Август в деревне Подгорное стоял густой, сладкий и обманчивый. Стоял, будто нагретый за день мед в глиняном горшке, тяжелый, душистый, готовый вот - вот застыть в предчувствии осени. Воздух, плотный от пыльцы последних одуванчиков и терпкого запаха полыни, звенел от пчелиного гула и детских голосов, еще по - летнему беззаботных. Листья на старых кленах у пруда уже начинали скупиться, подергиваясь первой робкой медью, но в целом мир еще купался в изумрудной роскоши, щедрой и усталой.
Для Агриппины Леонидовны Котёнкиной это было время особой, щемящей тоски. Время, когда заканчивается лето и должно было начаться что - то новое, а нового ничего не предвиделось. Только тишина.
Она сидела на завалинке своего аккуратного, выкрашенного в голубой цвет домика и смотрела на дорогу. Дорога, убегающая за околицу, терялась в перелеске, а потом, она знала, выныривала уже асфальтовой змеей и вела в город. Туда, где была ее Светка. И внуки. Двое мальчишек, Колька и Ванька, семи и пяти лет от роду. Сердце сжималось от одной мысли о них – такое же сладкое и тяжелое, как этот августовский воздух.
Агриппина Леонидовна, а проще – “баба Груша” для всей деревни, была женщиной крепкой, ладной, вся будто сбитая из земли и труда. Руки, привыкшие к тяжелым ведрам и вымени коров, до сих пор, несмотря на годы, сохраняли силу и умение работать. Лицо, изрезанное морщинами, как вспаханное поле, светилось спокойной добротой, но в серых, ясных глазах последнее время поселилась постоянная тревога.
Баба Груша жила одна. Давно. Муж сгинул где - то в лихую годину, не оставив и следа, а она поднимала дочь одна. Выкормила, выучила, в люди вывела. Работала на ферме дояркой. Поднимаясь затемно, возвращаясь затемно. И Светлана была ее отрадой, ее смыслом, ее гордостью. Умница, красавица, поступила в городской колледж. Вышла замуж за Виктора, хорошего парня. Родились внуки. Жизнь, казалось, налаживалась, распрямила плечи после долгих лет тягот.
А потом грянул гром. Виктора скосила болезнь — жестокая, быстрая, не оставившая ни шанса. Светлана осталась одна с двумя малышами на руках. И Баба Груша бросилась на помощь. Все свои пенсионные копейки, все, что выращивала в огороде, все запасы – несла, везла, отправляла в город. Сама сидела на картошке и хлебе, лишь бы у дочери и внуков было все самое лучшее. Она снова, как в молодости, работала без устали, но теперь — на свой маленький двор, чтобы больше собрать, больше засолить, больше насушить.
Потом в жизни Светланы появился Леонид. Сварщик с судозавода. Зарабатывал, говорила дочь, неплохо. К детям, вроде, относился хорошо. И Баба Груша поначалу обрадовалась: слава Богу, помощник, опора дочери. Но очень скоро радость эта померкла.
Помнился тот визит, последний по - настоящему теплый. Она привезла в своей старенькой “Ниве” целый багажник гостинцев: банки с соленьями, варенья, свежие огурцы - помидоры, куропаток, копченого сала кусок.
Леонид встретил ее на пороге квартиры покойного мужа своей жены. Высокий, крепкий, с руками, покрытыми синими узорами татуировок и шрамами от окалины. Он не улыбнулся.
– Опять, мать, всякую дребедень везете? –- сказал он вместо приветствия, оценивающе глянув на сумки, — места в холодильнике нет, вон, пластмассовые окна ставим, деньги нужны, а вы с этим… огородом.
Агриппина Леонидовна смущенно потупилась:
– Это ж все свое, Леонид, экологическое. Деткам полезно.
– Деткам современное питание нужно, а не эту ерунду, — проворчал он, но пропустил ее.
Вечер прошел натянуто. Светлана суетилась, пыталась шутить, но было видно, что она на иголках. Леонид сидел перед телевизором, пил пиво и комментировал новости. Внуки, которые обычно выскакивают к бабушке с криками и смехом, на этот раз робко жались в своей комнате.
Перед отъездом Светлана вышла проводить мать до машины. Стояла уже прохлада, пахло асфальтом и дымом.
– Мам… – Светлана отвела глаза, перебирая край своей кофты, – ты знаешь… Лёня он у меня такой… рациональный. Он не любит беспорядка и ему кажется, что твои приезды, ну, нарушают наш ритм.
– Какой ритм? – искренне не поняла Агриппина Леонидовна, – я же помочь приезжаю.
– Я знаю, мамочка, я знаю, – дочь заговорила быстро, торопливо, – просто, может быть, не стоит так часто? Ну, вот так, с внезапными визитами. Он раздражается. И я… я тоже начинаю нервничать. Давай ты будешь звонить заранее? А лучше, мы сами к тебе будем приезжать. Обещаю.
Сердце Бабы Груши сжалось в комок:
– Так я же по вам скучаю. По ребятишкам. Хоть на часок, хоть поглядеть.
– Мы приедем, – твердо сказала Светлана, но в ее глазах читалась мольба, – скоро, обязательно. Просто сейчас такой период у Леонида на работе, напряженный. Не усложняй, мам, ладно?
Агриппина Леонидовна уехала тогда с тяжелым камнем на душе. Она поняла. Поняла все без слов. Она, простая деревенская баба, со своим “огородом”, была не ко двору городскому сварщику. Смущала его. Была лишним напоминанием о том, откуда родом его жена.
Груша перестала ездить. Ждала звонков. Сначала Светлана звонила раз в неделю, потом раз в две. Разговоры становились короче, всё больше про деньги, про то, что “Леонид считает”, что нужно то или это купить детям. Потом звонки почти прекратились.
Баба Груша набирала номер дочери сама:
– Светочка, как вы? Как внучата?
– Все нормально, мам. Заняты. Перезвоню. И трубка бросалась.
А потом наступила полная тишина. Фраза “Абонент временно недоступен” стала звучать в ответ на все ее попытки дозвониться. День, два, неделю, месяц… Тревога переросла в панику, в леденящий душу ужас. Что - то случилось. Что - то обязательно случилось. Может, больны? Может, беда какая?
Деревенские соседки, видя ее измученное лицо, советовали:
— Да поехала бы ты, Груша, разберись! Не может же человек просто так пропасть!
— Да он, зять-то, ваш, мутный больно, –- качала головой вторая, — как бы чего не вышло.
Ждать больше было нельзя. Собрав последние силы и придавив страх, Агриппина Леонидовна в очередной раз нагрузила свою старенькую “Ниву” мешками с картошкой, яблоками, банками с соленьями и вареньем, курочкой, пирогами. Ехала не с пустыми руками, ехала как на последний бой, с надеждой, что ее гостинцы, ее забота смягчат зятя, что она просто все напрасно накрутила.
Дорога до города показалась вечностью. Каждый километр отдавался тревожной дробью в сердце. Она въехала в знакомый район, в серый двор панельной пятиэтажки. Ее машина, вся в пыли, с огородной землей на колесах, выглядела здесь чужеродным пятном.
Поднялась на третий этаж. Постояла у двери с цифрой “37”, отдышалась. Пахло старым линолеумом, жареным луком и чем - то кислым. Нажала на звонок. Внутри зашуршали шаги. Сердце заколотилось – может, Светка?
Дверь открылась и на пороге появился Леонид. В спортивных штанах, майке, с телефоном в руке. Увидев тёщу, его лицо исказилось гримасой неподдельного раздражения.
– Вам чего? – бросил он грубо, даже не поздоровавшись.
– Леонид, здравствуй, – сдавленно проговорила Агриппина Леонидовна, стараясь заглянуть ему за спину, – я к Свете. Не отвечает она. Я беспокоюсь. Ребятишки как?
– Все в порядке, – резко перебил зять, – уехали к морю. Отдыхают. Телефон потеряла, поэтому не звонит. Нечего было понапрасну шастать.
Что-то в его тоне было до того лживым и злым, что у Бабы Груши похолодело внутри, — к морю? – растерянно повторила мать, – но она же не говорила… Как так? А ты чего же не поехал?
– Работа у меня, не отпустили! — рявкнул он, – Вы отстанете или нет? Все нормально. Проваливайте.
Он попытался захлопнуть дверь, но Агриппина Леонидовна, движимая внезапным порывом, уперлась в косяк худой, но крепкой рукой.
–- Леонид, погоди! Я внукам гостинцев привезла! Приедут, передашь!
В этот момент из глубины квартиры донесся тонкий, плаксивый детский голос:
– Бабушка? Это ты?
И тут Леонид словно взбесился:
– Да заткнись ты там! –- крикнул мужчина через плечо в квартиру, а потом обрушился на тещу, – Видишь, из-за тебя кричать приходится! Убирайся, я сказал! Нечего тут по чужим квартирам шляться!
Он сильным движением отпихнул мать Светланы, и сумка с банками, которую она держала в другой руке, с грохотом упала на пол, расплываясь осколками стекла и вишневым сиропом. Дверь с грохотом захлопнулась перед самым ее носом.
Агриппина Леонидовна стояла в полутемном, вонючем подъезде, вся дрожа, глядя на липкую лужу у своих ног и на глухую, бездушную дверь. В ушах стоял его злой голос и тот тонкий, испуганный детский крик: “Бабушка? Это ты?”.
— Они здесь. Они дома. И он солгал. Они не уехали ни к какому морю.
Агриппина Леонидовна медленно, как автомат, спустилась вниз, села в машину. Слез не было. Была какая - то пустота и ледяной ужас. Что делать? Вызывать полицию? Так что она скажет? “Мой зять грубый”? Ее просто высмеют. Взломать дверь? Силы не равны.
И тогда в ее душе, привыкшей не сдаваться, созрело решение. Тихое, упрямое, деревенское. Она никуда не уедет. Она будет ждать. Она выкурит этого змея из норы. Она будет ждать, когда внуки выйдут на прогулку. Он же не может держать их взаперти вечно.
Она отогнала машину в дальний угол двора, откуда был виден и подъезд, и детская площадка. Запаслась терпением, которым обладают только матери и бабушки. Купила в киоске булку хлеба и бутылку воды. И стала ждать.
Часы тянулись мучительно медленно. Солнце клонилось к закату, окрашивая серые стены домов в розовые тона. Люди выходили с работы, шумели дети. Но ее внуки не появлялись.
И только когда вечер совсем сгустился, и во дворе зажглись фонари, дверь подъезда открылась. Вышли внуки Агриппины. Вышли медленно, нехотя, будто их вытолкнули. Сначала показалась маленькая фигурка в помятой футболке – Ванька, младший. Потом, взяв его за руку, вышел Колька. Они огляделись по сторонам пугливо, как мышата. Ни няньки, ни мамы с ними не было. Они были одни.
Сердце Агриппины Леонидовны ёкнуло и забилось часто - часто. Она тихо, чтобы не спугнуть, вышла из машины и сделала несколько шагов им навстречу.
– Родные мои, – тихо, с дрожью в голосе, позвала она, – Ванюша, Коля… Бабушка здесь.
Дети обернулись. И в их глазах, вместо радости, мелькнул настоящий, животный страх….
Самые обсуждаемые и лучшие рассказы.
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)
(Все слова синим цветом кликабельны)