Запах жареного лука, доносившийся из-под двери, был первым тревожным звоночком. Я не готовила лук. Я вообще только что вернулась с работы, откинувшись в такси от желания крикнуть «Я всё!» и уснуть навсегда. Проект сдали в последнюю секунду, нервы были оголены, как провода, и единственным спасением виделся тихий вечер в тишине нашей с Лёшей квартиры.
Я вставила ключ в замок, и он повернулся с привычным щелчком, который всегда означал: ты дома, можно выдохнуть.
Но выдохнуть не получилось.
В прихожей, впритык к моей сумке, стояли три огромных, потрёпанных чемодана. Я их никогда не видела. Рядом валялись какие-то детские сандали и мужская куртка, пахнущая чужим дешёвым табаком.
Из гостиной доносились громкие, перекрывающие друг друга голоса и смех. Телевизор орал на полную громкость.
Сердце неприятно ёкнуло. Я скинула туфли и, как во сне, прошла на кухню.
Их было трое. Мой муж Алексей стоял у плиты с ложкой в руке, помешивая что-то в кастрюле. На нашем диване, развалившись, сидел его брат Игорь. Он уже расположился с комфортом: ноги на табуретке, банка пива в руке. Его жена Светлана копошилась у холодильника, разглядывая его содержимое с видом полноправной хозяйки. Их дочка Машенька сидела на полу и катала по линолеуму мою дорогую помаду.
– Рита! Наконец-то! – Алексей обернулся, и на его лице расцвела широкая, немного виноватая улыбка. – Смотри, кто к нам приехал!
Игорь лениво поднял руку в приветственном жесте.
– Привет, невестка. Заждались, наверное.
– Мы тут ненадолго, – тут же подхватила Светлана, прикрывая дверцу холодильника. – Квартиру нашу, знаешь, затопили соседи сверху. Ремонт делать надо. Так что недельку погостим у вас, пока с жильём разберёмся. Вы же не против?
Она сказала это таким тоном, будто мы уже всё обсудили и я дала своё восторженное согласие. Я посмотрела на Лёшу. Он поймал мой взгляд и поспешно отвёл глаза.
– Да, конечно, не против, – проговорил он, больше обращаясь к плите, чем ко мне. – Семья же. Куда они денутся?
В воздухе повисло тяжёлое, густое молчание. Телевизор орал с экрана какую-то ерунду. Машенька стукнула помадой об пол, и колпачок отлетел под стол.
– Правда, Рита? – настаивала Светлана, и в её голосе зазвучали сладкие, ядовитые нотки. – Всего-то недельку. Вы же нас не выгоните на улицу?
Я чувствовала, как по спине бегут мурашки. Три чемодана. Сандали. Чужая куртка на моей вешалке. Это не «погостить». Это «переселиться».
– Лёш, – тихо сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Можно тебя на секунду?
Он кивнул и, бросив на моих родственников ещё одну улыбку, вышел за мной в коридор. Я прикрыла дверь.
– Ты о чём вообще думал? – прошипела я, теряя остатки самообладания. – Ты мог хотя бы позвонить! Предупредить! Три человека! С ребёнком! На неделю!
– Рита, успокойся, – он попытался взять меня за руку, но я отшатнулась. – Они же в беде. Куда им было деваться? Я не мог сказать «нет»!
– В беде? – фыркнула я. – Игорь смотрит на меня довольным сытым котом, а не тонущим. Они уже тут вовсю обустраиваются! И почему это ты должен решать, кого пускать в наш общий дом на неделю?
– Это мой брат! – его голос тоже начал срываться на повышенные тона. – Не чужие же люди! Мы им поможем, и они уедут. Ты чего раздула из этого трагедию?
За дверью послышались приглушённые шаги и одобрительный смех Игоря. Они слушали. Они слышали наш скандал.
Я посмотрела на лицо мужа – растерянное, но уверенное в своей правоте. Он не видел проблемы. Он не видел этих чемоданов, которые кричали о долгосрочных планах. Он не видел взгляда Светланы, изучающей мою квартиру, как свою собственность.
Он видел только своего брата, которому нужно помочь.
– Ладно, – выдохнула я, чувствуя, как накатывает усталость, тяжёлая и безнадёжная. – Ладно. Неделю. Ровно неделю. Ни днём больше.
Я повернулась и пошла в спальню, оставив его одного в коридоре. Мне нужно было просто лечь и закрыть глаза. Может быть, когда я открою их, всего этого не будет.
Но проходя мимо гостиной, я увидела, как Игорь перевалился на бок, удобнее устраиваясь на диване, и сделал большой глоток пива.
И я поняла – это только начало.
Неделя, о которой мы договорились, растянулась в бесконечную вереницу дней, похожих один на другой. Наш дом перестал быть нашим. Он наполнился чужими звуками, чужими запахами, чужими вещами, которые вечно валялись не на своих местах.
Каждое утро начиналось с одного и того же. Я вставала первой, чтобы успеть собраться на работу, и уже слышала за стеной голос Игоря:
— Свет, кофе! И пожарь чего-нибудь, с утра есть хочется.
Светлана ворчала что-то в ответ, но покорно шлепала на кухню. Они не работали. Поиски новой квартиры, судя по всему, ограничивались ленивым листанием сайтов на телефоне между сериалами.
Алексей и я уезжали на свои работы. Возвращались мы тоже одинаково — уставшие, выжатые. Но если раньше вечером нас ждала тишина и возможность просто помолчать, то теперь — грохот телевизора, разбросанные игрушки Машеньки и обязательное присутствие двух пар глаз, которые с интересом наблюдали за нашей жизнью.
Однажды вечером я не выдержала. Мы с Лёшей сидели на кухне, я пыталась разобрать счета за коммунальные услуги. Цифры были пугающими.
— Лёш, посмотри, — ткнула я пальцем в бумагу. — За воду в два раза больше. За свет — почти в полтора. Они тут круглые сутки телевизор смотрят, стирают каждый день и, кажется, моются по три раза.
Лёша вздохнул, отодвинув тарелку с недоеденным ужином.
— Ну, Рит, понимаешь… Люди же. Не без этого. Они чуть позже обещали начать скидываться.
— Когда? — спросила я, и в голосе прозвучала сталь, которую сама в себе не узнавала. — Месяц уже прошел. Они дали нам пять тысяч однажды и всё. Этого даже на продукты не хватает. Я уже вторую работу не на жизнь, а на их пропитание работаю!
— Не драматизируй, — он потянулся к моей руке, но я отдернула ее. — Скруг устроятся и всё вернут.
— Во что они устраиваются? — прошептала я, чтобы не услышали в гостиной. — Игорь все дни на диване просиживает. Я ему вчера вакансию курьера скинула — так он посмеялся, сказал, что это не его уровень.
В этот момент из гостиной донесся голос Игоря:
— Свет, а принеси мне еще пивка. И чипсов если остались.
Это было последней каплей. Я видела, как Светлана, вздохнув, оторвалась от телефона и потащилась на кухню. Она открыла холодильник, достала последнюю банку пива, которую я припрятала для Лёши на выходные, и пачку чипсов.
— Вы что, вообще не собираетесь шевелиться? — не удержалась я. Мой голос дрогнул от бессилия.
Светлана обернулась, ее глаза сузились.
— Мы в стрессе, Рита. Квартира уничтожена, нервы ни к черту. Надо восстановиться. Да и с Машей не оставишь же одну, пока я на работу пойду.
— А Игорь? — вырвалось у меня. — Он тоже в стрессе и с ребенком сидит?
— Игорь мужчина, ему негоже на какой-то ерунде работать, — отрезала она и, высоко подняв подбородок, ушла с добычей к мужу.
Я посмотрела на Алексея. Он уставился в свою тарелку, избегая моего взгляда. В его позе читалось смущение, но не готовность что-то менять.
В ту ночь я долго ворочалась. В голове крутились цифры из счетов, довольная физиономия Игоря и беспомощная спина моего мужа. Я понимала, что так больше продолжаться не может. Надо было что-то делать. Что-то радикальное.
И решение пришло само собой утром. Я встала раньше всех и пошла на кухню готовить завтрак. Я сделала яичницу и нарезала хлеб. Себе, Лёше и Машеньке. На четверых.
Я уже ставила кофе вариться, когда в кухню вошел Игорь. Он сладко позевал, потянулся и уселся за стол с видом человека, который уверен, что его сейчас обслужат.
— А где мое? — спросил он, оглядев стол.
— Там, где и твоя зарплата, — спокойно ответила я, разливая кофе по чашкам. — В твоих фантазиях.
Он смерил меня удивленным взглядом, но ничего не сказал. В кухню вошел Алексей, потный после утреннего душа.
— О, яичница, здорово! Я есть хочу как волк.
Он потянулся к тарелке, но моя рука была быстрее. Я резко отодвинула ее от него.
— Постой. Объясни мне сначала одно. Ты вчера допоздна работал, чтобы прокормить своего брата?
Лёша замер с вилкой в руке, смотря на меня с недоумением.
— В чем дело, Рита? Что за вопросы?
— Вопрос простой. Кто в этом доме работает? Я — да. Ты — да. Они — нет. Значит, по справедливости, завтрак принадлежит тем, кто его заработал.
Игорь фыркнул.
— Да брось ты, невестка, что за детский сад? Лёша, скажи ей.
Но я не отводила взгляда от мужа.
— Ты кормишь дармоедов, Алексей. Значит, ты сам становишься одним из них. А кто не работает, тот не ест. Это правило теперь в этом доме.
И прежде чем он успел что-то ответить, я взяла его тарелку с яичницей и выложила себе в свою.
Повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь шипением кофеварки. Я чувствовала, как дрожат мои руки, но сжимала вилку так, будто это было оружие, которое могло меня защитить. Я только что перешла Рубикон, и пути назад не было.
Игорь первый нарушил молчание. Он медленно поднялся со стула, и его лицо из расслабленного стало злым, налитым кровью.
— Ты вообще в своем уме? — его голос прозвучал низко и опасно. — Это что за цирк? Ты сейчас на себя посмотри!
Я не смотрела на него. Я смотрела на Алексея. Его лицо было белым, как стена. Он смотрел то на меня, то на пустующее место перед ним, где секунду назад стояла его тарелка. В его глазах читался неподдельный шок, растерянность и жгучее унижение.
— Рита… — он начал и замолчал, сглотнув. — Что ты делаешь? Это же я…
— Это же ты что? — перебила я, и мой голос прозвучал холодно и отчужденно, будто это говорил не я, а кто-то другой. — Это же ты позволил им сесть нам на шеу? Это же ты закрываешь глаза на то, что мы работаем на износ, а твой брат живет здесь как на курорте? Да, это ты.
— Да заткнись ты наконец! — рявкнул Игорь, ударив ладонью по столу. Тарелки звякнули. — Я в доме своего брата! Я ему не чужой! А ты тут вообще кто такая, чтобы указывать? Хозяйка? Так Лёша-то тут главный!
Алексей, будто очнувшись от удара, поднял на меня глаза. В них заплясали обида и гнев.
— Он прав, Рита. Это мой дом тоже! И я решаю, кого здесь кормить! Ты перешла все границы! Верни тарелку. Немедленно.
Его тон, этот приказной тон, который он использовал впервые за все годы нашей жизни, обжег меня сильнее, чем моя собственная ярость. Я отодвинула от себя нашу общую тарелку.
— Твой дом? — тихо переспросила я. — Алексей, мы с тобой этот дом покупали. Вместе. Каждая вещь здесь куплена на наши общие деньги. Каждая ипотечная плата — это наши с тобой кровные. И сейчас твой брат портит наш общий дом, а ты ему еще и помогаешь. Так кто ты после этого? Хозяин? Или пособник?
Я видела, как мои слова бьют точно в цель. Он сжал кулаки, его скулы заходили ходуном.
— Они семья! Они в беде! — крикнул он, уже не пытаясь сдерживаться. — Мы должны помочь! А ты ведешь себя как последняя скряга!
— В какой беде? — засмеялась я горько. — Их беда заключается в том, что им надоело платить за аренду и они решили пожить за наш счет! Они здоровые, крепкие люди! Они могли бы найти работу за месяц! Но они не хотят! И ты поощряешь их лень!
В дверном проеме возникла Светлана. Она наблюдала за происходящим с каменным лицом, но в ее глазах читалось любопытство и… удовольствие.
— Лёш, может, не надо? — слащавым голосом произнесла она. — Рита, наверное, просто устала на работе. Мы понимаем. Пойдем, Игорь, я тебе яичницу сделаю.
— Никто ничего ему делать не будет! — выдохнула я, чувствуя, что еще секунда — и я взорвусь. — Правило одно для всех. Не работаешь — не ешь. Это касается и твоего брата, и тебя, если ты продолжаешь его покрывать.
Я встала из-за стола, оставив свою полную тарелку и его пустую.
— Голоден? Иди и заработай на свой завтрак. Уволься с работы и сиди целый день на диване. Тогда я и тебя кормить не буду.
Я повернулась и вышла из кухни. Сердце колотилось где-то в горле. За спиной я услышала оглушительный рев Игоря.
— Да как она смеет! Лёха, ты только посмотри на нее! Твоя жена тебя унижает, а ты молчишь!
Я не стала слушать, что ответит Алексей. Я зашла в спальню и прикрыла за собой дверь, прислонившись к ней спиной. Из кухни доносились сдержанные, но яростные мужские голоса. Алексей что-то доказывал, Игорь возмущался.
Я сделала это. Я начала войну. И теперь боялась не их гнева, а того, что мой муж находится по другую сторону баррикад.
Я просидела в спальне минут двадцать, прислушиваясь к приглушенным голосам за дверью. Гнев потихоньку отступал, сменяясь леденящей пустотой и страхом. Что я наделала? Я оскорбила мужа публично, на глазах у тех, кого он считал семьей. Я сожгла все мосты в один миг.
Но потом я вспомнила его лицо. Не шок и обиду, а ту самую уверенность, с которой он сказал: «Это мой дом тоже». И пустота внутри снова заполнилась твердостью. Нет. Я была права.
Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Алексей. Его лицо было бледным и напряженным, глаза блестели от невысказанных эмоций.
— Ты довольна? — прошипел он, не переступая порог. — Устроила цирк на глазах у всех. Унизила меня. Теперь они там ржут, а я выгляжу последним подкаблучником, которого жена за едой наказывает!
Я поднялась с кровати и встретила его взгляд.
— Меня не волнует, что они там думают. Меня волнует, что ты думаешь. Ты действительно считаешь, что я не права? Ты не видишь, что они нас используют?
— Я вижу, что ты сошла с ума! — он сделал шаг в комнату, с силой сжимая пальцы. — Из-за какой-то еды! Из-за денег! Да я на тебя работаю как проклятый!
— Ты работаешь на нас! — голос мой снова сорвался. — На нашу семью! На наши мечты! А не на то, чтобы твой брат пил наше пиво и смотрел наш телевизор, пока мы пашем! Ты не видишь разницы?
— Они погостят и уедут! — его крик был полон отчаяния. — Надо же быть терпимее! Проявить понимание!
— Месяц, Лёша! Месяц они уже гостят! — я ткнула пальцем в сторону двери. — Они не гости. Они оккупанты. И ты единственный, кто этого не замечает. Или не хочет замечать.
Он отвернулся и провел рукой по лицу. В его плечах читалась усталость.
— Что я должен был сделать? Выгнать их на улицу? Сказать «извините, места нет»? Это мой брат, Рита!
— А я твоя жена! — выдохнула я, и в голосе прозвучала вся моя накопившаяся боль. — И это наш общий дом. И ты должен был посоветоваться со мной, прежде чем впускать сюда кого-то на неделю. А потом — защищать наши интересы, когда неделя превратилась в месяц. Но ты выбрал их. Ты всегда выбираешь их.
Мы стояли друг напротив друга, разделенные не просто пространством комнаты, а целой пропастью непонимания. Где-то за стеной включили телевизор. Слишком громко. Будто назло.
Алексей молчал. Мой последний аргумент, кажется, наконец достиг цели. Он смотрел в пол, и гнев на его лице постепенно сменялся тяжелым раздумьем.
— Ладно, — наконец произнес он тихо. — Ладно, ты права насчет того, что надо было поговорить. Но твой метод… Это неприемлемо. Так нельзя.
— Другого метода они не понимают, — так же тихо ответила я. — Вежливость они воспринимают как слабость.
Он покачал головой, развернулся и вышел, не закрыв за собой дверь.
Я осталась одна. Сцена была отыграна, но поле битвы оставалось за противником. Они все еще были в моем доме. Мой муж был на них зол, но все еще на их стороне.
Мне нужно было действовать. Не эмоциями, а холодным, расчетливым умом. Если они не понимают слова, они поймут действия.
Я дождалась, когда Алексей уедет на работу, а Игорь со Светланой уйдут в ванную. На цыпочках я вышла на кухню. Мой взгляд упал на холодильник. Большой, двухкамерный, всегда полный еды, которую я покупала для всех.
Идея пришла мгновенно. Жесткая, детская, но именно та, что будет им понятна.
Я поехала в ближайший магазин бытовой техники. Через сорок минут я возвращалась с коробкой, в которой лежал маленький, но вместительный мини-холодильник. Я затащила его в спальню, подключила в дальнем углу, за ширмой.
Затем я вернулась на кухню и принялась за работу. Я вынула из нашего общего холодильника все. Сыр, колбасу, молоко, йогурты, мясо, овощи — все, что было куплено на мои деньги. Я сложила это в пакеты и перенесла в свой новый, личный холодильник. В большом осталось лишь несколько банок с соленьями, пачка масла Игоря и детский творожок для Машеньки.
Я стояла и смотрела на почти пустые полки, и мне стало смешно и горько одновременно. До чего же меня довели.
Затем я взяла свой ноутбук, зашла в настройки роутера и сменила пароль от Wi-Fi на длинный и сложный набор цифр и букв. Я записала его в свой телефон.
Последним штрихом я нашла в шкафу старый висячий замок, оставшийся от чемоданов. Я прицепила его на холодильник, на щеколду, которую мы никогда не использовали. Звонко щелкнул ключ.
Я положила единственный ключ от замка в свой кошелек.
Моя крепость была готова к осаде. Теперь я ждала первой атаки. И я знала, что она не заставит себя ждать.
Тишина длилась недолго. Первой, как я и предполагала, поднялась Светлана. Я услышала, как на кухне открывается, а затем с грохотом захлопывается дверца холодильника.
— Игорь! — ее голос прозвучал на высокой, визгливой ноте. — Иди сюда! Смотри что она сделала!
Я не стала ждать их реакции. Закрыв за собой дверь спальни, я вышла в коридор, будто направляясь в ванную. На кухне столпились все трое: Игорь в одних трусах, Светлана в растянутой кофте и Алексей, только что вернувшийся с работы, с сумкой в руках. Он замер на пороге кухни, уставившись на висячий замок на холодильнике.
— Это что еще за клоунада? — рявкнул Игорь, увидев меня. Он был багровый от злости. — Ты совсем крыша поехала? Холодильник теперь запираешь? Это вообще-то общее имущество!
— Общее для тех, кто вкладывается в его наполнение, — спокойно ответила я, останавливаясь напротив них. — Ваша банка соленых огурцов и масло внутри. Можете пользоваться.
Алексей молча поставил сумку на стол. Внутри лежали купленные им по дороге продукты: хлеб, пачка пельменей, сок.
— Рита, — его голос был тихим и усталым. — Это уже переходит все границы. Мы что, в коммуналке живем? Мы же не враги.
— А я и не воюю, — сказала я, глядя прямо на него. — Я устанавливаю правила. Правила, которые должны были быть с первого дня. Я не обязана кормить взрослых, трудоспособных людей. Хотите есть? Пожалуйста. Продукты в магазине. Работа — на сайтах по трудоустройству.
— Да как ты смеешь с нами так разговаривать! — взвизгнула Светлана, выходя вперед. Ее глаза злобно блестели. — Мы тебе не рабы какие-то! Мы гости!
— Гости не задерживаются на месяц без приглашения, — парировала я. — А рабы — это мы с Лёшей, которые работают на вас.
В этот момент из гостиной вышла Машенька. Она потянула Светлану за халат.
— Мама, я есть хочу. Можно йогурт?
Светлана посмотрела на меня с таким торжествующим видом, будто только что поставила мат.
— Вот видишь? Ребенок голодный. Из-за твоих дурацких принципов девочка страдает. Ты теперь и ребенка готова морить голодом? Ну ты и жадная.
Это был низкий удар. Грязный. Я видела, как Алексей вздрогнул и с болью посмотрел на племянницу. Игорь тут же подхватил:
— Да, вот это правильно! Дочь хочет кушать! Ты на детские слезы пойдешь, фашистка холодильная?
Я чувствовала, как по моей спине пробегает холодок. Они играли на самом светлом. Они использовали ребенка как щит и как оружие одновременно. Любой нормальный человек дрогнул бы.
Но я уже переступила через слишком многое, чтобы отступать.
Я медленно подошла к своему мини-холодильнику, достав ключ. Все смотрели на мои движения. Я открыла его, достала детский йогурт и яблоко. Затем закрыла и снова защелкнула замок.
Я присела перед Машенькой, чтобы оказаться с ней на одном уровне.
— Конечно, можно, солнышко, — я сказала мягко, протягивая ей угощение. — Вот, держи.
Девочка неуверенно взяла еду и посмотрела на мать. Та стояла с открытым ртом.
— Видишь ли, Света, — я поднялась на ноги и повернулась к ней, и мой голос снова стал ледяным. — Я не воюю с детьми. В отличие от тебя. Я прекрасно вижу, кто тут настоящая жадная. Ты готова использовать собственную дочь, чтобы продолжать паразитировать на нас. Тебе не стыдно?
Светлана онемела. Ее лицо исказила гримаса чистая ненависть. Она не нашла что ответить. Она просто схватила Машеньку за руку и с силой оттащила от меня.
— Не бери у нее ничего! — прошипела она дочери. — Это я тебе куплю! Лучше будем голодные, чем будем брать у таких!
Она бросила на меня последний ядовитый взгляд и, толкнув перед собой испуганную девочку, вышла из кухни.
Игорь плюнул на пол перед моими ногами и последовал за ней.
Мы остались на кухне с Алексеем. Он смотрел на меня, и в его глазах читался целый коктейль эмоций: шок, стыд и какое-то новое, незнакомое понимание.
— Она… она действительно использовала ребенка, — тихо произнес он, будто не веря собственным глазам.
— Да, — коротко ответила я. — Потому что других аргументов у них нет.
Я повернулась и пошла к себе, оставив его одного разглядывать висячий на холодильнике замок и переваривать только что увиденное.
Тишина, установившаяся после ухода Светланы и Игоря, была звенящей и тяжелой. Я осталась в спальне, прислушиваясь к каждому звуку за дверью. Слышно было, как Алексей передвинул стул на кухне, затем доносился тихий, монотонный гул телевизора из гостиной — Игорь и Светлана зализывали раны.
Прошел час. Мое сердце все еще колотилось, адреналин медленно отступал, оставляя после себя странную, хрупкую уверенность. Я сделала то, что должна была сделать. И это сработало.
В дверь постучали. Легко, неуверенно.
— Рита? Можно войти?
Это был Алексей. Его голос звучал приглушенно, без прежней ярости.
— Входи.
Он вошел и прикрыл за собой дверь. Он не смотрел на меня, его взгляд блуждал по комнате, останавливаясь на мини-холодильнике, на моем ноутбуке, на чем угодно, только не на мне.
— Они ушли к себе, — наконец произнес он. — Света рыдала, Игорь ее успокаивал. Говорил, что ты… ну, вообще отбитая.
Я промолчала, давая ему говорить.
Он тяжело вздохнул и сел на край кровати, в нескольких шагах от меня.
— Я… я не знаю, что сказать. То, что она сделала с Машенькой… Это… это ужасно. Я никогда не думал, что Света способна на такое.
— Она способна на все, чтобы остаться здесь, — тихо сказала я. — Они оба. Ты наконец это видишь?
Он кивнул, все еще глядя в пол.
— Вижу. Но… Рита, даже после этого. Твой метод. Этот замок, этот холодильник… Это же дикость. Мы превращаем наш дом в сумасшедший дом. Мы не можем так жить.
— А как мы можем? — спросила я, и в голосе не было вызова, только усталое любопытство. — Ты предлагал поговорить. Мы говорили. Месяц говорили. Они смеялись тебе в лицо и просили еще пива. Что еще остается? Ждать, пока они сами съедут? Они не съедут никогда, Лёша. Они здесь обустроились.
Он сжал руки в кулаки, его плечи напряглись.
— Я не знаю! Может, надо было давить на них по-другому! Более… цивилизованно!
— Как? — настаивала я. — Пригрозить? Они знают, что ты не сможешь выгнать брата. Умолять? Они воспримут это как слабость. Платить за них дальше, пока мы не останемся без гроша? Пока ты не сляжешь с инфарктом от переработок? Это твой вариант?
Он молчал. Ответа у него не было.
— Они не понимают цивилизованности, — продолжила я. — Они понимают только силу. Только четкие границы. Замок на холодильнике — это и есть та граница, которую они наконец увидели. Жестко? Да. Дико? Возможно. Но это работает.
Я подошла к своему столу и открыла ноутбук.
— И это только начало, — сказала я, открывая браузер.
— Что ты хочешь сделать? — в его голосе снова прозвучала тревога.
— То, что ты должен был сделать месяц назад, — ответила я, печатая в поисковой строке: «Юрист жилищные споры выселение». — Я хочу узнать, как насчет них по закону. Какие у нас права. Сколько времени мы должны им дать на выезд, прежде чем обращаться в суд.
Алексей резко вскочил с кровати.
— В суд? Ты о чем? Это же мой брат! Мы не будем никуда обращаться! Это исключено!
— Почему? — я обернулась к нему. — Потому что неудобно? Потому что стыдно? А им не стыдно? Они прекрасно играют на твоем чувстве вины и семейном долге. Закон — это единственный язык, на котором с ними можно говорить на равных. Без истерик и манипуляций детьми.
— Я не позволю тебе выставлять мою семью на порог через суд! — его голос снова зазвенел. — Это мое последнее слово!
— А мое первое, — холодно парировала я. — Потому что это моя семья под угрозой. Ты выбираешь их — выбирай. Но тогда тебе придется выбирать и их методы. А я выбираю закон.
Я повернулась к монитору, давая понять, что разговор окончен. Я слышала, как он тяжело дышит, как он хочет что-то сказать, но не может найти слов.
Наконец, он резко развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Я осталась одна. Слова о суде были отчасти. Но лишь отчасти. Я действительно начала читать статьи о праве на жилище, о выселении граждан, не являющихся членами семьи собственника.
И с каждым прочитанным абзацем моя уверенность росла. Закон был на моей стороне. Нашей стороне.
Я печатала, делала пометки, и страх постепенно сменялся холодной, расчетливой решимостью. Война только начиналась. Но теперь у меня было оружие.
Прошло два дня. Два дня тяжелого, гнетущего молчания в квартире. Алексей почти не разговаривал со мной, проводя время на работе или запершись в гостиной с братом. Игорь и Светлана вели себя тихо, но их молчание было злым, выжидающим. Они перешептывались, бросая в мою сторону колючие взгляды.
Я тем временем не теряла времени даром. Мои консультации с юристом по телефону и изучение законов дали свои плоды. Я составила документ. Не иск в суд, пока нет, но серьезное предупреждение. Уведомление с требованием освободить жилое помещение.
Я распечатала его на принтере, купленном тоже на наши общие деньги, и положила на самое дно своей сумки. Я ждала подходящего момента.
Он настал в субботу утром. Алексей наконец-то был дома, все в сборе за завтраком. Вернее, они завтракали тем, что купили себе сами — дешевыми сухими булками и чаем. Я пила кофе из своей кружки, наблюдая за ними.
Игорь, подогретый вчерашними обидами и, видимо, пивом, решил вернуться к теме.
— Ну что, королева замков, — начал он, разминая в руках булку. — Надолго тебя хватит? А то мы тут с Лёшей новую тактику обсудили. Будем к тебе водичку тайком носить, чтоб ты с голоду не померла в своей берлоге.
Он самодовольно хмыкнул, ожидая поддержки от брата. Алексей промолчал, уставившись в тарелку.
— Не тратьте силы, Игорь, — спокойно ответила я. — Лучше потратьте их на поиски работы. Или квартиры. Вам ведь всего недельку осталось погостить, да? По вашим же словам.
Светлана фыркнула.
— Ой, да перестань ты уже. Надоела со своей неделькой. Живем тут и живем. Тебе же не жалко? Лёша не жалеет.
— Именно что Лёша уже пожалел, — сказала я и, отпив кофе, посмотрела прямо на мужа. — Правда, Алексей? Тебе не кажется, что гостям пора бы уже определиться с дальнейшими планами?
Все взгляды устремились на него. Он оказался под перекрестным огнем. Он нервно провел рукой по волосам.
— Рита… Не сейчас, ладно? — пробормотал он. — Давайте просто позавтракаем спокойно.
— Я спокойна, — парировала я. — Но я тоже хочу знать планы. Чтобы понимать, стоит ли мне искать вторую работу, чтобы оплачивать возросшие счета, или нет.
Игорь встал, отшвырнув стул.
— Да какие на хрен счета! Хватит уже тут бухтеть! Я в доме брата и буду жить здесь столько, сколько захочу! А ты, если не нравится, — можешь катить отсюда к такой-то матери!
Тишина повисла густая, как желе. Алексей поднял на брата глаза, и в них мелькнуло что-то твердое, чего я давно не видела.
— Игорь, это перебор, — тихо, но четко сказал он. — Разговаривать с моей женой в таком тоне не позволю.
— Ой, простите, ваше величество! — язвительно поклонился Игорь. — А то я забыл, что у нас тут теперь диктатура! Жена нассыт — муж подтирает!
Я увидела, как скулы Алексея напряглись. Он медленно поднялся.
— Хватит, — сказал он. — Просто хватит. Мне надоели эти склоки. Надоело это напряжение.
— Вот именно! — подхватила Светлана. — Она все это и устраивает! Она нас поссорить хочет!
— Нет, Света, — Алексей покачал головой, и его взгляд стал тяжелым и печальным. — Это вы нас поссорили. Вы въехали к нам и устроили тут ад. Я пытался быть хорошим братом, пытался помочь. А вы… вы сели на шею и свесили ноги. И используете моего ребенка в своих играх.
Игорь онемел. Он явно не ожидал такого поворота. Он привык, что брат всегда на его стороне.
— Лёха, ты чего это? — он попытался перейти на панибратский тон. — Мы же свои ребята. Мы с тобой…
— Свои ребята не доводят до того, чтобы в семье вешали замки на холодильник! — голос Алексея внезапно сорвался на крик, в котором выплеснулись все недели молчаливого терпения.
— Свои ребята не садятся на шею и не смотрят свысока! Вы знаете, что Рита права! Вы просто наглые и ленивые дармоеды!
В комнате стало тихо. Даже Светлана закрыла рот. Они видели, что их главная опора — братская любовь и чувство вины Алексея — дала трещину.
Игорь отступил на шаг, его наглое выражение лица сменилось на опасливое.
— Ну, я погляжу, ты совсем под каблуком… — пробормотал он, но уже без прежней уверенности.
— Нет, — тихо сказала я, наконец вставая. — Он просто наконец-то увидел правду.
Я подошла к своей сумке, достала оттуда сложенный вчетверо лист бумаги и положила его на стол перед Игорем и Светланой.
— А это — официальное подтверждение того, что ваше бесплатное проживание здесь окончено.
Они уставились на распечатку. Жирным шрифтом сверху было напечатано: «Уведомление о требовании освободить жилое помещение».
— Что это? — прошипела Светлана, не прикасаясь к листку.
— Это, согласно статье 35 Жилищного кодекса РФ, законное требование собственника к гражданам, прекратившим с ним семейные отношения, покинуть занимаемое жилое помещение, — ровным, заученным голосом произнесла я. — Вы не члены моей семьи. Вы не вписаны в эту квартиру. Ваше право на проживание здесь закончилось в тот момент, когда я, как второй собственник, отозвала свое согласие. У вас есть семь дней, чтобы съехать. В противном случае, мы подадим иск в суд о выселении. И, поверьте, у нас есть все доказательства вашего проживания и нанесения ущерба моему имуществу.
Я закончила. В квартире стояла такая тишина, что был слышен гул холодильника за дверью.
Игорь и Светлана были в ступоре. Они смотрели то на бумагу, то на Алексея, то на меня. Их наглость, их уверенность, их манипуляции — все это разбилось о холодный, твердый камень закона.
Алексей смотрел на меня. И в его глазах не было ни гнева, ни упрека. Было лишь тяжелое, усталое понимание.
Игорь первым опомнился. Он схватил со стола уведомление, смял его в комок и швырнул на пол.
— Да пошли вы оба! — проревел он. — Со своим судом! Мы никуда не уйдем! Это мой брат! Ты ничего не докажешь!
Но его голос уже был полон не злости, а животного страха. Страха перед системой, перед законом, перед тем, с чем он не умел бороться.
Он понял, что игра окончательно изменилась.
После сцены с уведомлением в квартире воцарилась мертвая тишина. Скомканный листок бумаги лежал на полу, как белый флаг, который никто не подобрал. Игорь, побледневший и растерянный, молча удалился в гостиную. Светлана, бросив на нас полный ненависти взгляд, поплелась за ним.
Мы с Алексеем остались одни на кухне. Он поднял с пола мятую бумагу, медленно разгладил ее на столе, читая напечатанный текст. Его пальцы слегка дрожали.
— Ты все продумала, — произнес он наконец, и в его голосе не было ни злости, ни упрека, лишь глубокая, всепоглощающая усталость. — До самого конца.
— Мне пришлось, — тихо ответила я. — Потому что ты не мог.
Он кивнул, не поднимая глаз от бумаги.
— Да. Не мог. Думал, что быть хорошим братом — значит терпеть. Оказывается, быть хорошим мужем — тоже надо уметь. Я с этим не справился.
В его словах была такая горькая самоирония, что у меня сжалось сердце. Впервые за все это время он говорил не с позиции силы или обиды, а с признанием своей слабости.
— Ты не виноват, что хотел помочь, — сказала я. — Виноваты они, что сели на шею.
Он наконец посмотрел на меня. В его глазах стояла боль.
— Прости меня. За то, что не поддержал тебя сразу. За то, что заставил тебя одной через все это пройти. Ты была сильнее. И права.
Этих слов я ждала, казалось, целую вечность. И теперь, услышав их, почувствовала не триумф, а огромную, вселенскую грусть. Грусть по тому доверию, что было разрушено, по тому спокойствию, что было растоптано.
Мы не обнялись. Не бросились друг другу в объятия. Слишком много горечи и усталости скопилось между нами. Мы просто сидели за столом, разделенные скомканным уведомлением, и молчали. Но это молчание было уже другим. Не враждебным, а общим.
На следующий день они стали собираться. Медленно, нехотя, с грохотом хлопая чемоданами. Игорь избегал смотреть мне в глаза.
Светлана, бледная и злая, шипела на мужа и дочь, собирая свои разбросанные по всей квартире вещи.
Алексей помогал им молча, его лицо было каменным. Он не упрекал их, не прощался. Он просто выполнял какую-то тяжелую, необходимую работу.
Я наблюдала за этим из спальни, не выходя. Моя миссия была завершена. Дальше должен был действовать он.
Наконец, чемоданы были вынесены в прихожую. Повисла неловкая пауза. Игорь, надевая куртку, мотнул головой в сторону Алексея.
— Ну, будь здоров, брат. Жаль, что так вышло.
— Да, — коротко и сухо ответил Алексей. — Жаль.
Больше ему нечего было сказать. Светлана, проходя мимо меня в дверной проем, остановилась на секунду.
— Ты довольна? — прошипела она так, чтобы не услышал Алексей. — Разрушила семью. Ну ничего, посмотрим, как ты сама запоешь, когда он тебя на улицу выгонит. Такие, как ты, ненадолго.
Я не стала ничего отвечать. Я просто смотрела на нее, и мой взгляд, полный холодного презрения, заставил ее отвернуться и, фыркнув, выйти на лестничную площадку.
Дверь закрылась. Тишина, которая обрушилась на квартиру, была оглушительной. Непривычной, почти звенящей.
Алексей прислонился к двери спиной и закрыл глаза. Он простоял так несколько минут. Потом медленно прошел в гостиную, сел на диван и опустил голову на руки. Его плечи вздрогнули.
Я подошла, села рядом, не прикасаясь к нему.
— Все закончилось, — тихо сказала я.
— Нет, — он протер лицо ладонями. — Не закончилось. Что-то сломалось. Навсегда.
Он имел в виду не только отношения с братом. Он имел в виду нас. Ту простую, беззаботную веру в то, что наш дом — это крепость, которую никто не посмеет разрушить изнутри.
Вечером он принес огромный букет роз и коробку дорогих конфет. Он поставил их на стол передо мной с таким видом, будто это был не подарок, а белый флаг.
— Я не знаю, как это исправить, — сказал он честно. — Я знаю, что просто «прости» — мало. Но я хочу попробовать. Сначала нам надо выбросить весь этот хлам, который они после себя оставили. Проветрить все. А потом… Потом заново научиться жить здесь. Вдвоем.
Я кивнула. Слезы подступили к горлу, но я не дала им пролиться. Это были слезы не радости, а облегчения. Долгой, мучительной битвы, которая наконец-то завершилась.
— Хорошо, — прошептала я. — Давай попробуем.
Мы не обнимались и не целовались. Слишком свежи были раны. Мы просто сидели за кухонным столом, с которого я когда-то убрала его тарелку, и смотрели на цветы. И это было начало. Новое, хрупкое и совсем не такое, как раньше.
Через неделю в нашем почтовом ящике лежала открытка. Без обратного адреса, с ярким курортным видом. Я узнала подчерк Светланы. Всего одна фраза, выведенная ядовито-фиолетовой ручкой:
Я смяла открытку и выбросила ее, не показывая мужу. Война была выиграна, но я знала — некоторые мины оставались в земле, и наступить на одну из них можно было в самый неожиданный момент.
Но сейчас это не имело значения. Потому что в нашем доме наконец-то пахло только нами. И это был самый лучший запах на свете.