Галина проснулась в половине седьмого по привычке. Тело само включило внутренний будильник — тридцать лет одного и того же расписания не прошли даром. Села на краю кровати, потерла глаза. Александр ещё сопел рядом, укутанный в одеяло по самые уши.
Первый день пенсии. Вот он настал.
На кухне включила чайник и села к окну. За стеклом мелькал дворник с лопатой — метёл вчерашний снег с тротуаров. Декабрь в Тюмени всегда злой, колючий. Обычно в это время она уже стояла бы на автобусной остановке, кутаясь в пуховик и проклиная мороз.
А сегодня — никуда не надо.
Странное ощущение. Как будто кто-то выключил мотор, который работал десятилетиями без перерыва. Тишина в голове непривычная, даже пугающая.
Налила чай в любимую кружку с надписью "Лучший врач года" — подарок от коллег пять лет назад. Теперь эта надпись казалась какой-то чужой. Лучший врач года в отставке. Звучит нелепо.
— Галка, а ты что так рано встала? — Александр появился на пороге кухни, растрёпанный, в старой пижаме.
— По привычке.
— Так теперь можешь спать сколько хочешь. Наслаждайся.
Он налил себе кофе и исчез в ванной. Наслаждайся. Легко сказать. А чем именно наслаждаться-то? Тем, что впереди пустота? Что никому больше не нужна?
Галина допила чай и посмотрела на часы. Восемь утра. Обычно сейчас она принимала первого пациента. Бабушку Клаву с её вечными жалобами на давление. Или дядю Колю с радикулитом.
Встала, подошла к окну ближе. Во дворе играли дети — кричали, лепили снеговика. Когда она в последний раз просто смотрела в окно? Не торопясь, не думая о работе?
Не помнит.
Белый лист
Дом культуры "Строитель" выглядел так же уныло, как тридцать лет назад. Серое здание, облупившаяся краска на входе, объявления на потрескавшихся досках. Галина долго стояла перед дверью, сжимая в руке листок с расписанием кружков.
"Студия живописи "Белый лист". Вторник, четверг — 15:00".
Ещё неделю назад она бы никогда не подумала, что окажется здесь. Но дома становилось невыносимо тихо. Александр целыми днями пропадал в гараже, возился со своими железками. А она бродила по квартире как привидение.
Толкнула дверь. Внутри пахло краской и пылью. Коридор вёл в небольшую комнату, где за столами сидели люди разных возрастов. На стенах висели работы — пейзажи, натюрморты, портреты. Не шедевры, но в каждом было что-то живое.
— Вы к нам? — К ней подошла молодая женщина лет тридцати пяти, в джинсах, с волосами, собранными в небрежный пучок. — Я Люба, преподаватель. А вас как зовут?
— Галина Петровна. Я... хотела узнать про занятия.
— Отлично! Проходите, садитесь куда удобно. Сегодня рисуем натюрморт.
Люба усадила её за свободный стол, принесла бумагу, краски, кисти. Галина растерянно смотрела на всё это богатство.
— А я никогда не рисовала. Совсем.
— Не страшно. Главное — начать. Видите яблоко на том столе? Попробуйте его нарисовать. Не думайте, как должно получиться. Просто смотрите и ведите кисточкой.
Галина взяла кисть. Рука дрожала. Господи, как глупо она себя чувствует! Взрослая женщина, врач с тридцатилетним стажем, а боится нарисовать яблоко.
Макнула кисть в жёлтую краску. Провела первую линию.
Что-то внутри откликнулось. Непонятное, но приятное ощущение. Как будто внутри зажглась маленькая лампочка.
Первые сомнения
— Ну как, художница, как успехи? — Александр улыбнулся, накладывая себе борщ. На кухне пахло укропом и сметаной — Галина готовила его любимое.
— Нормально. Интересно.
— А что рисовала?
— Яблоко. Потом кувшин пробовала.
Александр хмыкнул и принялся за еду. Галина смотрела, как он жуёт, и чувствовала какое-то странное раздражение. В его улыбке было что-то покровительственное. Как будто она рассказывала не о занятии, а о детской забаве.
— Там преподаватель молодая, интересная. Говорит, у меня получается.
— Конечно говорит. Им же деньги нужны.
Галина поперхнулась супом.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну что, Галка. Хобби в твоём возрасте — это хорошо. Время займёшь. Только не воспринимай всерьёз всё, что тебе говорят. Художники там... — он покрутил пальцем у виска.
— А что плохого в том, чтобы рисовать?
— Да ничего плохого. Рисуй на здоровье. Только не заносись.
Заносись. Слово упало между ними как камень в тихую воду. Галина молча доела суп. А зачем она вообще ему рассказывала? Думала, он порадуется, что она наконец-то нашла что-то для себя.
— Хочешь добавки?
— Не хочу.
Александр ушёл к телевизору. Галина осталась мыть посуду. За окном темнело рано — декабрь. Она смотрела на свои руки в мыльной воде и думала о том, как сегодня держала кисть. О том, как жёлтая краска ложилась на белую бумагу.
И о том, что завтра четверг. И она обязательно пойдёт.
Чужая жизнь
Поликлиника встретила знакомыми запахами — хлорки, лекарств и человеческой тоски. Галина согласилась подменить Лену Ковалёву на полдня. Деньги лишними не бывают, да и дома сидеть надоело.
Но как только села за знакомый стол в кабинете номер пятнадцать, поняла — это была ошибка.
— Доктор, у меня всё болит, — заныла первая пациентка, тётя Фрося из соседнего дома. — И спина, и ноги, и голова. Выпишите чего-нибудь.
Галина машинально выписала направления, послушала жалобы, измерила давление. Руки работали сами, по привычке. А мысли были далеко — в той комнате Дома культуры, где пахло краской.
В обед вышла в коридор покурить. У окна стояли медсёстры, сплетничали о чём-то своём.
— А ты слышала про нашу Галину Петровну? — узнала голос Риты из регистратуры. — Она теперь художница, что ли. В газете была.
— Да ладно! — это медсестра Валя. — Наша Галина?
— Угу. Фотография и всё дело. Картину какую-то нарисовала.
Галина замерла. В газете? Какая газета? Она ничего не знала ни о какой газете.
— Ну, мало ли что люди в старости придумывают, — пожала плечами Валя. — Кому-то дача, кому-то внуки. А кому-то живопись.
— Да не, она серьёзно вроде. На конкурс подавала.
Галина тихо вернулась в кабинет. Конкурс? Какой конкурс? Люба что-то говорила про городской конкурс "Вторая жизнь", но она не думала, что её работу выберут. Тем более в газету.
Остаток дня прошёл как в тумане. Пациенты жаловались, а она кивала и думала о своём. О том, что старая жизнь стала как чужая рубашка — носить можно, но неуютно.
А новая жизнь где-то там, за стенами поликлиники. И она её ждёт.
Неожиданная слава
Газету "Тюменская правда" Галина купила случайно — по дороге домой зашла в киоск за хлебом. И чуть не уронила пакет, когда увидела третью полосу.
Там была она. Её фотография и рядом — её картина "Окно". Та самая, которую она нарисовала месяц назад. Просто окно из их кухни, но с каким-то особенным светом.
"Победители конкурса "Вторая жизнь". В номинации "Дебют года" победила Галина Морозова, врач-терапевт в отставке..."
Дебют года. Господи.
Дома прочитала статью трижды. Корреспондент писал о том, как важно не останавливаться после пенсии, искать новые увлечения. И про её работу: "Простой сюжет наполнен удивительной внутренней силой. Художница сумела передать то особое состояние покоя и надежды, которое знакомо каждому, кто хоть раз встречал рассвет у окна".
Телефон зазвонил в семь вечера.
— Мам! — голос дочери Ольги был полон восторга. — Я тут газету увидела в интернете! Ты серьёзно? Это реально круто!
— Я сама не знаю как...
— Мам, это потрясающе! Я так горжусь тобой! А папа в курсе?
— Пока нет. Он в гараже.
— Обязательно покажи ему! И вышли мне фото картины. Хочу друзьям показать. Моя мама — художница!
После разговора с дочерью Галина ещё час сидела с газетой в руках. Читала и перечитывала. Моя мама — художница. Когда Оля последний раз так радовалась за неё? Когда вообще кто-то радовался её успехам?
В половине десятого пришёл Александр. Грязный, довольный — видно, день в гараже удался.
— Показать тебе что-то хочу, — сказала Галина и протянула газету.
Александр взял, прищурился, читал молча. Лицо менялось — сначала удивление, потом что-то ещё. Не восторг. Что-то другое.
— Ну, — сказал он наконец, — дела.
И ушёл мыться.
Перелом
Разговор произошёл за ужином. Галина жарила картошку, Александр молчал, читал ту же газету. Она видела, как напрягается его челюсть — верный признак, что его что-то задевает.
— Не нравится? — спросила она, поставив перед ним тарелку.
— Что?
— Статья.
Александр отложил газету, принялся за еду. Жевал медленно, обдумывая слова.
— Галка, а ты не считаешь, что это всё немного... того?
— Чего того?
— Ну, не смешно ли? В шестьдесят лет вдруг решить, что ты художница.
Картошка застряла в горле. Галина отложила вилку.
— А что смешного?
— Да всё смешно! — Александр швырнул газету на стол. — Смотри, что пишут: "дебют года", "внутренняя сила". Ты месяц ходишь в кружок, и уже художница!
— Я не говорила, что я художница.
— А газета говорит. И дочка наша говорит. А завтра вся поликлиника будет говорить. И что я буду выглядеть? Муж художницы?
Галина медленно встала из-за стола. Руки тряслись.
— И что в этом страшного?
— А то, что это не серьёзно! — Александр тоже поднялся. — Хобби — это хобби. А тут... тут какой-то цирк получается.
— Цирк?
— Да! У тебя же теперь всё своё. Своя студия, своё творчество, своё мнение. Вот и живи в своей галерее!
Слова повисли между ними как лезвие. Галина смотрела на мужа — знакомые черты лица вдруг стали чужими. Тридцать семь лет брака. И вот что осталось.
— Понятно, — сказала она тихо.
— Что понятно?
— Всё понятно.
Она прошла в спальню, закрыла дверь. Села на кровать, обняла колени. За стеной громыхала посуда — Александр убирал со стола.
"У тебя же теперь всё своё". Да. Своё. И это не упрёк. Это констатация факта.
Впервые за тридцать семь лет у неё есть что-то своё.
Побег к себе
Деревня Кашино под Тобольском встретила скрипучим снегом и запахом дыма из труб. Рита, подруга ещё с медицинского, жила здесь уже пять лет — перебралась после развода, купила старый дом, разводила кур.
— Галка, а ты чего такая бледная? — Рита встречала её на крыльце, в тёплом платке, раскрасневшаяся от мороза.
— Устала.
— От чего устала? Ты же на пенсии.
Галина промолчала. Как объяснить, что устала от собственной жизни?
Дом оказался удивительно уютным — деревянный, с печкой, с половиками на полу. Рита поставила самовар, достала варенье.
— Рассказывай, что стряслось.
— Ссора с Александром.
— Из-за чего?
Галина достала из сумки газету. Рита прочитала, присвистнула.
— Вот это да! Моя подружка — знаменитость! А он что?
— Считает, что я дурью маюсь.
— Дурак. — Рита отхлебнула чай. — А ты что думаешь делать?
— Не знаю.
— Знаешь. Иначе не приехала бы сюда.
Вечером Рита повела её в местный дом культуры — старое здание с облупившейся краской, но внутри чисто и тепло.
— Тут иногда концерты бывают, — рассказывала она. — А в той комнате — никто не занимается. Можешь, если хочешь, рисовать. Заведующая Анна Ивановна — хорошая, разрешит.
Галина зашла в пустую комнату. Столы, стулья, окна на восток. Свет хороший.
— А если устроить здесь выставку? — спросила она вдруг.
— Какую выставку?
— Мою.
Рита остановилась посреди комнаты.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Привезу работы из города. И нарисую новые. Про здешнюю жизнь.
— А как же Александр?
— А что Александр? У меня же теперь всё своё.
Первый раз за неделю Галина улыбнулась. По-настоящему.
Возвращение
Выставка открылась в марте. Галина привезла из города двенадцать работ и нарисовала здесь ещё восемь — серию "Женщины с окраины". Местные жительницы в разные моменты жизни. Рита у колодца. Соседка Валентина за прялкой. Учительница Марья Фёдоровна с учебниками.
В день открытия дом культуры набился людьми. Приехали даже из Тобольска — кто-то из горожан увидел объявление в интернете.
— Мама, — Оля обняла её у входа. — Я так за тебя волновалась.
— Зачем?
— А если никто не придёт?
— Пришли же.
Люди ходили между стендами, рассматривали, обсуждали. Кто-то узнавал себя на картинах, смеялся. Галина стояла в углу и просто смотрела. Впервые в жизни видела, как её работа живёт своей жизнью.
К семи вечера народ начал расходиться. Галина уже убирала пустые стаканы, когда в дверях появился Александр.
Стоял в старом пальто, без цветов, растерянный. Смотрел на стены с картинами, потом на неё.
— Приехал, — сказал он.
— Приехал.
Они молчали. Потом он прошёл вдоль стены, останавливаясь у каждой работы. Долго стоял у портрета Риты — там она была особенно хорошо прописана, живая.
— Хорошо рисуешь, — сказал он наконец.
— Учусь.
— Домой не собираешься?
— Не знаю.
Александр кивнул, ещё раз обошёл выставку. У выхода обернулся:
— А я горжусь тобой.
И ушёл.
Галина осталась в пустом зале. Свет от окон ложился на её картины. Завтра выставка продолжится. Послезавтра тоже.
А пока она просто стояла среди своего мира и была счастлива.
Новая точка отсчёта
Сентябрь принёс первых учеников. Пятеро пенсионеров из соседних деревень записались в студию "Арт на пенсии" — так Галина назвала свои занятия.
— Галина Петровна, а у меня не получается яблоко, — жаловалась Зинаида Макаровна, бывшая продавщица из Кашино.
— Получается. Просто не так, как вы думаете, что должно получиться.
Те же слова, что говорила ей Люба год назад. Как быстро всё изменилось.
Вечером села за письменный стол — писала дочери. Оля теперь звонила каждую неделю, расспрашивала про дела, про учеников, про новые работы.
"Милая моя девочка! Представляешь, сегодня Макаровна нарисовала свой первый натюрморт — кувшин с подсолнухами. И так радовалась, как ребёнок. А я смотрела на неё и думала — вот она, настоящая награда.
Знаешь, раньше я не понимала, как это — жить для себя. Всегда казалось эгоизмом. А теперь понимаю — нельзя дать другим то, чего нет у тебя. Нельзя научить радости, если сам не умеешь радоваться.
Александр приезжает каждые две недели. Мы стали друзьями, как ни странно. Он помогает мне оборудовать мастерскую в сарае — к зиме хочу перебраться туда, в доме культуры холодно будет.
А я впервые в жизни знаю точно — у меня есть я. Оказывается, это самое важное открытие, которое можно сделать в шестьдесят лет."
За окном желтели берёзы, готовились к зиме. Галина отложила ручку, подошла к мольберту. На холсте — новая работа. Автопортрет.
Женщина с кистью в руке смотрит прямо, спокойно и уверенно.
Теперь она знает, кто она.