Босоногий старт в большую жизнь
История любого большого человека, а тем более настолько противоречивого, часто начинается с какой-нибудь сентиментальной чепухи про бедное детство. В случае с Лаврентием Павловичем Берией, родившимся 29 марта 1899 года, эта чепуха была суровой реальностью. Его родное село Мерхеули в Абхазии, тогда часть Кутаисской губернии, было не тем райским уголком, который сегодня показывают туристам, а обычной дырой, где люди выживали, как могли. Семья мингрелов Павла и Марты Берия не просто была бедной — она находилась на грани полного разорения. Отец, Павел Хухаевич, перебрался сюда из Мегрелии, пытаясь поймать удачу за хвост, но, видимо, хвост оказался слишком вертлявым. Занимались всем понемногу: виноград, табак, пчелы — классический набор крестьянина, который пытается выжать из земли хоть что-то, чтобы прокормить семью. Мать, Марта Виссарионовна, урожденная Джакели, по слухам, вела свою родословную от обнищавших князей Дадиани. Возможно, эта капля голубой крови и добавляла ей гонора, но никак не денег в кошелек. После смерти первого мужа она осталась с тремя детьми, которых из-за тотальной нищеты пришлось отдать на воспитание брату. С Павлом Берией у них родилось еще трое, но выжили только двое: Лаврентий и его младшая сестра Аннета, которая после какой-то хвори в детстве оглохла и онемела. Старший брат покинул этот мир в два года от оспы — обычное дело для того времени и места, где медицина была скорее понятием из сказок.
В такой обстановке у парня было два пути: либо всю жизнь ковыряться в земле, проклиная судьбу, либо карабкаться наверх, цепляясь зубами за любую возможность. Лаврентий выбрал второй. Родители, видя, что сын растет неглупым и упрямым, решили сделать ставку на его образование. Ставка была отчаянной. Чтобы оплатить его учебу в Сухумском высшем начальном училище, им пришлось продать половину своего и без того скромного дома. Это была инвестиция, сделанная на грани фола, и Лаврентий это прекрасно понимал. Он ходил в школу за три километра, часто босиком, потому что на обувь денег просто не было, но учился на отлично. Уже тогда проявился его характер: расчетливость и умение добиваться своего. Одноклассники его не то чтобы любили. Скорее, побаивались. Ходят байки, что сверстники его травили, но недолго. Однажды он, как говорят, провел для обидчиков наглядный урок зоологии с использованием ядовитого представителя местной фауны. Педагогический эффект превзошел все ожидания — его больше не трогали, а за спиной закрепилось прозвище «Змея». Правдива эта история или нет — уже неважно. Она отлично иллюстрирует методы, которыми этот человек пользовался всю жизнь: если нельзя добиться уважения, нужно внушить страх. Другая кличка, «Сыщик», прилипла к нему, когда он, увлекшись рассказами о Пинкертоне, стал «расследовать» мелкие кражи в училище. Говорят, делал он это с поразительным успехом, заслужив похвалу учителей. Правда, потом вскрылся маленький нюанс: вещи, которые он так блестяще находил, он же предварительно и прятал. Классическая схема: создать проблему, а потом героически ее решить, получив все лавры. Этот прием он позже отточит до совершенства, но уже в масштабах всей страны.
Баку, нефть и марксизм вразнос
В 1915 году, окончив с отличием училище в Сухуми, шестнадцатилетний Лаврентий понял, что в родных краях ему делать больше нечего. Потолок достигнут. Нужно было двигаться дальше, туда, где есть деньги, возможности и кипит жизнь. Таким местом на Кавказе был Баку. В начале XX века это был город-котел, где варилось все сразу: шальные деньги нефтяных баронов, нищета рабочих в прокопченных бараках, европейская архитектура и азиатская суета, а главное — революционные идеи всех мастей. Город рос как на дрожжах, привлекая авантюристов, карьеристов и тех, кто просто хотел вырваться из беспросветной бедности. Берия был из последних, но с амбициями первых. Он поступил в Бакинское среднее механико-строительное училище. Выбор специальности — техник-архитектор — был вполне прагматичным. Он с детства хорошо рисовал и чертил, а строительный бум в Баку обещал неплохие заработки. Нужно было не просто учиться, но и выживать, а со временем — и содержать семью. Вскоре он перевез к себе в Баку мать и глухонемую сестру, взвалив на свои юные плечи всю ответственность за них. С семнадцати лет он уже пахал практикантом в главной конторе нефтяной компании братьев Нобель, совмещая работу с учебой. Днем — чертежи и расчеты, вечером — марксистские кружки.
Именно в этой среде, где роскошь соседствовала с отчаянием, Берия и сделал свой главный выбор. Политика оказалась куда более перспективным занятием, чем архитектура. Уже в училище он вступает в нелегальный марксистский кружок. И кем он там становится? Не идеологом, не пламенным оратором. Он становится казначеем. Человеком, который держит в руках деньги. По воспоминаниям соратников, с партийной кассой он обращался предельно бережливо и аккуратно. Это очень характерная деталь. Пока другие бредили мировой революцией, он уже тогда понимал, что любая, даже самая великая идея, нуждается в материальной базе и строгом учете. В марте 1917 года, когда империя затрещала по швам после Февральской революции, восемнадцатилетний Лаврентий, недолго думая, вступает в партию большевиков — РСДРП(б). Для юноши, который с детства видел только нищету, их лозунги о справедливости и равенстве были как нельзя кстати. Хотя, скорее всего, дело было не столько в идеологии, сколько в чутье. Он безошибочно угадал, какая политическая сила в этом хаосе окажется самой зубастой и перспективной. Большевики были организованны, радикальны и готовы идти до конца. Именно то, что нужно было амбициозному и беспринципному молодому человеку, чтобы сделать карьеру. Баку давал ему образование и первые деньги, но революция обещала нечто большее — власть. И Берия решил, что упускать такой шанс было бы верхом глупости.
Большевик по расчету, техник по нужде
1917 год стал для Берии настоящей школой выживания и политической эквилибристики. Пока в Петрограде матросы брали Зимний, на Кавказе все было гораздо запутаннее. Власть менялась с калейдоскопической скоростью, и нужно было уметь лавировать, чтобы не утонуть. Летом и осенью того бурного года Берия, как студент-техник, оказался на Румынском фронте Первой мировой войны. Его отправили в гидротехнический отряд — строить что-то для нужд армии. Там, в Одессе и румынских Пашканах, он увидел распад имперской армии во всей красе: дезертирство, братание с врагом, полное безвластие. Этот опыт, вероятно, окончательно убедил его в том, что старый мир рухнул и нужно строить свою жизнь в новом. Вскоре он был комиссован по болезни и вернулся в Баку, который уже превратился в арену борьбы между большевиками, мусаватистами, дашнаками и интервентами. С февраля 1918 года он с головой уходит в партийную работу: трудится в городской организации большевиков, в секретариате Бакинского Совета рабочих депутатов. Но идиллия Бакинской коммуны длилась недолго. В сентябре 1918 года политический ветер переменился, город перешел под контроль турецко-азербайджанских войск, и красная власть испарилась. Начались мероприятия по наведению нового порядка, в ходе которых идейным оппонентам настойчиво предлагали покинуть город или этот мир. Многие большевики предпочли первое, но некоторым, как знаменитым 26 бакинским комиссарам, помогли выбрать второй, более короткий путь. Берия остался. Он не был из тех, кто лезет на баррикады. Его стихией была подпольная, невидимая работа. Он переходит на нелегальное положение и продолжает выполнять поручения партии, работая для прикрытия конторщиком на заводе «Каспийское товарищество Белый Город». Этот период научил его осторожности, конспирации и умению жить двойной жизнью. Он видел, как легко можно было расстаться с будущим за неосторожное слово, и понял, что выживает не самый идейный, а самый хитрый. Его техническое образование и профессия архитектора отходили на второй план, становясь лишь удобной ширмой для его истинных устремлений. Он уже не просто сочувствующий студент, а полноценный функционер подполья, который учится плести интриги и работать с агентурой.
Свой среди чужих, чужой для протокола
Самый туманный и спорный эпизод в ранней биографии Берии — его работа в контрразведке Азербайджанской Демократической Республики (АДР) в 1919 году. Для его врагов это стало главным козырем, доказательством его изначального предательства. Для его защитников — примером блестящей подпольной работы. Правда, как обычно, затерялась где-то посередине, погребенная под слоями протоколов, доносов и позднейших интерпретаций. Осенью 1919 года, когда в Баку хозяйничали мусаватисты, Берия поступает на службу в «Организацию по борьбе с контрреволюцией». Сам он позже, в автобиографии от 22 октября 1923 года, будет писать об этом скупо и осторожно: «Осенью того же 1919 года от партии „Гуммет“ поступаю на службу в контрразведку, где работаю вместе с товарищем Муссеви». «Гуммет» была социал-демократической организацией, которая в тот момент блокировалась с большевиками, так что формально все выглядело как партийное задание. Якобы, по поручению одного из лидеров бакинского подполья Анастаса Микояна, Берия должен был внедриться во вражескую структуру и сливать оттуда ценную информацию. Классическая шпионская история. Он должен был изображать лояльность новым властям, чтобы получить доступ к их секретам. По его собственным показаниям на допросах в 1953 году, его деятельность сводилась в основном к перлюстрации писем граждан, которые поступали в контрразведку. То есть он сидел и читал чужие доносы и жалобы, выуживая оттуда то, что могло быть полезно партии.
Но все было не так просто. На пленуме ЦК в 1937 году некий Каминский, бывший в начале 20-х годов шишкой в Азербайджане, прямо с трибуны заявил, что Берия работал в мусаватистской контрразведке. Это было серьезное обвинение, которое могло стоить ему карьеры и жизни. Позже, после ареста Берии в 1953-м, Хрущев припомнит этот эпизод. А Мир Джафар Багиров, еще один старый кавказский большевик, добавит, что в архивах Баку нет никаких документов, подтверждающих, что Берия работал там по заданию партии. Впрочем, на допросе в тюрьме тот же Багиров скажет, что о службе Берии в контрразведке знал от него самого, и тот уверял, что это было партийное поручение. Где правда? Скорее всего, Берия действительно выполнял задание подполья. В той ситуации это был логичный и эффективный ход — иметь своего человека в стане врага. Но при этом он, безусловно, рисковал своей репутацией. Любой агент, работающий под прикрытием, ходит по лезвию ножа: для врагов он — шпион, а для своих — потенциальный предатель. Берия проработал в контрразведке несколько месяцев и ушел оттуда весной 1920 года. По его словам, он уволился после того, как его начальник Муссеви скоропостижно завершил свою карьеру и жизненный путь, а сама структура избавилась от идеологических примесей. Этот эпизод научил его главному: любая служба оставляет след, и этот след потом можно повернуть как угодно. Всю оставшуюся жизнь ему придется оправдываться за эту страницу своей биографии, которая станет его ахиллесовой пятой.
Архитектор чужих судеб с повадками сыщика
К моменту окончательной победы большевиков на Кавказе в 1920-1921 годах Лаврентий Берия был уже не просто амбициозным юношей из бедной семьи, а сформировавшимся подпольщиком с уникальным набором качеств. С одной стороны, у него был диплом техника-архитектора, что давало ему статус образованного специалиста, умеющего работать с чертежами, планами и цифрами. Это привило ему системность мышления и внимание к деталям, которые он позже будет применять, организуя масштабные стройки в местах, не слишком популярных для добровольного туризма, или руководя атомным проектом. С другой стороны, он прошел суровую школу революционной борьбы, где научился интриговать, вербовать людей, вести двойную игру и, самое главное, выживать любой ценой. Он не был пламенным трибуном или теоретиком марксизма. Его таланты лежали в другой плоскости — в сфере организации, контроля и тайных операций. Он был прагматиком до мозга костей, для которого революционная романтика была лишь инструментом для достижения власти. Уже в юности проявились те черты, которые станут его визитной карточкой: феноменальная память, умение подчинять себе людей, особая форма делового подхода, свободная от сантиментов, и скрытность. Абдурахман Авторханов, историк и советолог, позже напишет о его «непостижимом врожденном нюхе карьериста» и «граничащем с гениальностью даре сыщика в политике». Этот «дар сыщика» он оттачивал с детства. История про то, как он находил «пропавшие» вещи одноклассников, которые сам же и прятал, — это не просто детский анекдот, а модель его будущего поведения. Он умел создавать проблемы, чтобы потом блестяще их решать, ставя людей в зависимость от себя.
В 1933 году, уже будучи первым секретарем ЦК компартии Грузии, он, по одной из легенд, спас жизнь Сталину на озере Рица. Якобы, почуяв неладное, он уговорил вождя пересесть в другую машину, а та, в которой ехал Сталин, через некоторое время сорвалась с моста. Злые языки, впрочем, утверждали, что это представление он сам и срежиссировал, чтобы продемонстрировать свою преданность и незаменимость. Доказать это невозможно, но сама история очень показательна. К 1917 году Берия уже выбрал свой путь. Архитектура осталась в прошлом. Его новым проектом стало строительство собственной карьеры в иерархии новой власти. Он был продуктом своей жестокой эпохи — эпохи, которая одних перемалывала в муку, а других, самых изворотливых и хватких, поднимала на самый верх. Он не собирался строить дома. Он собирался строить систему и выступать главным архитектором в проекте по изменению биографий миллионов людей.