Кабинет психотерапевта был слишком ярким.
Алёна поняла это с порога — солнце било прямо в лицо через огромные окна без штор, отражалось от белых стен, от стеклянного стола, от металлических ножек кресел. Всё сверкало и резало глаза.
Будто этот кабинет специально создали для людей, которые не умеют прятаться.
— Проходите, садитесь где удобно, — женщина лет сорока пяти улыбнулась приветливо.
Доктор Соколова. Анна Михайловна. Мама нашла её через интернет, прочитала отзывы, записала дочь на приём — "хватит уже, Алён, надо что-то делать".
Что-то делать...
Алёна выбрала кресло спиной к окну. Хотя бы солнце не будет слепить.
— Расскажите, что вас привело ко мне? — доктор устроилась напротив, положив руки на колени.
Никаких блокнотов, никаких ручек. Просто сидела и смотрела. Внимательно, но не настойчиво.
— Мама отправила, — честно ответила Алёна.
— А сами вы как считаете? Нужна ли вам помощь?
Вопрос завис в воздухе.
Нужна ли помощь?
Алёна посмотрела на свои руки. Пальцы переплетены, костяшки белые — сжала сильнее, чем хотела.
— Не знаю, — она разжала кулаки. — Может быть.
Может быть — это уже прогресс. Месяц назад она бы сказала "нет".
— Хорошо. Давайте поговорим о том, как вы себя чувствуете. В повседневной жизни.
Как она себя чувствует?
"Как человек под водой, который разучился дышать."
— Устаю, — сказала Алёна вслух. — От людей. От звуков. От... всего.
— Это давно?
— Лет десять. Может, больше.
Доктор Соколова кивнула. Не удивилась, не нахмурилась. Просто приняла к сведению.
— А что произошло десять лет назад?
И вот оно. Главный вопрос.
Алёна откинулась в кресле. Кожа скрипнула под её весом — неприятный звук.
— Школа, — выдавила она. — Одноклассники.
Пауза.
— Можете рассказать подробнее? Если готовы.
Если готова... Смешно. Она не была готова одиннадцать лет назад, когда это случилось. Не была готова вчера, когда мама записала её сюда. Не готова и сейчас.
Но что-то внутри устало молчать.
— Травили, — сказала Алёна коротко. — Долго. По-разному.
Слова падали в тишину кабинета, как камни в воду.
— Понимаю. Это болезненный опыт.
Болезненный. Какое мягкое, вежливое слово. Как будто речь шла о лечении зуба или ушибе коленки.
— Я их рисовала, — вдруг сказала Алёна. — Одноклассников. В альбоме. Просто... как они есть. А они увидели и решили, что они мне не нравятся.
— А они вам не нравились?
Вопрос прямо в лоб. Без обиняков.
Алёна задумалась. Нет. Это означало бы думать о них. Злиться. Планировать месть.
А она просто хотела стать невидимой.
— Нет, — сказала она медленно. — Я хотела, чтобы они меня не видели.
— И получилось?
— Слишком хорошо.
Доктор Соколова слегка наклонила голову — жест понимания.
— Алёна, как вы думаете, что с вами сейчас происходит? Если описать простыми словами.
Что происходит...
"Я живу в коробке. Сама себя туда закрыла и потеряла ключ."
— Я боюсь, — сказала она вместо этого. — Всего. Людей, звуков, неожиданностей. Боюсь выйти из дома без крайней нужды. Боюсь отвечать на звонки. Боюсь... быть.
Последнее слово далось тяжело.
Доктор молчала. Не спешила с комментариями, не кидалась утешать. Просто дала словам повиснуть в воздухе.
— Знаете, — сказала она наконец, — то, что вы описываете, имеет название. Тревожное расстройство на фоне посттравматического стресса. С элементами социофобии.
Диагноз.
У её страха есть имя.
— Это... болезнь? — спросила Алёна.
— Это реакция, — мягко ответила доктор. — Совершенно нормальная реакция психики на ненормальную ситуацию. Ваша нервная система выбрала такой способ защиты.
Нормальная реакция...
— Значит, я не сумасшедшая?
— Вы не сумасшедшая. Вы травмированы. Это большая разница.
Алёна почувствовала, как что-то сжатое в груди чуть разжимается. Не сумасшедшая. Просто травмированная.
— Можно ли это... вылечить?
— Можно научиться жить с этим по-другому. Менее болезненно. Но это работа. Долгая работа.
Работа... Алёна представила себя на стройке собственной души — в каске, с отбойным молотком, разбирающей завалы страхов.
Картинка получилась почти смешная.
— Что нужно делать? — спросила она.
Доктор Соколова встала, подошла к столу, взяла блокнот.
— Для начала — терапия. Индивидуальная. Возможно, групповая, но это потом. И медикаментозная поддержка.
Она что-то писала, не глядя на Алёну.
— Лекарства? — в голосе появилась паника.
— Лёгкие антидепрессанты. Чтобы снять острые симптомы тревоги. Это не навсегда.
— Алёна, вы не виноваты в том, что с вами произошло. Совершенно не виноваты. Вы были ребёнком в опасной ситуации, и ваша психика сделала всё возможное, чтобы защитить вас.
Не виновата...
Сколько лет она твердила себе обратное? "Сама виновата. Не надо было рисовать. Не надо было выделяться. Не надо было быть такой странной."
— Но теперь опасности нет, — продолжала доктор. — А механизм защиты всё ещё работает. Как автомобильная сигнализация, которая орёт на каждый шорох.
Точное сравнение.
— Её можно... выключить?
— Можно перенастроить. Научить срабатывать только на реальную угрозу.
Доктор протянула ей листок — рецепт.
— Подумайте. Не спешите. Но помните — никто не должен жить в постоянном страхе. Это не жизнь.
Алёна взяла рецепт. Бумага шуршала в пальцах.
— Сколько это займёт времени? Лечение?
— Год. Может, два. У каждого по-разному.
Год... Два...
— Я подумаю, — сказала Алёна, вставая.
— Конечно. И помните — обращение за помощью это не слабость. Это мужество.
Мужество... Смешно. Она не чувствовала себя мужественной. Скорее загнанной в угол.
Но может быть, в этом и есть мужество — делать то, что страшно?
На улице было ветрено.
Алёна шла по тротуару, сжимая в кармане рецепт. Листок комкался, шуршал.
Мимо проезжали машины, проходили люди. Обычная жизнь обычного города.
Алёна достала рецепт из кармана. Развернула. Почерк доктора был аккуратным, разборчивым.
Она сложила листок пополам.
Ещё раз пополам.
И ещё раз.
Получился маленький квадратик.
Ветер подул сильнее, и квадратик выскользнул из её пальцев. Взмыл в воздух, закружился, полетел по улице.
— Я просто другая.
Она повернулась и пошла домой.
К своей тишине.
К своей безопасности.
К своей тюрьме, ключ от которой только что выбросила.
В гостях была мама и ждала на кухне с чаем, и тревожным взглядом.
— Ну как? Что сказала доктор?
Алёна села напротив, взяла чашку в руки. Фарфор был тёплым, уютным.
— Сказала, что у меня тревожное расстройство.
— И что теперь делать?
— Работать над собой.
Мама кивнула с облегчением:
— Вот и хорошо. Значит, можно вылечить.
Можно ли? Алёна не была уверена.
Она знала только одно — рецепт улетел с ветром. А страхи остались.
Все до единого.
И может быть, так правильно.
Может быть, некоторые люди просто не созданы для яркого света.
Может быть, её место — в тени.
В тишине.
В безопасности четырёх стен.
— Мам, — сказала она тихо, — можно я сегодня не буду ужинать? Устала.
— Конечно, дочка. Отдыхай.
Алёна ушла в спальню. Легла на кровать, не раздеваясь.
За окном шумел ветер — тот самый, что унёс её шанс на изменения.
А может быть, и не шанс вовсе.
Может быть, просто иллюзию.
