Евгения шлёпнулась на табуретку у окна, стянула туфли и сунула ноги в старые, давно вытянувшиеся тапки. В однушке было жарко, пахло жареной картошкой — Андрей опять решил «удивить», хотя картошкой он удивлял уже лет десять. На кухне гудел холодильник «Бирюса», которому пора было на пенсию лет пять назад. Но вот не время, как говорил Андрей. «Не время» у него вообще любимая фраза: не время покупать стиралку, не время откладывать деньги, не время менять работу. Зато всегда время «брать кредит и крутить бизнес».
Евгения достала телефон и, пока Андрей копошился у плиты, проверила приложение банка. Маленькие цифры на экране были её личной победой: триста двадцать восемь тысяч. Не миллионы, конечно, но всё равно — её деньги. Складывала по чуть-чуть: премии, подработки, иногда даже откладывала от обедов. «На чёрный день», как мать учила. Только Евгения знала: это не «чёрный день», это — её белый билет. Ключ от свободы.
— Жень, ну чё ты сидишь как чужая? — Андрей развернулся к ней с сковородкой, картошка зашипела, чуть не вывалилась на плиту. — Я тут стараюсь, ужин делаю!
— Спасибо, — коротко ответила она.
Улыбаться сил не было. Опять будет разговор. Опять он начнёт про свои «перспективы». Евгения уже знала эту песню наизусть: «вот только сейчас трудности, а завтра — прибыль», «надо рискнуть, иначе никогда», «я ради нас стараюсь». Ради них он заложил мамину квартиру, ради них взял два кредита и ради них сидел без копейки до получки.
— Жень, — начал Андрей, садясь напротив с тарелкой. Вилку держал как копьё. — У меня идея!
Она внутренне сжалась.
— Андрей, только не сегодня, ладно? Я устала.
— Да ты всегда уставшая! Слушай, это реально вариант: один знакомый выходит из дела, можно войти вместо него. Нужно вложить всего-то полмиллиона. Ну это же ерунда по сегодняшним временам!
— Полмиллиона, — повторила Евгения, глядя на него пустыми глазами. — Ты в курсе, что у нас даже на зубного нет?
Андрей закатил глаза.
— Опять ты со своими мелочами. Зубной, стиралка… Ты думаешь слишком узко! Надо мыслить масштабно.
— Масштабно у нас мама квартиру потеряет, — сухо сказала Евгения. — Это ли не масштаб?
Андрей резко поставил вилку на стол, картошка отлетела в сторону.
— Опять ты начинаешь! Я что, виноват, что банк залог потребовал? Мамина квартира — временно, пока бизнес не встанет на ноги.
— Временно? — Евгения усмехнулась. — Уже третий год временно.
Он замолчал, уткнувшись в тарелку. И вот в этот момент телефон Евгении, лежавший рядом, пикнул. Уведомление: «Пополнение накопительного счёта — 20 000 рублей».
Андрей, конечно, заметил. Глаза его сузились.
— А это что? — голос у него сразу изменился, стал таким приторным, опасным. — У тебя накопительный счёт?
Евгения сглотнула. Вот оно. Всё, что она так тщательно скрывала, — вылезло наружу из-за дурацкой смс.
— Это мои деньги, — спокойно сказала она, хотя сердце колотилось.
— Какие твои? У нас семья! Деньги должны быть общими! — Андрей откинулся на спинку стула, руки сложил на груди. — А ты от меня прячешь!
— Я никого не прячу. Я просто хочу, чтобы хоть какая-то подушка была. У тебя бизнес, а у меня... жизнь.
— Ты мне не доверяешь! — он стукнул ладонью по столу. — Я же ради нас! Ради будущего!
— Ради нас? — Евгения горько рассмеялась. — Ради маминой квартиры, ради долгов? Ты хоть раз подумал, что будет, если твои гениальные идеи не сработают?
— Они сработают! — закричал Андрей. — Я муж, я глава семьи! И я решаю, куда идут деньги!
— Нет, Андрей, — она впервые посмотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. — Ты решаешь, как загнать всех в яму. А я решаю, как из неё выбраться.
Он вскочил, стул с грохотом отлетел к стене.
— Отдай деньги! — крикнул он, наклоняясь к ней, почти нависая. — Сейчас же!
Евгения встала тоже. Голос у неё был тихим, но каждое слово резало воздух:
— Не отдам.
Они смотрели друг на друга, как два врага. В маленькой кухне стоял запах горелого масла и картошки. Холодильник гудел, как будто комментировал: «Всё, приплыли».
Андрей сжал кулаки, губы дрожали. Евгения впервые увидела его таким — не просто злым, а опасным. И впервые почувствовала: всё, назад дороги нет.
Утро началось не с кофе. Оно началось с громкого грохота в коридоре: Андрей тащил её чемодан, тот самый, на колёсиках, с которым они когда-то ездили в Сочи. Только в Сочи ехали вдвоём, а теперь он вытаскивал его один, кряхтя и матерясь.
— Собирайся, Жень! — орал он так, что соседи точно слышали. — И вещи свои забирай! Раз тебе со мной плохо — катись к чёрту!
Евгения вышла из ванной, волосы ещё мокрые, на ней старый махровый халат. Увидела это представление и замерла.
— Ты с ума сошёл?
— Нет, я, наконец, всё понял! — он тряс её чемодан, как игрушкой. — Ты от меня прячешь деньги, ты мне не веришь, так и живи сама!
— Андрей, положи чемодан. Мы же люди, а не базарные торговцы.
— А что, по-твоему, честно? — он шагнул ближе, глаза красные, как у загнанного зверя. — Ты сидишь тут, копишь, а я один должен всё тянуть?
— Ты «тянул»? — Евгения усмехнулась. — Тянул мамину квартиру в залог, кредиты в три банка, бизнес, который рухнул через полгода… Ты тянул, Андрей. Только не нас — а вниз.
Он дернулся, будто хотел ударить, но остановился. Вместо этого схватил её за руку, сжал так, что пальцы побелели.
— Ты обязана мне помочь, Женя. Обязана! Мы семья!
— Я тебе ничего не должна, — выдохнула она, вырывая руку. — Я тебе не банк, не страховка и не спасательный круг.
Андрей зашипел:
— Деньги мне отдай. Иначе…
— Иначе что? — она прищурилась. — На маму наорёшь? На соседа? Или на меня руку поднимешь? Давай, попробуй.
Он отвернулся. Лицо его исказилось, но не от злости — от отчаяния. И тут зазвонил домофон. Андрей сорвался к трубке.
— Ма-а-ам! — сказал он в трубку. — Заходи, дверь открыта!
Евгения похолодела. Только не это.
Через минуту в квартиру вошла Валентина Петровна — его мать. Маленькая женщина лет шестидесяти пяти, с сеткой на голове и хозяйственной сумкой, вечно пахнущая таблетками и пельменями.
— Господи, что тут у вас? — она оглядела коридор с чемоданом и всплеснула руками. — Опять скандал?
— Мама, — Андрей кинулся к ней, — представляешь, она от меня деньги прячет! Накопила, понимаешь? А я тут…
Валентина Петровна уставилась на Евгению, как прокурор.
— Женя, это правда?
Евгения сжала губы. Хотелось сказать: «Да, правда, потому что ваш сын транжира и игрок». Но язык не повернулся.
— У меня есть сбережения, — тихо сказала она. — На всякий случай.
— На всякий случай? — голос свекрови дрогнул. — А наш случай — не случай? Ты знаешь, что у нас квартира в залоге? Ты хочешь, чтобы нас выгнали на улицу?
Евгения посмотрела на неё внимательно. На эти усталые глаза, полные страха. Сердце сжалось. Вот он, настоящий заложник. Не Андрей, который сам влез, а его мать, которая теперь могла лишиться единственного жилья.
— Я не хочу вам зла, — сказала Евгения. — Но я не обязана платить за чужие ошибки.
— Как не обязана? — Валентина Петровна подняла брови. — Ты жена! Жена должна поддерживать мужа!
— Жена должна, жена обязана… — Евгения устало усмехнулась. — А муж что-то должен? Или он только идеи должен?
Андрей вспыхнул:
— Ты специально! Ты хочешь разрушить семью!
— Семью разрушаешь ты, Андрей, — резко ответила она. — Когда берёшь кредиты, когда врёшь, когда орёшь. Не я.
Валентина Петровна закрыла лицо руками:
— Господи, за что мне всё это…
Евгения вдруг почувствовала странное облегчение. Как будто внутри щёлкнуло. Она поняла: всё, выбора больше нет.
Она подошла к чемодану, спокойно взяла его и поставила ровно.
— Я ухожу, — сказала она. — Пока не поздно.
— Женя! — Андрей схватил её за локоть. — Куда ты уйдёшь? У тебя ничего нет!
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Ошибаешься. У меня есть.
Он понял. И в этот момент она увидела в его лице не только злость, но и страх. Самый настоящий. Он боялся остаться один, без её денег, без её терпения.
Евгения надела пальто, взяла сумку и чемодан. На пороге обернулась к Валентине Петровне:
— Простите меня. Но я не могу больше.
И вышла, захлопнув дверь так, что на лестничной клетке зазвенело стекло в раме.
Студия была маленькой, но своей. Евгения стояла у окна, держа в руках кружку растворимого кофе, и смотрела вниз — на пустынный двор новостройки. Стены ещё пахли свежей краской и пластиком от оконных рам. Пустота комнаты её не пугала — наоборот, в ней было будущее. Не «когда-нибудь», а здесь и сейчас.
Телефон завибрировал. «Андрей» — имя на экране, словно клеймо. Она хотела сбросить, но ответила.
— Чего тебе? — голос у неё был спокойный.
— Женя, ну хватит! — Андрей говорил быстро, сбивчиво. — Я всё понял! Вернись! Мы начнём заново, я исправлюсь, только помоги мне! Мне надо всего двести тысяч закрыть, а там дело пойдёт!
Евгения засмеялась — тихо, без радости.
— Андрей, у тебя вечный рефрен: «всего двести, всего пятьсот, всего полмиллиона». Ты даже не слышишь, как это звучит.
— Ну я же муж твой! — он повысил голос. — Ты обязана!
— Нет, Андрей, — она оборвала. — Я больше тебе ничего не обязана.
В трубке повисла пауза. А потом раздался шёпот:
— А мама? Если я не заплачу, её выгонят… Ты хочешь, чтобы моя мать осталась на улице?
Евгения закрыла глаза. Перед ней снова всплыло лицо Валентины Петровны, полное страха. Да, жалко. Но ещё страшнее — снова вернуться туда, где ты заложник чужих ошибок.
— Я тебе скажу прямо, — произнесла Евгения твёрдо. — Мама — твоя ответственность. Не моя.
Андрей взорвался:
— Предательница! Без тебя я пропаду!
— Значит, пропадай. Ты взрослый мужик. Хватит прятаться за спины женщин.
Она сбросила звонок. Сердце колотилось, но вдруг стало легко. Наконец-то.
Евгения подошла к зеркалу у двери. На неё смотрела женщина лет тридцати пяти — усталая, но с ясными глазами. Она улыбнулась.
За окном светило утреннее солнце, отражаясь в стеклопакетах. И эта улыбка, её собственная, стала первой настоящей победой за много лет.
Она сделала глоток кофе и подумала: «Вот это — моя жизнь. Наконец-то моя».