В домах моего детства было модно украшать залы разнообразными копиями полотен великих мастеров.
И коврами.
Но в 60-е большие шерстяные ковры были страшным дефицитом, да ещё дорогим. Поэтому трудящиеся украшали жилище всевозможными плюшевыми шедеврами, полными рогатых оленей и восточных красавиц.
Например, в нашем доме, в родительской спальне царствовал ковёр, который папа упрямо назвал персидским.
Ковёр изображал сцену с лошадьми, персами и персиянкой.
Я по малолетству так и думала, что это исключительно персы с персиянкой, потому и ковёр персидский!
Особенный восторг у меня вызывали прекрасные, жёлтые, как персики пальмы и круглые, как персики крыши невиданных дворцов!
Мало того, что этот персидский ковер, провисел в маминой спальне лет 20, он благополучно переехал с родителями в Мариуполь и там 18 лет припадал к дивану, украшая собой коричневую скукоту диванной обивки.
А потом он перебрался вместе с нами на ПМЖ в Ленинградскую область и теперь преспокойно живёт у тётушки в диване.
25 лет живёт! Долгожитель плюшевый…И людям не показать и выбросить жалко!
Кроме ковра персидского наш дом украшали копии произведений живописи великих русских мастеров.
В нашей зале над телевизором жили саврасовские грачи.
Я выросла, имея перед глазами недурственную копию бессмертного произведения Саврасова, купленную, предполагаю, в книжном магазине.
Особого оптимизма это полотно не несло.
Но и отвращения не вызвало.
Грачи и унылый пейзаж с унылой же колоколенкой как бы говорил, что будущее меня ждет не безоблачное, не персидское, без пальм, персов и дворцов.
Я хорошо усвоила этот урок детства и совершенно спокойно воспринимаю некоторое серое однообразие своей жизни и отсутствие в ней персидской роскоши.
А над диваном висел огромный Ильич. Он зорко всматривался туда, вдаль, и видел сквозь тяжёлое небо над Невой зарю коммунизма.
И эта копия картины Владимира Серова «Октябрьский ветер» была неплохо выполнена. В тяжелой раме.
Картина поражала своими размерами и весом.
Выбор произведений искусства для нашего жилища, вероятно, принадлежал папеньке.
Что заинтересовало его в этом тревожном октябрьском ветре? Какая идеологическая и художественная ценность привлекла в полотне Серова? Я не знаю.
Однако, смею предположить, что посыл и этого живописного полотна прочно вошёл в моё детское сознание.
Во-первых, я всё время бредила Ленинградом, Невой и гранитными набережными.
Во-вторых, в меня уверенно проник революционный дух октябрьского ветра и периодически не давал мне покоя. Хотя образ Ильича особого почитания не вызывал.
А вот у бабушки с дедушкой в домике на Песочной улице жили медведи и сосновый лес.
Кстати, картины эти были тяжёлые, в толстых деревянных рамах и висели при помощи веревочки на большом и крепком гвозде.
И под наклоном к стене. Видимо для лучшего рассматривания полотна.
Ну и вот.
Как-то Оля и Женя, мои брат с сестрой, будучи в детском возрасте разнообразных шалостей, взяли и перевернули картину «Утро в сосновом лесу» вверх ногами. И убежали, хихикая из залы, ожидая, что взрослые заметят, найдут хулиганов и накажут. Со всей строгостью закона. И придумывали веское объяснение, что это не они, что это она сама перевернулась вверх ногами.
Однако взрослые ничего не заметили и несчастные медведи месяц висели в зале вниз головой.
Парочке малолетних проказников надоело это вопиющее равнодушие, и они обратили внимание взрослых на странное положение копии полотна Шишкина.
Взрослые были так удивлены, что даже забыли отругать вредителей домашнего быта.
А вредители хохотали заливисто и заразительно.
Они смеялись, как колокольчики, вспоминала тётушка, рассказывая мне эту историю. Особенно звонко хохотала Оля! Невозможно было спокойно слушать, как она смеётся.
Сестра до сих пор хохочет заливисто.
Смех не стареет!