Документы лежали на столе как приговор, а Валентина Михайловна смотрела на них с таким изумлением, словно увидела привидение. Ее холеные пальцы дрожали, когда она перелистывала страницы договора купли-продажи, где черным по белому было написано имя покупателя — Екатерина Андреевна Волкова.
— Этот дом принадлежит мне, — спокойно повторила Катя, наблюдая за реакцией свекрови.
Пять минут назад Валентина Михайловна стояла в холле трехэтажного особняка и кричала на невестку, размахивая руками в дорогих золотых браслетах. Ее голос эхом отражался от мраморных стен, а слова били больнее пощечин.
— Ты никто в этой семье! Прислуга, которая готовит и убирает! Мой сын заслуживает лучшего, а не такую серую мышь как ты!
Катя молча выслушивала тираду, стоя у подножия широкой лестницы с резными перилами. Ее простое домашнее платье и аккуратно убранные в хвост волосы действительно создавали образ скромной домохозяйки. Но глаза — глаза выдавали внутреннюю силу, которую свекровь так и не научилась замечать за семь лет совместной жизни.
— Довольно, — тихо сказала Катя, и что-то в ее тоне заставило Валентину Михайловну замолчать.
— Что?
— Я сказала — довольно. Хватит унижений.
— Как ты смеешь мне перечить в собственном доме?
— В моем доме, — поправила Катя и направилась к письменному столу в углу холла.
Валентина Михайловна проследила взглядом за невесткой, не понимая, что происходит. За все годы знакомства Екатерина никогда не возражала, безропотно сносила критику и колкости, была идеальной тихой женой для ее сына Максима.
Катя достала из ящика стола толстую папку с документами и положила ее на полированную поверхность.
— Прочитайте, — предложила она, открывая первую страницу.
— Что это за бумажки?
— Документы на дом. Договор купли-продажи, техпаспорт, выписка из ЕГРН. Все оформлено на мое имя.
Валентина Михайловна нервно засмеялась.
— Глупости какие! Дом принадлежит моему покойному мужу, теперь — Максиму.
— Принадлежал. До вчерашнего дня.
— О чем ты говоришь?
— Вчера в одиннадцать утра ваш сын продал мне этот дом за двадцать миллионов рублей.
Свекровь побледнела, схватилась за спинку стула.
— Это невозможно... Максим никогда...
— Максим проиграл в покер тридцать миллионов. Долг висел уже три месяца, кредиторы начали угрожать. Я предложила ему выход — продать дом мне, а я рассчитаюсь с долгами.
— Но у тебя нет таких денег!
— Есть. — Катя достала из папки банковские справки. — Сорок два миллиона рублей на депозитах в трех банках.
Валентина Михайловна опустилась в кресло, не в силах поверить происходящему. Женщина, которую она семь лет считала нищей приживалкой, оказалась мультимиллионершей.
— Откуда... откуда у тебя такие деньги?
— Заработала.
— Чем заработала? Ты же домохозяйка!
— Была домохозяйкой. В свободное время переводила техническую документацию с английского и немецкого. Знание языков, оказывается, хорошо оплачивается.
Катя села напротив свекрови, скрестив руки на коленях. В ее позе читалось спокойствие человека, который долго готовился к этому разговору.
— Семь лет я работала по ночам, пока вы спали. Переводила инструкции, чертежи, техническую литературу для крупных компаний. Ставка — тысяча рублей за страницу.
— Максим знал?
— Максим думал, что я читаю романы. Никого не интересовало, чем занимается серая мышь в свободное время.
Валентина Михайловна смотрела на невестку как на незнакомого человека. Покорная, тихая Катя исчезла, на ее месте сидела уверенная в себе женщина с железной волей.
— Но зачем... зачем ты купила дом?
— Чтобы иметь право сказать то, что сейчас скажу.
— Что именно?
— Валентина Михайловна, вы выселяетесь из моего дома. Сегодня.
— Что?! — взвизгнула свекровь. — Ты не можешь... я здесь живу двадцать лет!
— Могу. Я собственник, имею полное право распоряжаться имуществом.
— А Максим? Он же мой сын!
— Максим остается. Мы обсудили условия. Он признает свои ошибки и хочет измениться.
— Не может быть...
— Может. Ваш сын наконец понял, что его мать превратила нашу семью в ад. Постоянные унижения, критика, вмешательство в отношения — это закончилось.
Валентина Михайловна вскочила с кресла.
— Я не позволю какой-то выскочке указывать мне!
— Не выскочке, а хозяйке дома. И это не указания, а уведомление.
— Максим никогда не согласится выгнать родную мать!
Как по заказу, входная дверь открылась, и в холл вошел Максим — высокий мужчина тридцати пяти лет с усталым лицом и потухшими глазами. За последние месяцы он заметно постарел, долги и постоянные скандалы дома измотали его.
— Мама, ты уже собрала вещи? — спросил он, снимая куртку.
— Максим! Объясни этой... твоей жене, что она не имеет права меня выгонять!
Максим посмотрел на мать, потом на жену. В его взгляде читались усталость и решимость.
— Мама, Катя имеет полное право. Дом теперь принадлежит ей.
— Но как ты мог продать родительский дом?
— У меня не было выбора. Либо продать дом жене, либо потерять все — включая семью.
— Я твоя мать! Неужели ты выберешь эту серую мышь вместо меня?
— Эта "серая мышь" спасла меня от катастрофы, — твердо сказал Максим. — А ты семь лет отравляла нам жизнь.
Валентина Михайловна смотрела на сына, не веря своим ушам.
— Максим, что с тобой? Она околдовала тебя деньгами?
— Она показала мне, кто я есть на самом деле. Слабак, который не умеет защитить собственную жену.
— Но куда я пойду?
— К сестре в Подмосковье. Я уже звонил тете Лене, она согласна тебя принять.
— На время?
— На постоянное место жительства, — вмешалась Катя. — У вас есть два часа собрать личные вещи. Такси будет в четыре.
— Два часа? За двадцать лет жизни?
— За семь лет унижений моей жены — более чем достаточно, — сказал Максим.
Валентина Михайловна обернулась к сыну с отчаянием в глазах.
— Максим, ты же понимаешь — я всегда хотела для тебя лучшего...
— Лучшего? — горько усмехнулся он. — Ты хотела, чтобы моя жена была несчастной. Чтобы она знала свое место.
— Я хотела, чтобы ты женился на равной себе!
— Равной? — Катя встала, подошла к окну, за которым виднелся ухоженный сад. — Валентина Михайловна, а что вы знаете обо мне?
— Знаю достаточно. Простая девчонка из провинции...
— Золотая медаль в школе. Красный диплом МГУ, факультет иностранных языков. Свободное владение пятью языками. До замужества работала переводчиком в международной компании.
Свекровь молчала, впервые услышав настоящую биографию невестки.
— Я оставила карьеру, потому что любила вашего сына и хотела создать крепкую семью. Но вы решили, что раз я сижу дома — значит, я неудачница.
— Катя, прости... — начала Валентина Михайловна.
— Семь лет поздно для извинений.
Максим подошел к жене, взял ее за руку.
— Мама, собирай вещи. Катя проявила чудеса терпения, но терпение закончилось.
— А если я откажусь уезжать?
— Вызову службу судебных приставов, — спокойно ответила Катя. — У меня есть все документы на выселение.
Валентина Михайловна поняла — игра проиграна окончательно. Женщина, которую она семь лет третировала, оказалась умнее, сильнее и богаче ее самой.
— Хорошо, — сдалась она. — Но знай, Екатерина — я этого не забуду.
— И не нужно забывать. Помните урок.
— Какой урок?
— Никогда не унижайте людей. Потому что рано или поздно они найдут способ ответить.
Валентина Михайловна поднялась по лестнице в свою комнату. Ее шаги эхом отражались от мраморных ступеней — тех самых, с которых она привыкла свысока смотреть на невестку.
Максим и Катя остались в холле наедине.
— Не слишком жестоко? — спросил он.
— А семь лет унижений — не жестоко?
— Ты права. Прости, что не защитил тебя раньше.
— Ты был под ее влиянием. Трудно идти против матери.
— Но ты смогла накопить такую сумму... как ты это выдержала?
— Каждый вечер, переводя очередной документ, я думала об этом дне. О том, как скажу ей правду.
— И что теперь?
— Теперь мы живем своей жизнью. Без постоянного стресса, критики, скандалов.
— А твоя работа?
— Продолжаю. Но теперь открыто. Хочу создать собственное бюро переводов.
— С моими долгами это возможно?
— Долги я погасила. Тридцать миллионов перечислены кредиторам сегодня утром.
Максим смотрел на жену с восхищением и благодарностью.
— Как ты меня терпела все эти годы?
— Любила. Надеялась, что ты поймешь.
— И дождалась.
С верхнего этажа доносились звуки сборов — хлопанье дверей, шорох бумаги, недовольное бормотание. Валентина Михайловна упаковывала жизнь в чемоданы.
— Катя, а можно вопрос? — тихо спросил Максим.
— Конечно.
— Ты действительно простишь меня? За все эти годы бездействия?
Катя долго смотрела в глаза мужу.
— Максим, я не святая. Мне больно вспоминать каждый день унижений. Но я верю, что люди способны измениться.
— Я изменюсь. Обещаю.
— Тогда у нас есть шанс начать все сначала.
Ровно в четыре пополудни к дому подъехало такси. Валентина Михайловна спускалась по лестнице с двумя чемоданами, одетая в дорогое пальто и шляпку. Даже в поражении она пыталась сохранить достоинство.
— Максим, ты точно не передумаешь? — последняя попытка.
— Нет, мама. Решение окончательное.
— Екатерина, — обратилась она к невестке, — а что, если я извинюсь? Публично, перед всеми знакомыми?
— Поздно, Валентина Михайловна. Извинения не стирают семь лет боли.
— Значит, шансов нет?
— Есть один шанс.
— Какой?
— Научиться уважать людей. Тогда, возможно, через время мы сможем общаться цивилизованно.
— А семейные праздники? Новый год, дни рождения?
— Если изменитесь — будете приглашенным гостем. Если останетесь прежней — будете проводить праздники с теми, кто готов терпеть ваш характер.
Валентина Михайловна поняла — это не эмоциональная месть, а холодный расчет. Невестка продумала каждый шаг, предусмотрела каждый аргумент.
— Хорошо, — сдалась она окончательно. — Но помни — материнское сердце не забывает обид.
— И жена тоже не забывает семь лет унижений.
Такси увезло Валентину Михайловну из дома, где она двадцать лет чувствовала себя хозяйкой. Максим и Катя стояли в дверях, провожая взглядом машину.
— Что теперь? — спросил муж.
— Теперь учимся жить без постороннего вмешательства.
— А если она попытается вернуться?
— Охранная система, видеонаблюдение, сигнализация — все установлено вчера.
— Ты предусмотрела все.
— Семь лет планирования не прошли даром.
Вечером они сидели в гостиной за ужином — впервые за семь лет без постороннего присутствия. Тишина казалась непривычной после ежедневных скандалов.
— Странно, — заметил Максим.
— Что странно?
— Тихо. Никто не критикует еду, не делает замечаний, не устраивает сцен.
— Привыкай. Это называется нормальной семейной жизнью.
— Катя, а ты когда поняла, что так больше продолжаться не может?
— Полгода назад. Когда твоя мать при гостях сказала, что я позор семьи, потому что не рожу детей.
— Она не знала о наших проблемах...
— Но могла бы не выносить сор из избы. Тогда я поняла — надо действовать.
— И начала готовить план?
— Начала собирать документы, изучать законы, консультироваться с юристами.
— Как в детективном романе.
— Как в реальной жизни женщины, которая устала от унижений.