бойцами партии. Так кто же тогда были политические работники. Политические командиры, организаторы, вдохновители. Они то и вдохновили развал Советского Союза. Они сдали свои позиции позорно, трусливо, без боя. Марксизм-ленинизм давно перестал быть учением о передовой роли пролетариата. Он стал орудием правления коммунистов.
Помню идиотский и бессмысленный референдум, в ходе которого люди отдавали свои голоса за сохранение СССР. А кто же его хотел развалить. Мы не поняли тогда смысла. СССР могуч и стабилен. Никто не может его разрушить. А политические деятели уже тогда замышляли раздел могучей державы за грязные деньги. Слишком велико было предательство, что бы мы, простые чекисты могли его распознать. Вот мы и выигрывали отдельные сражения, а войну проиграли другие. Они без боя сдали то, за что 70 лет губили моих предков, миллионы рабочих и крестьян положили на войне. Однако уже в то время И.Сталин обратился к памяти наших великих предков. А.Невский, Д. Донской, Минин и Пожарский, Нахимов, Кутузов. Корни государства, его исторические устои крепче той сорной поросли, которой мы обросли за годы правления коммунистов и политработников.
А теперь вспомним поспешный расстрел Саблина, увольнение оперработника Лукина. А вдруг всплывет, что нас уже тогда испытывали на прочность. Уже тогда проверяли, как отнесутся люди к новым идеям, которыми потом Горбачев задурил головы. Перестройка. Опять весь мир сначала мы разрушим....Бред, который нес Саблин о новой революции очень напоминал демагогию Горбачева. Кто же тогда задумал побег Саблина и его бредовые теории, мы наверное никогда не узнаем. Но при аресте он заявил, что его начинание поддержат на всех флотах. А перед матросами он распространялся о поручении каких-то правящих кругов. Перестройка могла начаться раньше, еще в средине 70. Рыжий оперработник Лукин, научивший своего агента информировать в любой обстановке и агент, фамилию и псевдоним которого я не знаю, спасли СССР от хаоса еще на 15 лет.
--------
Жизнь есть жизнь и в военных буднях были свои просветы и радости. В редкие часы отдыха мы любили рыбную ловлю. Ленивый душой никогда не будет сидеть с удочкой в ожидании поклевки. Но ловля сетями нас не прельщала. Мы выезжали на рыбалку своей компанией, не допуская в нее чужих. Кстати КО и Ский никогда не были на рыбалке. Мы не говорили о службе или политике. Мы просто отдыхали среди своих. Помню карикатуру, которую изобразили в стенгазете резвые служаки. Подписав ее моей фамилией и фамилией офицера П., с которым нас связывала истинная дружба. Уже второй клад нашли, а червей так и не накопали. Смешно!
Впрочем, порой политика грубо вмешивалась в нашу жизнь и на отдыхе.
Мой товарищ П. где- то добыл разрешение половить рыбку на заповедном озере в районе латышского городка Дурбе. Приехали в живописное место, расположились на вечерний клев. Это было что-то потрясающее. Килограммовые караси и двухкилограммовые карпы, щуренки и толстолобики не давали крючку с наживкой затонуть на нужной глубине. Поплавок резко шел в сторону, и оставалось только сохранить леску, аккуратно выведя рыбу к подсачку. Вечером расположились у костра. Запах ухи разносился по всему берегу. Темнело. Разморенные андроповкой, мы сидели у костра и не сразу поняли, что случилось. Костер взорвался и брызнул огнем в разные стороны. П. закричал ложись, и мы расползлись в темноту. К утру сориентировались и увидели в полукилометре отдельный хутор. Рельеф подсказывал, что стрелять могли только оттуда. Перебежав по полосам тумана к хутору, мы ворвались в незапертую дверь и застали пьяную скотину, спящую в обнимку с немецким карабином. Естественно, и скотина и карабин получили по заслугам. Однако вечером случилось еще более потрясающее и комичное одновременно происшествие. На дороге, ведущей от озера в город, наша машина чуть на напоролась на ту же скотину, которая закладывала в песок противотанковую мину. Можно было себе только представить, что случилось бы с нами после наезда. Пришлось латыша тащить в комендатуру, которая передала его в местную милицию. На следующее утро он уже снова был у своего озера, но мы там больше не появлялись. Запретил полковник Ш.
Кстати, уже уехав из Латвии узнал, что в Дурбе жил знаменитый барон Мюнхгаузен. А высокий шпиль церкви, к которому барон привязал свою лошадь в сильный снегопад стоит до сих пор.
Комичных случаев в нашей чекистской жизни было немало. Жизнь она и есть жизнь, во всем ее разнообразии. В нашем отделе служил Юра В. Его жена отказалась ехать на периферию и осталась в Ленинграде. Юра честно отбывал свой срок в Лиепае. Женщинами он не интересовался, так как ощущал за собой контроль полковника Ш. Но как он говорил, надо было как то тушить его мужскую активность. И Юра налегал на качественное латвийское спиртное. Тогда в моде был ликер Шартрез. Этот зеленый напиток напоминал глоток зубной пасты Ментол, но был крепостью 40%. Юра вдобавок учился в Высшей школе КГБ и периодически ездил на сессию в Москву. В одну из поездок он взял любимый ликер и ничего иного не придумал, как распить его с сокурсниками на Красной площади. Площадь пустая, холодно. Зашли в подъезд музея Ленина и открыли бутылку. На этом пьянка кончилась. Из разных углов мгновенно появились коллеги из девятки, которым пьянка в подъезде музея вождя показалась оскорбительной. Они положили Юру с сотоварищи на грязную брусчатку. Потом долго созванивались с дежурным третьего главка, затем с дежурным по особому отделу Балтийского флота, наконец с ОО Ливмб. Подтвердили, что Юра, он и есть Юра. На другой день из вышки его отчислили. Служить оставили.
--------
Хотелось бы поговорить и поспорить с заочными оппонентами о так называемых зверствах КГБ в период 1970-1990 годов. Дело в том, что никаких зверств и перегибов в это время не было. КГБ никогда не был карательной организацией. Просто, моему оппоненту стоило бы внимательно почитать историю КГБ, и, особенно, разобраться в чехарде его прежних и нынешних названий. Длительное время КГБ существовал как НКВД. То есть, в его состав входила милиция. Милицейские органы никогда не выбирают тонких, я бы сказал, интеллигентных методов работы. Они имеют дело с реальными преступниками. Им не до сантиментов. Они и не могут работать так тонко и изящно, как мы. Помните, у офицеров царской жандармерии была светло -голубая форма. В такой форме мордобитием заниматься как- то неудобно.
Наши методы в корне отличались от методов работы милиции. Мы не хватали людей и не запирали их в камеры. Даже камер- то своих у нас не было. То есть, не было и соблазна задержать человека. Помню, полковник Ш. выступил с такой инициативой, и в темной кладовке отдела оборудовал камеру временно задержанных . Не знаю, как оценило его поступок руководство особого отдела флота, но сидел в камере только один человек, который добровольно пришел в отдел и сознался в двадцати убийствах . Беседовал с ним лично полковник Ш. “Убийца” просидел в камере 3 часа, но только до приезда психиатрической бригады.
Военная контрразведка в мирное время никогда не располагала какими -либо особыми полномочиями. Мы не имели своих вооруженных формирований. Наши пистолеты все время хранились в общем сейфе и выдавались только на стрельбы. Мы могли задержать подозреваемого только на территории обслуживаемого объекта. Мы могли беседовать с ним только до 20 часов. Его нельзя было задержать на срок более трех часов без ведома прокурора. Правда, честно говоря, прокуроров мы опасались меньше всего.
Самым острым орудием за все время моей работы в военной контрразведке была так называемая профилактика. О ней я расскажу ниже.
***
Создание агентурного аппарата в условиях высокой текучки военной службы занимала одно из основных мест в нашей деятельности. Иногда вербовался агент под конкретную информацию. В ходе ознакомительной беседы с ним всплывала важная оперативная информация. Справка о беседе с кандидатом мало ценилась в оперативной иерархии. Приходилось срочно готовить вербовку, то есть доказывать, что собранных материалов достаточно для вербовки без проверки на личном контакте, писать справку об изучении, рапорт на вербовку, получать санкцию руководства. Мы не любили, когда в вербовке принимал участие начальник отдела. Часто от вновь завербованного агента приходилось слышать плохо замаскированные нотки удивления уровнем образования начальника, неумением его говорить с людьми. Полковник Ш. был, пожалуй, исключением из этой традиции. Он умел войти в доверие к человеку, подготовленному тобой. Но в тесных рядах твоего агентурного аппарата появлялся человек, который мог дать информацию о тебе. Ведь не даром в личном деле агента был разработан и подшит листочек со способом связи, по которому, якобы в твое отсутствие, его мог вызвать на встречу твой начальник.
Принимая новый объект, оперработник принимал на связь и агентурный аппарат. Сам процесс передачи агентов был сложен и занимал длительное время. В свое воемя, генерал К., выходец с Украины, ставший на полгода новым председателем КГБ, успел издать только один приказ: работать с агентурой исключительно в нерабочее время и проводить не менее двух явок в день. Много бед принесло выполнение этого приказа. Агентура, связанная семьями, флотскими дежурствами и вахтами, не хотела встречаться по вечерам. Хозяева явочных квартир, на которых предписывалось осуществлять встречи, занимались домашними делами и мы чувствовали себя стесненно. Приходилось хитрить, проводить встречи накоротке, на так называемых явочных местах, где трудно было обеспечить полную конспирацию. Тем не менее, мы никогда не забывали, что живем в Прибалтике, которая только недавно стала советской и тщательно соблюдали конспирацию. Если б мы еще знали, какое короткое время было отпущено советскому периоду в Прибалтике. На квартиру положено было придти заранее и проверить все условия безопасного входа агента. На случай опасности в окне или на двери выставлялся так называемый сигнал опасности. Увидев его, агент должен был уходить. Появление агента или опрерработника могли заметить бдительные соседи. Они, увидев, что в квартиру входят незнакомые люди в отсутствие хозяев, могли вызвать милицию. Агент мог заболеть или почувствовать себя плохо на явке и надо было умело вывести его или переправить в больницу.
Такой случаи происходили и со мной. Однажды я ждал агента поглядывая в окно явочной квартиры. В это время пьяный хулиган прямо на улице начал избивать женщину. Мой агент подходил к квартире и не мог не вмешаться. Однако хулиган оказался физически сильным и нанес моему агенту несколько тяжелых ударов. Пришлось вызвать милицию, агента увести в квартиру, оказать ему первую помощь и отправить в больницу. О случившемся было доложено по команде. Полковник назначил проверку, конечно, в моих действиях были найдены недостатки. Я не должен был выходить на улицу, а агент не имел права входить в квартиру. Урок на всю жизнь. Ради государственной безопасности надо уметь рисковать безопасностью одного человека.
Вообще, отношения оперработника и агента очень сложная тема. Молодому чекисту трудно стать руководителем агента сразу, без опыта общения с людьми, без жизненного опыта. Так, приняв новый объект, я принял и агентурный аппарат. В числе переданных на связь агентов была жена одного из руководителей части, которая давно состояла в агентурной сети. При передаче старый работник, уходивший на заслуженную пенсию, передал мне “Веронику”, так назовем ее псевдоним. Оперативные документы требовали двух встреч в месяц с каждым агентом. Через две недели должна была состояться плановая встреча с “Вероникой”. В явочной квартире, которая также перешла ко мне по наследству, было три комнаты, для встреч обычно использовалась большая гостиная с круглым столом посередине. “Вероника” была запущена мной в квартиру и не раздеваясь, не смотря на мое предложение, прошла в спальню, где села прямо около кровати. При этом, обстановка была слишком прозрачной. Памятуя о двойной роли чужих агентов и не зная как выйти из ситуации, я скомкал встречу, сказав, что тороплюсь на важное совещание. Ни на следующую встречу, ни на контрольную встречу, назначенную моим начальником, “Вероника” больше не пришла. Начальник дал указание исключить ее из агентурного аппарата, что я немедленно сделал. О случившемся я рассказал вновь испеченному пенсионеру. Он откомментировал мое поведение коротко- Ну, и дурак!, сказал он. Бывший работник Ш. давно умер, но урок его жив в моей памяти. Тем не менее, свои принципы в работе с женской агентурой я не нарушал до самого конца службы.
Почему- то некоторые начальники считали, что женская агентура из так называемых членов семей может решать многие вопросы контрразведывательного обеспечения объектов. В одном из гарнизонов начальником был подполковник К. Его жена работала директором магазина. Надо сказать, что она не отличалась высокой нравственностью, хотя была старше своего мужа на несколько лет. Втайне подполковник К. ненавидел свою жену и выбрал очень оригинальный способ мести. Он буквально терроризировал оперработников за отсутствие женской агентуры.. Очевидно, ему нравилось читать материалы изучения кандидатов на вербовку из числа женщин. Особенно тщательно он требовал изучать их отношения в семье, выявлять связи среди командования, а также выяснять, как складываются их отношения с оперработником.. Отсутствие информации от такой категории агентуры К. списывал на неумение оперработника организовать работу с ними. Он откуда- то подцепил нигде не закрепленное нормативно словечко “агентесса”. Если агентесса давала информацию, то обязательно объяснял это особым характером отношений работника с агентессой. Иногда это становилось невыносимым. Сальные усмешки и намеки К. отбивали охоту к общению с женской агентурой. Вся информация, получаемая от женской агентуры, носила одинаковый характер. Тот поддерживает близкие отношения с той. Вот и все. А что еще по своей психологии могли сообщить женщины. Ведь даже Мата Хари была любовницей многих мужчин, которые выдавали ей информацию в постели. Заботиться о моральном облике агентессы и получать от нее необходимую информацию -было целями прямо исключающими друг друга.
А женщины понимали установление контактов с ними по- своему. Иногда просто приходилось сдерживать их инициативу. Так, приобретенная мной в гарнизоне женщина-агент однажды предложила провести встречу у нее на квартире. В другой раз она попросила вывезти ее на природу, где без стеснения разделась до купальника. Только ощущение бинокля начальника из ближайших кустов сдерживало ответные чувства. Другой агент, преподаватель литературы, очень красиво рассказывала о чувствах литературных героев, но объясняла эти чувства чисто по Фрейду. Однажды, на встрече она вдруг сказала что ей очень жарко и начала обмахиваться подолом широкого летнего платья, высоко поднимая его. О своих связях с командованием они как правило не рассказывали, да и эти связи могли носить только один характер. Мужья мало посвящали их в секреты своей службы. Да и редко кто будет рассказывать о проступках своих мужей.
В этом же гарнизоне в аппарате был малоинициативный агент “Костюшко”. Готовилась отправка специалистов в длительную командировку на Кубу. Разрешалось брать членов семей. С ведома и одобрения руководства решено было создать агентурную пару. Для этого с женой агента «Костюшко” был установлен оперативный контакт. При встречах со мной женщина по своей инициативе начала жаловаться на мужские качества своего мужа и неуклюже пошутила, что на Кубе она встретит настоящего мужчину. Стало ясно, что за границей она будет идти на сексуальные контакты, которые могут сорвать поставленную задачу. Подполковнику К казалось, что ее контакты можно направить в нужное русло. Однако, в условиях заграничного окружения поведение женщины будет трудно контролировать, а разведка не преминет возможности использовать ее поведение в своих целях. Я написал рапорт с предложением отвести семейную пару от направления за границу. Подполковник К был вынужден согласиться, однако доложил на флот о срыве Имярек вербовочного плана. К удивлению всех оперработников К вскоре был направлен на участок с большим объемом работы. И это несмотря на то, что органы внутренних дел к тому времени возбудили на жену К уголовное дело по фактам хищения. Пути начальства неисповедимы.
В другом гарнизоне мной был приобретен агент “Надежда”. Правда, она была из иной категории, чем члены семьи. Информация от нее лилась рекой. По любым ее материалам можно было заводить дела оперативной проверки, насколько полна и точна была ее информация. Личное дело пухло от сообщений. В проверку брались новые лица и, в основном, по признакам инициативного шпионажа. Однажды область посетила группа натовских офицеров из Норвегии. Решено было поселить “Надежду” в гостиницу рядом с ними. “Надежда” получила деньги на посещение ресторана, устроилась в гостинице и уже на второй день сообщила о том, что установила контакт с норвежским офицером. Она будто бы посещала его номер, а затем притащила норвежца в свой. Там они распивали спиртные напитки и занимались, ну понимаете, чем. Однако, объективный контроль, организованный сотрудниками территориальных органов не подтвердил ни одного эпизода из сообщений Надежды. Оргвыводы, сами понимаете, последовали справедливые.
Еще одно событие из области работы с женской агентурой , о котором стоит рассказать, случился со мной на заре туманной оперативной юности. Мной с разрешения начальника, после предварительного изучения, был установлен оперативный контакт красивой и общительной женщиной С, секретарем директора одного из предприятий. Пока встречи происходили в кабинете, каких-либо неожиданностей не было. Я практически подготовил С. к вербовке, написал необходимые документы и назначил С. встречу в номере гостиницы, который обычно использовался в этих целях. Полковник Ш. этот хитрый лис, почему- то на вербовку не пошел, хотя обычно требовал своего участия в подобных мероприятиях.. За два часа до встречи ко мне в кабинет позвонил начальник Лиепайского горотдела Б. и спросил, нет ли у меня встречи с женщиной в гостинице “Лива” сегодня в 14 часов.. Когда я подтвердил свои планы. Б. посоветовал мне на встречу не ходить. Я сделал проще, вызвал С. на встречу в кабинет и сказал, что сегодня уезжаю в командировку. Больше мы с С. не встречались. К назначенному времени, без доклада начальнику, я пришел к гостинице, изменив свою внешность. Около подъезда в гостиницу стояла машина с четырьмя крепкими ребятами.. Пятый расположился в холле гостиницы. Убедившись в наличии засады, я уехал в гарнизон. Ясно, что меня могли взять во время встречи в номере, спровоцировав насилие. Большего скандала было трудно представить. Впоследствии Б. рассказал мне как было дело. Л. встречалась с сотрудником милиции. После контакта со мной она спросила его, вербует ли сейчас КГБ агентуру. Милиционер без труда выяснил, что С. назначена встреча, ее время и место. Ревность толкала. А среди группы сотрудников милиции, затеявших провокацию, нашелся честный милиционер, который предупредил начальника горотдела КГБ о готовящемся акте. Спасла солидарность. От вербовки С. я отказался, рапортом сообщив начальнику о ее контактах с сотрудниками милиции. Работа среди них в то время не велась.
А теперь стоит вспомнить, что полковник Ш. на вербовку С. почему-то со мной не пошел. Не навевает никаких мыслей? Не планировалась ли им провокация в отношении неугодного подчиненного.
Как хотелось бы довести свой опыт до молодых сотрудников. Надеюсь, это удастся при издании книги.
***
Сегодня, подводя итоги многолетней службы, делясь с читателями своими жизненными впечатлениями, хотелось бы поговорить о людях, с которыми мне пришлось служить рядом. Все-таки судьба сводила меня с хорошими людьми. Их было гораздо больше, чем тех чинуш и перерожденцев, о которых я уже писал. Просто, те хорошие люди, друзья, сослуживцы, которые оставили положительный след в моей жизни, все время оставались где-то на втором плане. Может быть, из-за своей скромности, порядочности, или неумения ловчить, хитрить, делать карьеру за счет других. Еще Л.Толстой говорил, что хороших людей гораздо больше, просто они не умеют объединяться. Да, негодяи, карьеристы, тонко чувствуют обстановку, ждут момента, чтобы нанести подлый удар из-подтишка. Но конец их бесславен. История их просто не помнит. И если они и появляются в чьих-то мемуарах, то только для того, чтобы напомнить. Будьте бдительны. Они существуют. Они появляются и сегодня. Они паразитируют на здоровом теле России.
Я бы назвал их сегодня членистоногими. Их легко распознать. Присмотритесь.
А пока о хорошем…
Моим первым особым отделом, куда я попал служить, куда я попал служить после окончания курсов военной контрразведки в Ленинграде, был Особый отдел Лиепайской военно-морской базы в Латвии.
Вообще, нужно сказать, что все чисто морские отделы были укомплектованы неплохими ребятами. Это были специалисты, прошедшие и боевые службы, и имевшие опыт выявления вражеской агентуры в тылу и даже на фронте. Ведь от войны меня тогда отделяло всего 20 лет. Флотские всегда были на голову выше в образовании и подготовке, уровне общей культуры, имели выше IG, как бы сейчас сказали.
До сих пор вспоминаю фронтовика Петра Куколова. Грамотный, интеллигентный человек. С ним приятно было общаться. Да и он почувствовал во мне интеллигента. Давал грамотные советы по освоению объекта. Служил с ним мало, уволили по болезни. Сказался фронт.
А вот с Володей Истиным нас связала настоящая дружба. Мы оба были страстными рыбаками. Латвия славилась рыбными запасами, хоть в реках, хоть в море. Рыба не выводилась из наших холодильников. Раздавали соседям. Володя был принципиальным парнем. Он тоже не дружил с полковником Невельским. Конечно, он было опытнее, и не шел на открытое противостояние. Задачи свои на объектах он выполнял неплохо, о чем говорит отсутствие каких-либо происшествий и провалов. Шпионов он тоже не выявил, но думаю, что это результат бездарной, если не сказать больше, работы руководства отдела. Невельский и его заместитель Черепанов, кстати, сильно пьющий, не были заинтересованы в серьезной работе. Удержаться на должности, сделать вид активной деятельности, в этом был их конек и стезя.
Кстати, анализируя работу в Прибалтике в семидесятые годы, годы начала активной работы ЦРУ против СССР, понимаю, что только полная бездарность руководства позволила остаться нераскрытой агентуре противника. Не было налаженной системы работы, отвечающей новым требованиям. Руководители не понимали ее необходимости, системный подход был для них чем-то вроде моего волюнтаризма. Работа
велась по старым схемам и понятиям. Чего только стоили признаки агента нелегала. Имеет большие суммы денег, но скрывает их. А на обратной стороне их радиоприемника обязательно нет пыли…
С Володей связаны и веселые эпизоды. Про один я уже рассказывал, когда недобитый националист обстрелял наш костер и закладывал на дороге противотанковую мину. Об опасности не думалось. Такова служба…знал, чем рискую, когда шел.
Так вот, однажды, уже в октябре, мы отправились на ночную рыбалку на балтийскую форель. Она водилась в быстрых речках и прекрасно ловилась на тонкую снасть и искусственную мушку. Володя припас и шитиков, так звали личинок мухи - опарышей.
Чтобы они не уснули, до рыбалки Володя хранил их в домашнем холодильнике, в стеклянной банке с крышкой. Форель клевала бойко, и уже к раннему октябрьскому вечеру у нас был приличный улов. В темноте сварили уху, сдобрив ее хорошей порцией водки. Володя варил ее по-своему, с рисом, по дальневосточному рецепту. Рис не доварился и хрустел на зубах. Но бутылка на каждого, а такова была норма, скрасили этот недостаток. Спать улеглись прямо на берегу, подстелив срубленные еловые ветки.
Утром я проснулся от каких-то странных, выворачивающих душу, звуков. Но что это, перед глазами белая пелена! Я ничего не вижу! Сразу подумалось, ослеп. Водка некачественная. Подсунули в латышском магазине. Когда вскочил, понял в чем дело. За ночь выпал слой снега сантиметров десять толщиной. Я просто спал в сугробе. Отряхнув снег с лица, повернулся на звук. Володю буквально выворачивало наизнанку. Опять мелькнула мысль о некачественной водке. Но мужик крепкий, не доложен так страдать похмельем. Вскоре причина выяснилась. Володя в сумерках перепутал банки. Вместо риса он высыпал в уху ШИТИКОВ! Вот они и хрустели. Рис утром оказался с глазами. А Володя опохмелившись холодной ухой, разглядел их. Столько мата он, наверное, не слышал больше всю жизнь. Пусть скажет спасибо, что уху не вылили на голову…
Володя любил женщин. Вопреки моральному кодексу строителей коммунизма, он искал понимания у боевых подруг. Благо, что матросов женского пола, короче говоря, матросок, было в гарнизоне предостаточно. Думаю, что Володя в своих увлечениях был абсолютно прав. Только из этических соображений не описываю похождения тех руководителей, которые так рьяно радовали за нашу моральную чистоту. Но пусть они тешатся этой мыслью. Их подчиненные знали все, но вряд ли сейчас к месту рассказывать про это…
Хорошие воспоминания храню о другом старшем товарище по службе Паше Дурбе. Крепкий латышский парень почему-то оказался не территориальных органах, а в чисто национальной спецслужбе, военной контрразведке. Паша любил выпить, причем любая доза алкоголя была для незначительной. Никто не сказал бы, что Паша выпил бутылку водки. Он крепко сидел на служебном мотоцикле. Да, за отделом их было закреплено несколько. Паша приватизировал один из них и всегда был на коне. Я уже рассказывал о чекистских традициях в области употребления спиртного. Все крепкие, закаленные, оморяченные. Что для нас какая-то там бутылка! Часто в ходу был спирт, да еще в смеси с шампанским. Это называлось северным сиянием.
Однажды Паша дежурил по отделу. В этот день была организована очередная коллективная попойка за городом. Место Паше никто не сказал, так как планы неожиданно изменились. Выехали совершенно в противоположную сторону. Уже пошли по второму кругу, как вдруг на дороге затрещал мотоцикл. Паша, не зная место пьянки, интуитивно нашел его в радиусе 20 километров от города.
Был один день в году, когда Пашу не могло остановить ничто, даже маленькая война. Дело в том, что у латышей существовал народный праздник Лиго или Иванов день. В этот день полагалось пить пиво, закусывая сыром, а затем прыгать через костер. Под любыми предлогами Паша исчезал со службы, и искать его до следующего дня было бесполезно.
Пишу о Паше с дружеской иронией, так как вспоминаю о нем с самыми добрыми чувствами. Судьба у Паши была необычной. Его отец воевал на нашей стороне и был истребителем лесных братьев. Его дядя, брат отца и был тем лесным братом. Сейчас, когда в связи с предательством Ельцина, Латвия стала нашим противником по НАТО, хотелось бы знать, какова теперь судьба нашего Паши.
К сожалению, после перевода их Лиепаи, ни с кем из них больше не встречался. Буду рад, если они откликнутся.
Дружеские отношения во время службы в Лиепае складывались у меня и с Борисом Сенкевичем. Самородок. Пришел в органы сержантом. Для него даже придумали должность –сотрудник КГБ. Но так как у него было высшее гуманитарное образование, вскоре дали лейтенанта. По молодости были ошибки и у него. Помню нас обоих интересовала тогда красивая женщина из штаба базы. Не учли мы, что покровители той женщины были опытными и технически вооруженными. Наш разговор с ней записали и дали послушать полковнику. Получили по шапке, впрочем, больше досталось мне. Не знаю, кто присмотрел Бориса для выдвижения. Ходили слухи, что он и один будущий адмирал Ж. из Москвы были родом из одной белорусской деревни на западе Белоруссии.
Возможно, так оно и было.
Перед переводом Борис сдавал дела. Передача секретных документов – это серьезная процедура. Сотни их числилось за оперработником. Часто, они не представляли собой никакой ценности. Зато ответственность за их хранение никто не отменял.
Сейчас сведения о судимости или несудимости в необходимых случаях можно купить за деньги. А раньше эта бумажка называлась спецпроверкой. Запрос отправлялся в архивы секретной почтой. Знаю, как не любили нашит запросы территориалы. Некоторые работники считали, что шпиона можно выявить путем проведения спецпроверки. Борис оформлял допуска к секретам курсантам радио-технической школы , и в сейфе его лежали горы бланков со штампами «информация отсутствует». И все они были секретными, имели свои номера. Все они должны быть сданы или уничтожены по акту тремя сотрудниками вместе с секретарем.
Я уже упоминал, что секретарем отдела был в то время мичман Пузырченков, крайне дерьмовая личность. Он только и ждал прокола, чтобы еще раз выслужиться перед полковником.
При передаче дел у Бориса одного зарегистрированного в секретной части бланка спецпроверки не нашлось. Это означало официальное расследование и оргвыводы, вплоть до увольнения. Только недавно нашумела история о самоубийстве одного из оперов, потерявших такой же бланк. Он смалодушничал и застрелился прямо в кабинете. При расследовании бланк нашелся за стенкой сейфа.
Ч леном комиссии по проверке секретов у Бориса был и я. Полковнику не доложили. Уж не знаю, как Борису удалось уладить это дело с Пузырченковым, но бланк включили в акт на уничтожение. В акте расписался и я. Остальные члены комиссии подмахнули не глядя.
В дальнейшем Борис достиг одной из высоких должностей в нашем Главке. Не знаю, помнит ли он этот эпизод. Сейчас он тоже на пенсии.
Можно было бы упомянуть еще ряд сослуживцев, которые заслуживают внимания читателей. В их числе Леша Агеев, погибший при выполнении служебного долга, Вячеслав Алексеев, Боря Тимохин и многие другие. Все они – насятоящие флотские ребята!
Отдельные слова хотелось бы посвятить руководителям. Были среди них грамотные и умные офицеры, настоящие чекисты. Но о них отдельно.
--------
В связи с тем, что свою деятельность мы осуществляли в Латвии, требовались вербовки агентуры из числа местного населения. Это называлась вербовка из окружения военных объектов. Впрочем, латыши и литовцы работали в числе вольнонаемных и в воинских частях. Вербовка их была показателем зрелости оперработника. Иногда было целесообразно приобрести агента из числа военнослужащих срочной службы из числа латышей, чтобы затем продолжить с ним работу после увольнения в запас. Правда, наблюдалась интересная тенденция. Наши агенты из числа прибалтов, завербованные во время срочной службы, территориалами-прибалтами на связь не брались. Объяснялось это низким уровнем подготовки таких агентов, чаще нам на посланную ориентировку отвечали- из-за отсутствия оперативной необходимости.. Территориалы приобретали 1-2 агентов в год. Это считалось успехом. Мы же буквально штамповали агентуру, по 12-20 вербовок за год. Конечно, работа на потоке несла в себе изъяны. Но так требовала оперативная обстановка. Однако, сегодня можно предположить, что непринятие на связь агентуры , уволенной в запас из армии и флота, скрывало за собой более хитрую, тщательно скрываемую цель. Догадайся, почему!
При подготовке латыша на вербовку одного советского патриотизма в качестве вербовочной базы было мало. Приходилось искать его слабые места, интересы. Можно было оказать ему незначительную услугу. Можно было нащупать их родственные связи за рубежом, с тем, чтобы дать ему понять, что такие связи в воинских частях не приветствуются. Офицеров и мичманов из латышей были единицы. Им и так не доверяли в своих кругах, как военнослужащим чужой армии. Делать из них источников было бессмысленно. Помню агента Даукшаса, мичмана, начальника склада, который был передан мне на связь. Оказалось, что он не только расшифрован перед командованием, но еще и приворовывает. Выяснилось, что он дает только ту информацию, которая при реализации дает ему преимущества перед другими военнослужащими. Хорошо запомнил реакцию командира части, когда мы рекомендовали ему уволить отступника. Но он же ваш, заявил командир. Он уже не наш, надо было ответить вместо каких-то оправданий. Даукшас был исключен из агентурного аппарата и через командование уволен из армии.
Среди местного населения встречались очень порядочные люди. Надо было уважать латыша, чтобы вызвать его доверие. Старший брат здесь не проходил. У латышей была своя история и культура. Они сумели сохранить ее в неблагоприятном для них окружении. Это вызывало уважение. И его не грех было продемонстрировать.
У меня были способности к изучению иностранных языков. Латышский чем- то напоминал немецкий. И при желании нетрудно было выучить несколько фраз. Особенно, они нужны были при установлении контакта. Разве трудно сказать при встрече Лаб диен- Добрый день! Надо было читать произведения латышских писателей, знать историю народа. Надо было ловко лавировать между борцами за освобождение Латвии вообще и борцами с царским режимом. В Латвии всегда была высокая культура поведения в общественных местах. И ее надо было придерживаться. Трепетно латыши относились к своим киноартистам. Да вы же помните их имена: Гунар Цилинский, Вия Артмане, Артур Лиепиньш. Бывая в обществе с латышами, надо было придерживаться культуры употребления пищи и спиртных напитков. Есть только ножом и вилкой. Употреблять три разных набора фраже для мяса, рыбы и фруктов. Нельзя было громко разговаривать. Пить разные напитки из разных рюмок. Все это мной легко было воспринято, может, из начальной интеллигентности.
Работа среди латышей шла у меня всегда успешно . Мы доверяли друг другу. Про латышей говорили, если он твой, то это навсегда. Были некоторые тонкости по негласной работе с различными категориями прибалтов. Литовцы давали информацию на латышей, латыши на литовцев. Принуждать их к работе в отношении соплеменников надо было очень осторожно. В этом отношении хороши были полукровки. Кто- то из родителей или членов семьи был русским, давно жил в Латвии, как говорится, олатышился. Но русские начала оставались.
Помню агента “Трофимов”. Он виртуозно работал в деле по изучению и разложению националистической группы, названной в интересах конспирации “Вороны” ( ударение на первом слоге). Члены этой группы пытались распространить свое влияние на латышскую молодежь, проходившую срочную службу в Советской армии. Мы совершили с ним маршрутную поездку с Крайнего Севера в Латвию, где он вошел в доверие к националистически настроенной молодежи. Он был на сборищах “Воронов”, выявил их планы, получил приглашение на вступление в их боевую организацию ( от которого отказался до “окончания службы” ). Уже тогда , в далекие 80, они планировали отрыв Латвии от СССР. Уже тогда было заметно американское присутствие. Но тяжело было верить в то, что неизбежно случится через 10 лет. “Трофимов” работал с звукозаписывающей аппаратурой. Ни один мускул не дрогнул на его лице, голос не выдавал волнения. А мы, сидевшие на объективном контроле, слушали его переговоры на националистическом сборище. “Трофимов” вслух, чтобы зафиксировать, читал националистическую программу группы “Воронов”. Она звучала зловеще. Избиение ветеранов войны, срывание с их груди наград, вывешивание националистических флагов на праздники. Поджоги официальных представительств. Вытеснение русского языка. Раздельное обучение.
Слушая о последних событиях в Латвии сегодня, понимаю, что Вороны пришли к ней к власти. Их идеи, ранее казавшиеся бредовыми, сегодня стали официальной политикой латышских властей.
За успехи в разработке опасной группы тогдашний Председатель КГБ Латвии Пуго наградил “Трофимова “ памятным подарком. Хотелось бы его рекомендовать на работу в органах КГБ Латвии, но в связи с переводом не успел это сделать. Очень хотелось бы, чтобы архивы КГБ Латвии были вывезены в Россию и наши помощники остались там целыми.
И снова непрошенные выводы приходят на ум. Почему –то КО очень мало работали с местным населением. Тогда я, увлеченный работой, не обращал на это особого внимания. Ну не работает КО с латышами, и все. Может, их нет на его объекте или в его окружении. Нет, не получалась у них эта работа. Сейчас я вижу в этом несколько причин. Первая, это недостаток общей культуры. Получить ее в детстве могли немногие гречкосеи. Село так и лезло из них. Вторая причина- это большая разница в менталитете народа. Северные народы выдержаны и неторопливы. Их решения выверены. Их слово-постоянно. А наши КО меняли свое мнение в зависимости от направления балтийского ветра. Потомки Викингов не могли понять скифов. И третья причина. Это подсознание. Что-то общее было в их отношении к русским. Одни считали себя высококультурной нацией, это латыши. Другие искали свое превосходство над русскими и под руководством интернациональной партии пытались это осуществлять. Это КО. Разные подходы и причины. Но результат один. Они могли быть единомышленниками уже тогда, но вот оформить это единомыслие организационно еще не получалось. Вернее было рано. Не хватало Беловежской пущи.
Где глубоки лога, И от страха трясясь,
Там, где заросли гуще, Заключили союз,
Три собрались врага, Словно дьяволу в пасть
Беловежская пуща. Пал Советский Союз.
Мои особые пожелания безопасности относятся к единичным латышам, служившим в особых отделах КГБ. Они были уволены из органов сразу же после развала СССР. Может быть, поторопились наши. Может быть, надо было использовать их опыт, связи, знание языка. Ведь оставаться им в отколовшейся республике было смертельно опасно. До сих пор помню добродушного увальня Пашу И. Умный, отзывчивый человек. Он рассказывал мне о своей биографии. Его отец работал в СМЕРШ и истреблял лесных братьев-бандитов. А брат его отца до 53 года скрывался в латвийских лесах и воевал с советской властью. У Паши И. были удивительные способности. Мы в то время нередко отмечали наши небольшие праздники. Присвоение очередного звания, награды, переводы. Для этого надо было выехать за город, и, как бы сейчас сказали, накрыть поляну. Поляну мы накрывали из расчета 3 бутылок водки на человека. Один раз Паша был в командировке, но не мог пропустить радостное событие. Приехав в город и не застав нас в отделе, он совершенно не знал, где нас искать. Мобильных телефонов в то время, конечно, не было. И он, руководствуясь только ему известным чутьем, на стареньком мотоцикле, который тогда выдавался в оперативных целях, нашел нас в окружавших лесах. Один раз в году у латышей отмечается народный праздник Лиго. Русских в этот день не приглашали. Может потому, что в этот день латыши отступали от своей воспитанности и становились детьми природы. Что они делали в эту ночь на лугах можно было судить только по остаткам костров. Прыжки через огонь было самой невинной забавой. Ехидный начальник пытался загнать Пашу на дежурство, но тот находил тысячу причин, чтобы все- таки побывать среди своих и выпить традиционное латвийское пиво с сыром. Молодые Янисы и Яны ходили по городу босые, в дубовых венках на голове. А остальные кружили вокруг них, пели протяжные песни Лиго-Лиго, и видимо всю ночь искали цветы папортника. Веселые ребята!
Очень жаль, что Латвия уже чужая, а латыши из братьев стали пасынками.
Они уже забывали о своем суверенитете, они любили нас. Но подлая политика вернула к жизни политических мертвецов и фашистских пособников типа Ульманиса. Как варягов, привезли они своих президентов из заморских стран. В угоду мировому жандарму, проводят политику вытеснения русских. Забыли о массовых казнях немецкими оккупантами латышских патриотов. Конечно, Латвия, это не Россия. Но Латвия-это Латвия. Умная, дальновидная политика рассчитанная не на ассимиляцию, а на развитие латышской культуры и самобытности, нужна была в то время. Так называемый пролетарский интернационализм выхолащивал, простите за банальное слово национальную самобытность. Такой интернационализм существует только в зоопарке. Животные разных видов живут под одной крышей, но в разных клетках. А вы видели глаза этих животных?
** Латвия подобрала свой суверенитет, как перезревшее яблоко. Но какое она нашла ему применение. Первым признаком определения национальности является национальная культура. То есть то, что разделяет народы, а не объединяет их. Единая территория в наше время не признак. Латыши оставались латышами и в ссылках. А примеры пролетарского интернацинализма отдельные их представители демонстрировали в латышскимх полках, сколоченных большевиками из таких же люмпен- пролетариев, не имеющих родства. Они пытали и убивали русских не из ненависти, их толкало большевистское учение.
Человек, это индивидуум. Группа людей может объединиться по общим интересам, но не надолго, сиюминутно. А вот этнос, народ, сохраняет свое единение с другими ему подобными только на почве общей культуры. Предводители пытаются объединить народ страхом, обещаниями зажиточной жизни, чужими богатыми территориями. А индивидуум ищет себе подобных и внешними признаками, поведением, культурой и языком обращает на себя внимание своего соплеменника. Опасность объединяет отдельные виды в этнос, народ. Тонкая ткань, эфир, полевая структура, способ связи, назовите это как угодно. Но это культура.
Там, где культура властвует, не может быть ни войны, ни междуусобиц. Там нет насилия над себе подобными. Там нет революций, нет концлагерей и расстрелов. Там нет латышских стрелков. Там нет пролетарского интернационализма. Латышские стрелки, это неосознанная реакция этноса на насильственную ассимиляцию под знаком пролетарского интернационализма.
Вы когда -нибудь читали что-то про историю латышей и куршев. Вы знаете, почему половина населения Латвии, вопреки нашим представлениям, черноволосые. Вы видите в них потомков тевтонов. А может, это единая нация-славяне. Кто учил нас этому. Мы фактически жили оккупантами в маленькой стране и лишь единицы интересовались этими проблемами. Сейчас, под видом финансовой и военной помощи, завлекая единым экономическим пространством, этой стране готовится новая оккупация. Но латыши быстро разберутся, что к чему. Америка-это не Россия.!
Я никогда не чувствовал себя оккупантом и никогда не отзывался о простых белобрысых, тяжеловатых парнях пренебрежительно. В Латвии я научился культуре поведения и всю жизнь потом меня принимали за прибалта. Пожалуй, это высокая награда. Надеюсь, что и люди, с которыми мне приходилось работать, попав теперь в опасную и противоречивую обстановку, которую создали предатели и перевертни, вспоминают меня добрым словом.
Когда-нибудь я снова увижу их! Я смогу им помочь. Но что думают они, встречая на улицах Риги полковника Невельского.
***
Проблема вербовки всегда занимала одно из основных мест в перечне проблем, стоящих перед чекистской практикой. Теория вербовочной деятельности на разного рода курсах давалась очень поверхностно и приблизительно. Руководители Особых отделов, выходцы с тех же курсов и из той же среды оперработников, не понимали роли агентуры в получении и проверке нужной информации. Наши агенты выполняли в основном сторожевые функции. А начальники требовали информации. Каждый агент был обязан приносить хотя бы одно сообщение в месяц. Еженедельно начальник подводил итоги оперативной деятельности. И каждый оперработник был обязан доложить, сколько явок он провел и сколько сообщений он принял от своих агентов. С каждым агентом полагалось встретиться не менее двух раз в месяц. При наличии тридцати штыков, а это норма для старшего опера, количество сообщений должно было превышать шестьдесят. Конечно, столько не получалось. Агентам не нравилась обязаловка. Они срывали явки, уклонялись от встреч с оперработником, неохотно выполняли задания в отношении своих сослуживцев. Писать сообщения было для них большим трудом и проблемой. Проблема заключалась в боязни расшифровки. По почерку всегда можно было вычислить, кто написал его. События с архивами в Литве в девяностые годы подтвердили опасения некоторых из них.
Никто и не пытался искать такие формы и методы работы с агентурой, которые бы в корне изменили подход к получению информации. Информация, это такое объективное явление, которое существует в человеческом обществе без желания ее носителей. Речь, таким образом, идет об утечке информации , которая характеризует деятельность человека, представляющую интерес для органов КГБ. Получать такую информацию можно было не только с участием агентов. Деятельность человека всегда оставляет следы. Носителями этих следов могут быть как материальные предметы, так и процессы, сопровождающие определенный вид деятельности.
Если рассчитывать на получение информации только от агентуры, то контрразведывательный процесс будет страдать однобокостью и неполнотой.
Во первых, агент волей -неволей дает ту информацию, которую от него ждет контрразведчик. Он учит агента получать эту информацию, он анализирует поступившие от агента сведения, он направляет агента в ту среду, где по его расчетам эту информацию можно получить.
Направляя оперработников на активизацию работы с агентурой, требуя плановое количество встреч и сообщений, прежнее руководство закладывало те ошибки, которые контрразведка пожинает сейчас.
Как показывает практика, существуют отдельные контингенты людей, которые полностью защищены от утечки информации. Не потому, что оперсостав не может такую информацию получить, а потому что ее получать нельзя. Отсюда замполит Саблин угнавший корабль, отсюда Беленко( замполит эскадрильи) угнавший новейший самолет, отсюда агенты влияния, развалившие СССР.
Во вторых, большой объем информации имел в свое время и партийно- политический аппарат. Но получать эту информацию и пользоваться ею было нельзя. Попробуй скажи на оперативном совещании, что один из многочисленных замполитов сообщил тебе о признаках готовящегося преступления. Командование и политаппарат не могли правильно квалифицировать полученную информацию, но и не хотели ею делиться.
А вот первое из сообщений, полученное в отношении антисоветской группы Воронов, информация по которой давалась в сборнике 3 Главного Управления КГБ СССР ( военной контрразведки), была получено мной от замполита отдельной радиотехнической роты на мысе Святой Нос, самой отдаленной точке СФ.
Замполит прямо сообщил мне, что у него в роте есть матрос Зале, который принадлежит к антисоветской группе в Латвии.
Пришлось приобретать на Святом Носу агента, с которым можно было встречаться один раз в год, опрашивать его как кандидата сначала, знает ли он о настроениях Зале, а затем, после вербовки, произведенной по устной санкции моего руководителя, адмирала Б. получать от него первое сообщение, поставившее весь особый отдел 11 флотилии АПЛ на ноги. Еще бы, на флоте существует антисоветская националистическая группа!
До сих пор глубоко убежден, что агент - это инструмент проверки информации, а не источник ее получения. Конечно, от хорошо обученного и подготовленного агента можно получить особую информацию, которую не почерпнешь из открытых источников, как ,например, о признаках агента - нелегала.
Но это поиск иголки в стоге сена. Встреча агента с источником нужной информации в большей степени случайна. Нужна система контрразведывательного поиска, состоящая в большей степени из анализа открытой и доступной информации, но обработанной с точки зрения интересующих нас сведений.
Такую попытку в те годы и делало наше руководство, введя институт доверенных лиц. Но объединение этих доверенных в резидентуры снова ставило преграду между КГБ и основной массой людей. Руководство почему - то никак не хотело признавать употребимыми отдельные сведения, получаемые официальным путем.
Мы собирали сведения о недостатках в боеготовности обслуживаемых подразделений, а командование во всей нашей деятельности видело только этот кусок работы. Считая, что оперработник только тем и занят, чтобы найти на командование компромат. Получение сведений на политработника расценивалось как должностное преступление.
Если бы оперработник не отгораживался от основной массы военнослужащих завесой секретности, а был членом экипажа, присутствовал на совещаниях офицерского состава части, что 90% информации ему необходимой он получал бы именно там.
Технология вербовки не нова. В аспирантуре довелось читать умные книги о разведке. Агентура впервые появилась в древнем Китае. Нашла свое совершенствование во времена зарождения христианства. Кто такой Иуда, предавший Христа! А ведь это пример использования местного населения на оккупированной территории. Римляне получили информацию от агента, внедренного в очаг сопротивления за деньги. Надо еще научиться этому.
Подготовка вербовки была продумана по отработанной схеме. Подбор кандидата на вербовку. Его проверка и изучение. Установление оперативного контакта. Проверка на конкретных поручениях. Принятие решения о вербовке или включении в резерв. Сама вербовка.
Е. Григ в своей книге « Да, я та работал», удачно выразился. «Противостояние спецслужба-кандидат на вербовку, всегда заканчивается вербовкой». Правда, при этом он ссылался на существовавшие в те годы советские порядки. Мне кажется, в наше время задача упростилась. Прошли времена вольнодумия, растравленные кучкой диссидентов. Кончилась травля спецслужб. Работа с органами стала содержательнее. Появились новые мотивы сотрудничества. На первый план выдвинулись деньги. Но негласное сотрудничество, как форма работы спецслужб с людьми, осталась.
В процессе сотрудничества у хорошего оперработника складываются с агентом дружеские отношения. Которые, правда, нельзя демонстрировать на людях. Так в 80 годы я приобрел неплохого агента под псевдонимом «Журба». Он работал с системе Военторга и общался с массой военнослужащих, стремящихся установить с ним знакомство в эру общего дефицита. Пользовался такой связью и я. Но на фоне блата получал нужную мне информацию. Завел дело оперативной проверки «Филистер» в отношении лица, намеревавшегося изменить родине путем перелета госграницы на сконструированным им летательном аппарате. Под влиянием нашего агента «Филистер» оставил свои намерения, как малоперспективные. Это была так называемая профилактика через агента. Надо отметить, что каждому лицу, проверяемому по ДОП ( дело оперативной проверки), давалась кличка. Были в моей практике «Во’роны», «Наемники», «Авантюристы», «Аферисты», а вот «Филистер» был один. Чтоб непонятней было. Сейчас и сам не помню значения я этого слова.
Дружба с «Журбой» продолжалась и после моего увольнения я в запас. Предварительно, я исключил его из негласного аппарата под предлогом расформирования системы военторгов. Прервалась она лишь после гибели «Журбы» в результате ДТП.
Предыдущая часть:
Продолжение: