Тот вечер был таким уютным. Пахло моим фирменным печеньем, которое обожал Максим, и свежезаваренным чаем. Мы с мужем сидели, пересматривали старый добрый фильм и строили планы на выходные. Хотелось поехать за город, подышать воздухом, отдохнуть от городской суеты. Мы снимали неплохую двушку, усердно копили на первоначальный взнос для своей квартиры, и каждая такая маленькая радость была нашим общим достижением, нашей маленькой победой.
Идиллию нарушил резкий звонок телефона Максима. Он вздохнул, отложил миску с печеньем и ответил. Я сразу узнала этот голос — громкий, немного капризный. Его сестра, Светлана.
— Макс, приветик! Слушай, у меня тут маленький казус, — почти сразу перешла она к сути, даже не спросив, как у него дела. — Ремонт у меня начался, знаешь, тот самый, о котором я говорила. Пыль, грязь, рабочие ходят. Жить невозможно! Можно я у вас недельку перекантуюсь? Максимум десять дней! Очень прошу!
Я смотрела на мужа, широко раскрыв глаза, и усиленно качала головой. Нет. Нет-нет-нет. Мы так давно ждали этих спокойных выходных, побыть вдвоем. Да и с его сестрой у меня отношения были, мягко говоря, натянутые. Свекровь как-то обмолвилась, что Светлана мастер находить себе «спонсоров» и удобно устраиваться.
Но Максим даже не смотрел в мою сторону. Он уткнулся в пол и бодро сказал в трубку:
— Конечно, Свет! Не вопрос. Приезжай. Ты же знаешь, у нас всегда для тебя место найдется.
У меня внутри все оборвалось. Он не просто не посоветовался со мной — он даже не попытался это сделать. Он просто принял решение за нас обоих.
— Отлично! Ты мой спаситель! Я завтра к вечеру буду, — тут же ответила Светлана, и было слышно, как она улыбается. Щелчок. Звонок окончен.
Максим наконец поднял на меня виноватый взгляд.
— Лен… это же всего на неделю. Она же сестра. Я не могу ей отказать, ей негде жить.
— Ты мог хотя бы посоветоваться! — голос мой дрогнул от обиды. — У нас свои планы были. И ты же знаешь, как она…
— Знаю, знаю, — он перебил меня, обнял. — Она немного эгоистка. Но она родная кровь. Потерпи немного, ради меня? Она побомбит и уедет. Обещаю.
Я хотела спорить, но увидела в его глазах ту самую мальчишескую pleading look, против которой я никогда не могла устоять. Я сдалась, тяжело вздохнув. Ладно. Неделя. Я выдержу.
На следующий день Светлана появилась на пороге не с одной дорожной сумкой, как я ожидала, а с тремя огромными чемоданами и коробкой для обуви, доверху набитой косметикой.
— Въезжаю! — весело объявила она, протаскивая это богатство в прихожую. — Ой, Леночка, не подскажешь, где я это все могу пока разметить? У тежды в шкафу, наверное, есть свободный уголок?
Мое сердце ушло в пятки. Это не выглядело как сборы на неделю. Это было похоже на переезд.
Прошло семь дней. Семь долгих дней, в течение которых я наивно ждала, что Светлана начнет собирать свои разбросанные по всей квартире вещи. Но вместо этого ее чемоданы будто проросли в углу нашей гостиной, а количество тюбиков и баночек на полке в ванной только увеличилось.
В одно утро я не выдержала и осторожно спросила:
— Света, как там твой ремонт? Скоро уже заканчивается?
Она, не отрываясь от телефона, где листала ленту соцсетей, мотнула головой:
— Ой, даже не спрашивай! Такие кошмарные рабочие попались. Всё переделывают по сто раз. Говорят, еще недели две как минимум. Ты же не против, что я тут еще немного посижу?
Она подняла на меня глаза, полные наигранной беспомощности. Я посмотрела на Максима. Он пожал плечами, как будто так и должно было быть.
Что-то холодное и тяжелое сжалось у меня внутри. Это была уже не неделя. И даже не две. Это было начало чего-то большого и очень неприятного.
Первые дни я старалась быть хорошей хозяйкой. Предлагала Светлане завтрак, спрашивала, не хочет ли она чаю. Но скоро поняла, что гостья не просто не помогает — она устраивает в моем доме хаос, который я вынуждена разгребать в одиночку.
Просыпалась я раньше всех.
На кухне меня каждый раз ждал один и тот же вид: гора немытой посуды, крошки на столе, пустая упаковка от печенья и жирное пятно от масла на плите. Создавалось впечатление, что ночью здесь пировала толпа гоблинов, а не одна хрупкая, как казалось, девушка.
Однажды утром я не нашла свой любимый крем. Обыскала всю ванную и обнаружила его в комнате Светланы, рядом с зубной щеткой, которую я тоже не узнала. Меня передернуло.
— Света, это ведь мой крем? — стараясь говорить спокойно, спросила я, показывая баночку.
— А что такого? — она удивленно подняла брови. — Я попробовала, он мне подошел. Мы же теперь как сестры, можно ведь? Не жадничай.
Я промолчала, зажав баночку в руке так, что костяшки побелели. Не жадничай. Легко говорить, когда ты не работаешь и не тратишь половину зарплаты на косметику.
Бытовая война разгоралась. Светлана занимала ванную на час-полтора, после чего там приходилось делать уборку: пол был мокрый, раковина в брызгах пасты, а зеркало заляпано. Ее вещи мигрировали по всей квартире: кофта на кухонном стуле, колготки на спинке дивана, фен на полу в прихожей.
Я пыталась наводить порядок, но это напоминало сизифов труд. Максим же словно не замечал происходящего. Вернее, замечал, но не видел в этом проблемы.
Как-то раз я испекла большой шоколадный торт для своего отдела — у нас был день рождения у коллеги. Я аккуратно убрала его в холодильник, чтобы утром просто достать и отнести. Проснувшись, я обнаружила на столе пустую тарелку с крошками, а в холодильнике — лишь четверть моего творения.
— Света, это ты съела торт? — голос у меня задрожал.
— Ага, — лениво потянулась она с дивана. — Он такой вкусный оказался. Я с чаем не заметила, как все уплетала. Ты уж извини.
— Но он был для моих коллег! Я его специально пекла!
— Ну, испеки еще. В чем проблема? — она удивленно посмотрела на меня, словно я говорила на непонятном языке.
В этот момент с работы вернулся Максим. Я накинулась на него с жалобой, надеясь хоть на какую-то поддержку.
— Представляешь, она съела весь торт, который я делала на работу!
Максим устало вздохнул, снимая куртку.
— Лен, ну и что? Съела и съела. Сделаешь новый. Не делай из мухи слона. Света же не со зла.
— Не в торте дело! — уже почти кричала я. — Дело в том, что она вообще не считается ни с кем! Она ведет себя так, словно здесь живет одна!
— Она же гость, — его ответ прозвучал как заученная мантра. — Надо быть повежливей. Потерпи немного.
Вечером того же дня я мыла пол на кухне. Светлана, развалившись на диване, смотрела сериал и щелкала семечки. Шелуха аккуратными горками ложилась на только что вымытый пол.
Я остановилась, опершись на швабру, и смотрела на эту картину. На мужа, который уткнулся в телефон, делая вид, что не замечает ничего. На его сестру, которая чувствовала себя полноправной хозяйкой.
И впервые за эти дни я подумала, что неделя — это было лишь началом осады. И крепость моя, похоже, вот-вот падет.
Терпеть бытовой беспорядок было тяжело, но терпеть финансовые потери стало невыносимо. Наша скромная бухгалтерия, которую я так старательно вела, трещала по швам.
Первой ласточкой стал счет за коммунальные услуги. Он пришел на треть больше обычного. Я пересчитывала цифры, сверяла показания счетчиков, но все сходилось. Вода, свет, газ — все было использовано с небывалой щедростью.
— Максим, посмотри, — я положила квитанцию перед ним. — Это в два с половиной раза больше, чем обычно. Твоя сестра целый день стирает, гладит, моет посуду под нескончаемой струей воды и смотрит телевизор при всех включенных лампах. Она должна хотя бы скинуться.
Максим поморщился, отодвигая бумагу.
— Лен, как я могу с нее брать деньги? У нее же ремонт, она, наверное, все сбережения туда вложила. Неудобно как-то. Мы как-нибудь потянем.
— Потянем? — я не поверила своим ушам. — Мы и так тянем ипотеку, аренду, а теперь еще и ее аппетиты? Она даже за продукты не предлагает заплатить!
Действительно, Светлана с аппетитом уплетала купленную нами еду, причем выбирала всегда самое дорогое — сыры, колбасы, фрукты не по сезону.
Когда я готовила, она накладывала себе полную тарелку, а после трапезы просто вставала и уходила, оставляя посуду на столе.
Однажды вечером я стала свидетелем разговора, который окончательно вывел меня из себя. Светлана, развалясь на диване, показала Максиму на своем телефоне какое-то платье.
— Макс, посмотри, какая прелесть! Мне как раз на день рождения к Сашке. И размер мой есть.
— Красивое, — рассеянно бросил он, глядя в телевизор.
— Оно совсем недорогое, — продолжила она, играючи толкая его плечом. — Купи мне? Ну пожалуйста! Ты же знаешь, у меня сейчас все деньги в ремонте. Я тебе потом отдам, честно!
Слово «потом» в ее устах звучало особенно зловеще. Я замерла в дверном проеме, ожидая реакции мужа.
— Ладно уж, — вздохнул он. — Скинь мне ссылку.
— Ура! Ты лучший брат на свете! — Светлана звонко чмокнула его в щеку и тут же принялась лихорадочно скидывать ссылку, как будто боялась, что он передумает.
Я не смогла сдержаться.
— Максим, мы вчера с тобой обсуждали, что нам нужно новое одеяло. Зимнее. А ты покупаешь ей платье для вечеринки?
Он смущенно потупился.
— Ну она же просит… Неудобно отказать. Одеяло купим в следующем месяце.
— В следующем месяце у нас оплата за курсы английского! Ты вообще смотришь в наш бюджет? Или теперь мы живем по ее бюджету? — голос мой срывался.
— Перестань, Лена, — он помрачнел. — Это мое личные деньги, в конце концов. Я могу их тратить как хочу.
— Какие личные? — взорвалась я. — У нас с тобой общий бюджет! Мы все делим пополам! Или теперь твоя зарплата — это твои личные деньги, а моя — наши общие?
Светлана с наслаждением наблюдала за нашей ссорой, не скрывая улыбки. Я выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
На следующий день, пока Максим был на работе, а Светлана в ванной, мне пришло смс от банка о списании. Я открыла приложение, чтобы проверить, и кровь ударила мне в голову. Со счета, которым мы пользовались для общих покупок, была потрачена круглая сумма. Не та, что нужна была на платье, а в два раза больше.
Я вошла в комнату к Светлане. Она как раз выходила из ванной в моем новом халате.
— Света, это что? — я показала ей экран телефона.
Она бросила равнодушный взгляд.
— А, это я немного шопингом занялась. Там такие скидки были, ты бы порадовалась за меня. Купила туфли к тому платью. Ну, чтобы ансамбль был законченный.
Я смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Она взяла мою банковскую карту. Без спроса. И потратила наши общие деньги на туфли.
В этот момент зазвонил телефон. Максим.
— Лен, слушай, ты не злишься? Света сказала, что ты что-то опять не в духе…
Я не стала ничего говорить про туфли. Просто молча положила трубку. Руки дрожали. Это было уже не просто бытовое неуважение. Это было настоящее финансовое вторжение. И мой муж не просто позволял этому происходить. Он спонсировал его.
Туфли Светланы стали последней каплей. Я не могла больше молчать. Мое терпение лопнуло. Я дождалась, когда Максим вернется с работы и они с сестрой усядутся ужинать. Сама я не ела — комок в горле мешал глотать.
Я вошла в кухню, оперлась о косяк и посмотрела на них. Они мирно беседовали, и картина эта вызвала у меня приступ глухой ярости.
— Нам нужно серьезно поговорить, — сказала я тихо, но так, что оба сразу обернулись.
Максим насторожился.
— Опять что-то случилось?
— Да, Максим, случилось. Я больше не могу так жить. Мы договаривались на неделю. Прошло уже почти три. Я хочу услышать от Светланы конкретную дату, когда она планирует съезжать.
Светлана положила вилку, сделала большие глаза и надула губки. Классика жанра.
— Леночка, я же тебе объясняла… Ремонт…
— Меня не интересует твой ремонт! — голос мой зазвучал громче, чем я планировала. — Меня интересует мой дом! Мой быт! Мои нервы! Ты живешь здесь абсолютно бесплатно, не помогаешь по хозяйству, не уважаешь ни мои вещи, ни наши с мужем деньги. Это должно кончиться.
Максим попытался вступиться.
— Лена, успокойся. Давай без скандалов.
— Это не скандал! Это единственный способ до тебя достучаться! Ты ничего не видишь! Ты не видишь, как она пользуется тобой! И пользуется нами обоими!
Светлана вдруг всхлипнула.
Одна единственная слеза покатилась по ее щеке. Идеально, как в плохом сериале.
— Я вам так сильно мешаю? — ее голос дрожал с точно выверенной ноткой обиды. — Я так старалась не быть навязчивой… Я понимаю, я не идеальная гостья. Ладно… Хорошо.
Она медленно встала, theatrically вытирая глаза тыльной стороной ладони.
— Я не буду вас больше обременять. Я уеду. Сегодня же. Пойду… пойду куда-нибудь. На вокзал, что ли. Посижу там. Главное, чтобы родной брат не чувствовал себя неудобно из-за своей назойливой сестры.
Это была чистейшей воды манипуляция, но Максим на нее купился мгновенно. Он вскочил и схватил ее за руку.
— Что за nonsense! Какой вокзал? Ты с ума сошла! Никто тебя не выгоняет!
— Но Лена… — Светлана бросила на меня победоносный взгляд исподтишка.
— Лена ничего такого не имела в виду! — почти крикнул Максим, обращаясь ко мне. — Мы же не животные какие-то! Мы не можем выставить человека на улицу!
— Я и не предлагаю выставить ее на улицу! — закричала я в ответ. — Я предлагаю ей наконец-то начать решать свои проблемы сама, а не вешать их на нас!
— Она не вешает! У нее сложная ситуация! Ты совсем без сердца? Она же моя сестра!
Он подошел ко мне вплотную, его лицо было искажено гневом, который я видела впервые. Он защищал ее. От меня.
— И что? Твоя сестра получила индульгенцию на вечное житье за наш счет? Она взрослый человек, Максим!
— Да! И я не брошу свою сестру в беде! — рявкнул он, ударив кулаком по столу. Тарелки звякнули. — Никуда она не уедет! Будет жить здесь, сколько посчитает нужным! Хватит устраивать истерики!
В комнате повисла мертвая тишина. Светлана тихо рыдала, пряча улыбку в ладонях. Я смотрела на мужа, этого незнакомого человека, и не узнавала его. Все мои доводы, все мои чувства разбились о его слепую, упрямую лояльность.
Сердце упало где-то в районе пяток и разбилось. Внутри все опустело. Ярость ушла, оставив после себя ледяное, кристально ясное спокойствие.
Я медленно кивнула.
— Понятно. Я все поняла.
Я развернулась и вышла из кухни. За спиной я услышала, как Светлана прошептала сквозь притворные всхлипы:
— Спасибо, Макс… Я же знала, что ты не такой… как некоторые.
Я не стала оборачиваться. Дверь в спальню я закрыла не резко, а очень тихо. Это было страшнее. Казалось, этот тихий щелчок замка навсегда закрыл дверь в нашу прежнюю жизнь.
Тишина в доме стала звонкой и тяжелой, как свинец. Мы с Максимом не разговаривали. Он пытался пару раз завести беседу, но я отмалчивалась. Слова, сказанные им на кухне, висели между нами непробиваемой стеной. Я чувствовала себя не женой, а соседкой по коммуналке, которой не повезло с второй нахальной жиличкой.
Светлана же, получив официальное разрешение хозяина, совсем распоясалась. Теперь она даже не пыталась делать вид, что убирает за собой. Ее вещи окончательно заполонили все пространство. Она громко разговаривала по телефону по ночам, смеялась, смотрела телевизор на полную громкость, словно проверяя, сколько же я еще выдержу.
Мне нужно было уехать. Ненадолго. Просто чтобы выдохнуть, остыть и подумать. Я позвонила своей подруге Марине, объяснила ситуацию в двух словах.
— Конечно, приезжай! — сразу же откликнулась она. — Сколько угодно. У меня как раз свободная комната.
Я собрала небольшую сумку на пару дней, сказала Максиму, что уезжаю к подруге, и вышла из дома, не дожидаясь его ответа. Он промолчал.
Два дня в тишине и порядке у Марины были подобны бальзаму на душу. Мы пили вино, говорили о жизни, и я понемногу начинала приходить в себя. Но мысль о возвращении в тот бедлам вызывала тошноту. На третий день я поняла, что нужно возвращаться и решать вопрос раз и навсегда. Трусливое бегство не было выходом.
Я решила вернуться раньше, чем планировала, застав всех врасплох. Подъехала к дому, медленно поднялась на лифте. В квартире было тихо. Видимо, никого не было.
Я открыла дверь и замерла на пороге. В прихожей стояли новые, незнакомые мне туфли на высоченном каблуке. Дорогие. Видимо, те самые, купленные на мои деньги.
Тишина была обманчива. Из-за двери спальни доносился шорох и негромкое напевание. Я подошла ближе и приоткрыла дверь.
То, что я увидела, вышибло у меня дыхание.
Светлана стояла перед нашим с Максимом большим зеркалом в шкафу. На ней было мое платье. То самое, шелковое, кремового цвета, которое я надела в день нашей свадьбы в загсе. Оно было мне дорого как память. И оно было ей мало. Швы натянулись так, что вот-вот разойдутся.
Но это было еще не все. Она с любопытством и явным удовольствием рылась в моей шкатулке с бижутерией, примеряя мои серьги и браслеты. На полу лежали вещи из моего шкафа, будто она устроила себе примерочную.
Я вошла в комнату, не в силах вымолвить ни слова. Она увидела мое отражение в зеркале, вздрогнула, но даже не обернулась. Лишь снисходительно улыбнулась мне в отражение.
— О, Лена, вернулась! А я тут приглядываю себе образчик на день рождения. Твое платье мне почти подошло, чуть-чуть в талии узко. И сережки эти милые. Можно я их поношу?
Я подошла ближе и увидела на подоле платья жирное пятно. И на рукаве — размазанную помаду. Что-то во мне громко щелкнуло.
— Сними. Немедленно. — голос прозвучал хрипло и незнакомо.
— Ну что ты так нервничаешь? — она фыркнула, снимая серьги. — Я же аккуратно. Испорчу — отдам в химчистку. Или Максим новое купит. Что твое — то и его, а что его — то, считай, и мое. Мы же родные.
Этой фразы было достаточно. «Что его — то и мое». Это было уже даже не наглость. Это была философия полного и безраздельного права на чужую жизнь.
— Выйди из моей комнаты. Немедленно. И убери свои руки от моих вещей, — прошипела я, сжимая кулаки.
Она наконец обернулась, и на ее лице появилась привычная надменная усмешка.
— А ты кто здесь вообще такая, чтобы указывать? Это квартира моего брата! А мне тут все можно! Он лично мне разрешил! Иди пожалуйся ему, если что.
В этот момент зазвенел мой телефон. Максим. Словно по сигналу. Я не стала отвечать. Я смотрела на это пятно на своем свадебном платье, на ее самодовольное лицо, и понимала, что это та самая, последняя капля, после которой уже невозможно ничего сохранить.
Я повернулась и вышла из комнаты, оставив ее там, в моих вещах, в моей жизни. Я прошла в гостиную и села на диван, глядя в одну точку. Ключи загремели в замке. Максим вернулся с работы.
Он зашел в квартиру, увидел мое лицо и замер.
— Что случилось? — спросил он осторожно.
Я не ответила. Я ждала, что он скажет. Чью сторону он займет на этот раз. Понимала ли он, что игра началась не на жизнь, а на смерть. На смерть наших отношений.
Максим стоял в дверном проеме, сжимая в руках связку ключей. Его взгляд метнулся от моего застывшего лица к приоткрытой двери спальни, откуда доносились звуки — Светлана, видимо, решила продолжить свой бесплатный шопинг.
— Лена, что опять случилось? — в его голосе сквозили усталость и раздражение, будто я была источником вечных проблем, а не его сестра, устроившая в нашем доме филиал барахолки.
Я не отвечала. Мне нужно было несколько секунд, чтобы собрать в кулак всю свою волю, всю свою боль и обиду. Я поднялась с дивана и медленно подошла к двери спальни. Распахнула ее шире.
— Зайди. Посмотри, — сказала я тихо.
Максим нехотя переступил порог. Светлана замерла с моим шелковым шарфом в руках, изображая невинность.
— Макс, привет! Я тут просто… прикидывала образы. Лена почему-то опять нервничает.
— Она нервничает, — медленно начал я, не сводя глаз с мужа, — потому что твоя сестра устроила в моем шкафу погром. Потому что она натянула на себя мое свадебное платье и испачкала его. Потому что она считает, что все, что мое и твое, автоматически является и ее. Потому что ты лично разрешил ей здесь все.
Максим вздохнул, его плечи опустились. Он посмотрел на пятно на платье, на разбросанные вещи, и на мгновение мне показалось, что в его глазах мелькнуло понимание. Слабая надежда теплящимся огоньком затеплилась у меня внутри.
— Свет, ну что же ты в самом деле, — покачал он головой. — Это же Ленино платье, оно же ей дорого. Надо было спросить.
— Я же не специально! — тут же заверещала Светлана, и ее глаза наполнились мнимыми слезами. — Оно просто висело, и я подумала… Я же отдам в чистку! Я все исправлю! Леночка, прости, я не хотела тебя обидеть!
Она обратилась ко мне, но весь ее вид кричал: «Я делаю это для него, а не для тебя».
— Видишь? — Максим обернулся ко мне, и надежда во мне мгновенно погасла. — Она же извиняется. Не делай из этого трагедию. Платье почистим.
— Почистим? — я рассмеялась, и смех прозвучал горько и нервно. — Максим, ты вообще меня слышишь? Речь не о платье! Речь о том, что в нашем доме нет больше нашего места! Речь о том, что ты разрешил другому человеку безнаказанно уничтожать все, что нам дорого! Нашу быт, наш бюджет, наши вещи, наши нервы!
— Да что ты драматизируешь! — он вспылил. — Ну порылась в шкафу, подумаешь! Девочки, бывает! У всех бывает!
Этой фразы было достаточно. Окончательно. Бесповоротно.
Ледышка, заморозившая все мои чувства, растаяла, и на смену ей пришла ясная, холодная уверенность. Я выдохнула и посмотрела ему прямо в глаза.
— Хорошо. Я больше не буду драматизировать. Я не буду ничего делать. Я просто уйду.
Он помрачнел.
— Опять к подруге? Ну и уезжай. Остынешь — вернешься.
— Нет, Максим. Ты не понял. Я ухожу. Окончательно. Собираю вещи и уезжаю. Отсюда. От тебя.
Он остолбенел. Светлана за спиной перестала притворно всхлипывать.
— Ты… что? Из-за какого-то платья?
— Нет. Из-за тебя. Из-за того, что ты раз за разом выбираешь не меня. Не нас. Ты выбираешь ее. Ты позволил ей разрушить все, что мы строили. Ты сказал, что не бросишь свою сестру. Что ж… — Я сделала паузу, чтобы голос не дрогнул. — Тебе и не придется. А меня ты уже бросил. Давно.
Я повернулась и пошла к шкафу за сумкой. Сердце колотилось где-то в горле, но руки не дрожали.
— Лена, подожди! Это же просто ссора! — он попытался схватить меня за руку, но я отшатнулась.
— Нет. Это не ссора. Это конец. Я поставила ей ультиматум? Нет. Теперь я ставлю его тебе. — Я остановилась и посмотрела на него в последний раз. — Или она съезжает. Прямо сейчас. И мы едем к психологу разбираться, как мы до этого докатились. Или съезжаю я. Навсегда. Выбирай.
В его глазах читалась паника, но за ней — все то же упрямство. Он не мог отступить. Не мог признать, что был не прав. Не мог пойти против сестры.
— Я не могу ее выгнать! — почти крикнул он, разводя руками. — Ты что, не понимаешь? Она же останется на улице!
Я кивнула. Все было предельно ясно.
— Понимаю. Отлично понимаю. Ну что ж… — Я вздохнула и произнесла ту самую фразу, которая висела в воздухе все эти недели. Ту, что должна была стать приговором. — Тогда живите вдвоем. Наедине со своей совестью и своей любимой сестрой. Удачи вам.
Я взяла свою большую дорожную сумку и стала механически, не глядя, бросать в нее вещи из комода. Первое, что попалось под руку. Я не видела его лица. Не видела торжествующей ухмылки Светланы. Я просто делала то, что должна была сделать давным-давно.
Я вышла из спальни, прошла по коридору и открыла входную дверь. За спиной стояла гробовая тишина. Он не остановил меня.
Я вышла на площадку, и дверь захлопнулась за мной с таким глухим, окончательным звуком, будто закопали гроб.
Первые дни у Марины пролетели в тумане. Я почти не плакала. Просто сидела на краю кровати в ее гостевой комнате и смотрела в стену. Ощущение было такое, будто меня вывернули наизнанку, а все внутренности заменили ватой. Глухая, онемевшая пустота.
Телефон молчал. Потом зазвонил. Максим. Сначала смс: «Лен, вернись, давай обсудим как взрослые люди». Потом звонки. Я не отвечала. Обсуждать было нечего. Все свои аргументы я уже выложила ему перед лицом. Он их проигнорировал. Теперь его «обсуждение» свелось бы к просьбе забыть все и вернуться к прежнему кошмару.
Через день пришло новое сообщение: «Ты вообще где? Мне за тебя волноваться?». Я фыркнула. Ему волноваться. Пока его сестра готовит ему ужин в моей кухне и утешает его после тяжелого дня с истеричной жены.
Марина, видя мое состояние, молча ставила передо мной чай с ромашкой и гречку с котлетой. Я ела механически, почти не чувствуя вкуса. Она не лезла с расспросами, за что я была ей безмерно благодарна.
— Смотри, — как-то утром она протянула мне телефон.
На экране был инстаграм Светланы. Новый пост.
Яркое селфи: она щурится от солнца, улыбается во весь рот, за ней — знакомая кухня, моя кухня. Подпись: «Как же хорошо, когда тебя окружают самые родные люди! Семья — это главное! #братлучший #семьяпревышевсего #домтамгдетебялюбят».
Меня затрясло от бессильной ярости. Она не просто осталась там. Она праздновала победу. Вытирала мое лицо об эту картину семейного счастья.
— Дай я ей сейчас напишу, что я о ней думаю! — я потянулась за телефоном, но Марина убрала его.
— Не надо. Это именно то, чего она хочет. Чтобы ты взорвалась, чтобы ты выглядела истеричкой на ее фоне светлой и непонятой девочки. Не опускайся до ее уровня.
Она была права. Но что же тогда делать? Сидеть сложа руки?
— Я не могу просто так это оставить. Они там вдвоем в моей же квартире… — голос мой сорвался.
— А квартира чья? — вдруг спросила Марина, прищурившись. — Вы же снимаете?
— Да. У бабушки Максима. Нины Петровны. Она нам всегда была как родная…
— А договор аренды на кого оформлен? На вас двоих?
Я кивнула, не понимая, к чему она ведет.
— И бабушка в курсе, что у вас теперь живет постоянный третий жилец? Причем жилец, который, судя по всему, не просто ночует, а обустраивает там свой быт?
Я посмотрела на нее с надеждой. В голове что-то щелкнуло.
— Ты думаешь…
— Я думаю, что наймодатель имеет полное право знать, кто и как живет в его квартире. Особенно если условия договора нарушаются. Вселение временных жильцов — а по факту она уже давно не временная — требует согласия наймодателя. Это Жилищный кодекс, детка.
Марина, по счастливой случайности, работала юристом в риелторской конторе. Ее слова прозвучали как глас с небес.
— Но я не хочу подставлять бабушку Нину… Она добрая…
— Она добрая, но она не дура. Она сдает квартиру, чтобы иметь дополнительный доход, а не чтобы там бесплатно жила ее внучка с сомнительными привычками. Позвони ей. Спокойно, без эмоций, все объясни. Скажи, что ты вынуждена была уйти из-за создавшейся невыносимой обстановки.
Сердце заколотилось чаще. Это был шанс. Не месть. Восстановление справедливости.
Я долго набиралась смелости, продумывала слова. Наконец набрала номер. Бабушка Нина ответила на второй гудок.
— Леночка? Родная, как давно я тебя не слышала! Как вы там? — в ее голосе звучала искренняя радость.
Мне стало неловко и горько.
— Нина Петровна, здравствуйте… У нас не все хорошо, — я сглотнула комок в горле. — Я… я сейчас не в квартире. Я ушла.
— Ушла? Куда? Что случилось? Вы с Максимом поссорились?
— Нина Петровна, вы помните, Максимова сестра, Светлана, приехала погостить на неделю из-за ремонта?
— Конечно помню. Ну так что? Уехала уже?
— Нет… — я сделала глубокий вдох. — Она не уехала. Она живет там уже почти месяц. Бесплатно. Я пыталась решить вопрос с Максимом, но… он встал на ее сторону. У нас начались жуткие ссоры. Она не платит ни за коммуналку, ни за еду, ведет себя как хозяйка, не убирает, портит мои вещи… Я больше не могла терпеть. Я вынуждена была уехать.
На том конце провода повисла долгая, тягучая пауза.
— Как это… живет? — наконец проговорила Нина Петровна, и ее голос из мягкого и доброго стал холодным и четким. — Без моего ведома? Месяц? И Максим ей это разрешил?
— Да. Более того, он сказал, что она будет жить там, сколько захочет. Я не имею права голоса. Поэтому я и ушла. Мне очень жаль, что я беспокою вас этим, но… вы наш наймодатель. Вы должны знать, что происходит в вашей квартире.
Еще одна пауза. Я слышала ее тяжелое дыхание.
— Спасибо, Леночка, что сказала. Очень жаль, что мой внук оказался таким… недальновидным. Не переживай. Я во всем разберусь. Обещаю.
Мы попрощались. Я опустила телефон и посмотрела на Марину. У нее на лице играла довольная улыбка.
— Ну что? Как она?
— Взбешена, — выдохнула я, и впервые за много дней почувствовала, как по телу разливается облегчение. — Она сказала, что разберется.
— Вот и отлично, — кивнула Марина. — Теперь ждем. Держись, солнышко. Скотство всегда должно быть наказано. По закону.
Я впервые за долгое время усмехнулась. Закон. Справедливость. Я почти забыла, как они ощущаются.
Прошло два дня.
Я почти не отходила от телефона, ожидая звонка то от Максима с криками, то от Нины Петровны с отчетом. Но тишина была оглушительной. Тревога начинала разъедать меня изнутри. Может, Нина Петровна передумала? Пожалела внука и разрешила им жить как раньше?
Под вечер третьего дня телефон все же зазвонил. Максим. Я сжала аппарат в руке, готовая тут же бросить трубку, но он звонил снова и снова, с упорством, которого ему так не хватало в наших ссорах. В конце концов любопытство пересилило. Я ответила.
— Да? — проговорила я холодно, без эмоций.
— Лена… — его голос звучал сдавленно и устало. — Ты довольна?
— О чем ты?
— Бабушка была здесь. Устроила такой разгром… Свету чуть со слезами не выставила. Ты зачем втянула ее в это? Это же наши личные проблемы!
Во мне все закипело, но я сдержалась.
— Это не личные проблемы, Максим. Это нарушение условий договора аренды. Ты вселил в квартиру, которую мы снимаем вдвоем, третье лицо без согласия собственника. На месяц! Или ты думал, это останется тайной?
Он промолчал. Видимо, именно так он и думал.
— Она дала ей три дня, чтобы собрать вещи и уехать. Иначе она расторгает с нами договор и выселяет всех. И меня в том числе.
В его голосе слышалась неподдельная обида и страх. Не за нашу семью, а за свое спокойное гнездышко.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросил он, и в его тоне впервые зазвучали нотки беспомощности, а не упрека.
— Я хотела, чтобы ты принял правильное решение сам. Месяц назад. Сейчас уже ничего не нужно. Решение приняла Нина Петровна. И оно единственно верное.
— Но где она будет жить? — почти простонал он.
Вот всегда этот вопрос. Где она будет жить. А где должна была жить я? На вокзале? У подруги? Его это не волновало.
— Максим, ей тридцать лет. Она взрослый человек. Пусть решает свои проблемы сама. Как все взрослые люди. Или ты готов всю жизнь быть ее пожизненным спонсором и адвокатом?
Он снова молчал. Слышно было только его тяжелое дыхание.
— Ладно… — наконец выдохнул он. — Я… я поговорю с ней.
Через три дня Марина, которая следила за аккаунтом Светланы, показала мне новый пост. Фото забитого доотказа такси и скриншот брони хостела. Подпись: «Некоторые люди не знают, что такое семейные узы и поддержка. Приходится начинать с чистого листа. Спасибо тем, кто был рядом в трудную минуту #предательство #новыйэтап #надеждатольконасебя».
Я фыркнула. Даже уходя, она старалась выставить себя жертвой.
Вечером того же дня раздался звонок от Нины Петровны.
— Леночка, родная. Она выехала. Я лично проконтролировала. Квартира, конечно, в состоянии… Но ничего, приведу в порядок. Приезжай, заберешь свои вещи. Или… — она запнулась. — Может, вернешься? Максим один там now. Говорит, многое понял.
— Спасибо вам огромное, Нина Петровна. За справедливость. Но я не могу вернуться. Слишком много было сказано и сделано. Слишком много боли. Мне нужно время. Подумать. Обо всем.
Она вздохнула.
— Понимаю, детка. Как знаешь. Дверь всегда открыта. Для тебя.
Я поехала за вещами, когда знала, что Максим на работе. Мне не хотелось новых сцен. Квартира действительно была в ужасном состоянии. Пыльно, грязно, пусто и безжизненно. Будто после нашествия варваров, которые, пограбив, ушли.
Я быстро собрала оставшиеся вещи в чемоданы, огляделась в последний раз. Никакой ностальгии, только горечь и чувство потери.
Когда я уже выходила, в дверях столкнулась с Максимом. Он вернулся раньше. Он похудел, под глазами были синяки. Он смотрел на меня не зло, а с каким-то потерянным недоумением.
— Ты правда уезжаешь? Окончательно?
— Да, Максим.
— Я… я не просил тебя решать все без меня, вот так… — он пробормотал, глядя в пол.
Я остановилась, поставила чемодан.
— А ты оставил мне другой выбор? Я не хотела бороться с тобой. Я хотела бороться за нас. Но ты выбрал ее. Осознанно. Раз за разом. Ты не защищал меня. Ты не защищал наш дом. Ты позволил ей все. А когда я попыталась поставить границы, ты обвинил меня в черствости.
Он молчал, и я увидела, что наконец-то мои слова доходят до него. Не как упрек, а как констатация факта. Слишком поздно.
— Что нам теперь делать? — тихо спросил он.
— Тебе — разбираться с собой. Решать, готов ли ты быть мужем или ты навсегда останешься только братом. А мне… мне нужно двигаться дальше. Одна. По крайней мере, пока.
Я взяла чемодан и прошла мимо него в подъезд. Он не стал меня останавливать.
Лифт ехал медленно. Я вышла на улицу, вдохнула полной грудью прохладный воздух. Было больно и пусто. Не было ни радости, ни торжества. Но было чувство, что самый тяжелый, самый темный туннель остался позади. Где-то впереди, совсем далеко, виднелся слабый свет.
Я поймала такси и посмотрела в окно на уплывающие назад улицы нашего города. Нашей бывшей общей жизни. Кончилась одна история. И пусть она не закончилась хеппи-эндом, она закончилась правильно. А это уже было много.