— Кира, здравствуйте, это Тамара Павловна вас беспокоит. Помните, вы у меня квартиру снимали в Приозерске?
Голос в трубке был бодрым и по-хозяйски громким. Я машинально отодвинула телефон от уха, сердце неприятно екнуло.
— Да, конечно, помню. Что-то случилось?
— Да нет, все в порядке! Просто тут вещь одну нашла, завалилась за комод. Шарфик шелковый, дорогой, видать. Думала, ваш.
Я нахмурилась, перебирая в памяти свой скромный командировочный гардероб.
— Нет, точно не мой. Я ничего не теряла.
— Странно… — протянула хозяйка. — Может, тогда это от тех, кто перед вами жил? Такая пара приятная, мужчина солидный и спутница его, женщина в возрасте, но такая ухоженная, элегантная.
Что-то неприятно царапнуло внутри. Холодная игла страха.
— Они долго у вас жили? — спросила я, сама не зная, зачем, голос стал чужим.
— Почти полгода! Он говорил, в командировках постоянно, а она его ждала. Так трогательно.
Он ее так берег, все лучшее для нее. Даже попросил, чтобы я его любимый гель для бритья поставила на полку к их приезду, у него, видите ли, на другой аллергия.
Тамара Павловна засмеялась, а у меня потемнело в глазах. Гель для бритья с сандаловым маслом. Редкий, дорогой. Тот, что я дарила Диме на годовщину.
— Как… как его звали? — голос сел, превратившись в хриплый шепот.
— Дмитрий. А ее, кажется, Елена Викторовна. Фамилию не помню, он всегда платил наличными вперед.
Дмитрий.
Елена Викторовна.
Имена моего мужа и моей матери.
— Я вам сейчас фото шарфика пришлю, — щебетала Тамара Павловна, — может, узнаете.
Телефон пиликнул, принимая сообщение. Я открыла его, и комната поплыла.
На размытом снимке лежал цветастый шелковый платок. Мамин. Тот самый, что она «потеряла» прошлой осенью на даче и так сокрушалась.
Я сняла квартиру на неделю по работе в соседнем городе, а через месяц узнала — именно здесь мой муж почти полгода тайно жил с моей матерью.
— Ну что, узнали? — не унималась хозяйка.
Я не ответила. Я смотрела на свадебную фотографию на стене, где мы с Димой стояли рядом с улыбающейся мамой. Три лжеца на одном фото. Хотя нет. Уже два.
Телефон выпал из ослабевшей руки и глухо стукнулся о ковер. Все звуки пропали. Остался только один вопрос, пульсирующий в висках. За что?
Я сидела на полу, не двигаясь, пока не услышала щелчок замка в прихожей. Дима. Я заставила себя встать, ноги были ватными.
— Привет, любимая! — он вошел в комнату, пахнущий морозом и своим обычным парфюмом. — Устал как собака.
Он шагнул ко мне, чтобы обнять, но я отстранилась. Он сразу посерьезнел.
— Что-то случилось? На тебе лица нет.
— Нам нужно поговорить, — ровно сказала я, протягивая ему телефон с открытой фотографией.
Он взял его, мельком взглянул.
— Ну, платок. И что?
— Звонила хозяйка квартиры из Приозерска. Она нашла его. Сказала, до меня там полгода жила пара. Мужчина Дмитрий и женщина, Елена Викторовна.
Я смотрела ему прямо в глаза, пытаясь уловить хоть тень сомнения, хоть проблеск вины. Но он лишь рассмеялся. Холодно и снисходительно.
— Кира, ты серьезно? Какая-то бабка тебе что-то наплела, а ты уже все придумала? В стране тысячи Дмитриев и Елен. Это же смешно.
— Она упомянула гель для бритья с сандалом. Который я тебе дарила. Она специально его покупала по просьбе жильца.
На секунду его улыбка дрогнула. Но он тут же нашелся.
— Ну и совпадение. Редкое, но бывает. Милая, ты себя накручиваешь. У тебя тяжелая работа, стресс.
Это было невыносимо. Его спокойствие, его логика, его непробиваемая ложь. Я набрала номер матери и включила громкую связь. Дима наблюдал за мной с укором.
— Мам, привет.
— Кирочка, доченька, привет! Как дела?
— У меня к тебе вопрос. Ты свой платок шелковый не теряла? Цветастый такой.
Пауза на том конце провода длилась всего мгновение, но для меня она стала вечностью.
— Платок? Ах, тот самый… Да, кажется, потеряла где-то. А что такое?
— Его нашли. В квартире в Приозерске. В той, где я останавливалась.
— Ой, как странно! — голос матери зазвенел от фальшивого удивления. — Наверное, кто-то украл с дачи, а потом…
— Мам, — перебила я, — хозяйка говорит, что в этой квартире полгода жил Дима. С женщиной по имени Елена Викторовна.
В трубке повисло молчание. А потом оно взорвалось потоком негодования.
— Кира, да как у тебя язык поворачивается такое говорить?! Обвинять родную мать и мужа?! Я тебе всю жизнь отдала, а ты?! Я Диму как сына приняла! Ты головой своей думаешь?!
Дима подошел и мягко взял меня за плечо.
— Кирочка, послушай. Ты нас обоих оскорбляешь. Ты доводишь маму.
Я смотрела на его заботливое лицо и на телефон, из которого лилась ядовитая обида матери. Они были заодно.
Два хищника, загнавшие в угол свою жертву. Моя попытка поговорить, выяснить, понять — все это было унизительной ошибкой.
Я сбросила вызов.
— Не трогай меня, — прошипела я, отталкивая его руку.
В его глазах промелькнуло что-то холодное. Маска спала.
— Как скажешь. Просто знай, что ты сейчас рушишь нашу семью из-за своих фантазий.
Он вышел из комнаты, оставив меня одну. Ощущение бессилия было почти физическим. Но сквозь него, как росток сквозь асфальт, пробивалось что-то новое. Не обида. Не боль.
Холодная, расчетливая ярость. Битва только начиналась.
Следующий месяц превратился в личный ад. Я играла роль раскаявшейся жены. Я извинилась.
Сначала перед Димой, потом, по его настоянию, позвонила матери.
— Мамочка, прости. Я была не в себе. Стресс, усталость…
Они приняли мои извинения со снисходительной важностью. Они победили. Ночью я лежала рядом с Димой, чувствуя его теплое тело, и меня трясло от отвращения. Я улыбалась ему за завтраком, а в голове стучала одна мысль: «Лжец».
Днем я работала, а по ночам, когда он засыпал, начиналась моя вторая жизнь. Я, аудитор, привыкшая к цифрам и фактам, начала собственное расследование.
Я просматривала его ноутбук, старые выписки, счета. Поначалу все было чисто. Он был умен.
Но я знала, где искать. Я знала его слабости. Тщеславие. Он не мог удержаться, чтобы не похвастаться.
Я нашла папку с названием «Проекты». А внутри — сканы договоров, счетов на ювелирные украшения, о которых я не знала.
И главный документ — договор субаренды той самой квартиры в Приозерске. Арендатором выступала фирма-однодневка, а оплата шла через цепочку подставных счетов, которые в итоге вели к его рабочей компании. Он воровал у своего начальника. Друга моего отца.
Каждая найденная бумажка была как глоток воды в пустыне. Они не давали мне сойти с ума, наполняя яростью и целью. Я собирала не улики. Я собирала боеприпасы.
В субботу они пришли вдвоем. Уверенные в своей безнаказанности. Мать приготовила салат, Дима принес вино. Они сели напротив, обмениваясь понимающими взглядами. Команда победителей.
— Кирочка, мы тут подумали, — начал Дима вкрадчиво. — Нам нужна встряска.
— Общее дело! — подхватила мать. — Что-то, что сплотит!
Дима нервно кашлянул.
— В общем, у меня на работе намечается проверка, аудит. И мне нужно показать… солидность. Крупные вложения. Мы хотим купить загородный дом.
Я молча смотрела на него. Вот оно.
— Дом? На какие деньги?
Он замялся. Мать взяла мою руку. Ее пальцы были холодными.
— Дочка, у тебя же есть квартира отца. Она просто стоит, мертвый груз. Твой отец… он был хорошим человеком, но не слишком удачливым. Он не оставил тебе капитала. Так пусть хоть это послужит твоему будущему!
Я медленно высвободила руку. Презрение к отцу сквозило в каждом ее слове.
— Продать ее?
— Ну конечно! Это же логично! — воскликнул Дима. — Мы вложим эти деньги, купим прекрасный дом! Это будет наше общее гнездо!
Это был предел. Они хотели стереть последнюю память о моем отце.
Щелчок. Громкий, оглушительный. Произошел внутри моей головы. Всё. Хватит.
Я встала и подошла к комоду. Достала оттуда толстую папку и положила ее на стол.
— Что это? — настороженно спросил Дима.
— Это, Дима, твое настоящее. И твое будущее. Примерно лет на восемь.
Он открыл папку. Его лицо менялось с каждой страницей. Бледное, серое, багровое.
— Откуда… — прохрипел он.
— Ты забыл, где я работаю? Я считаю чужие деньги. Особенно когда у меня появляется мотивация.
Мать смотрела то на меня, то на Диму.
— Кира, что это?
— А это, мама, твоя доля, — я бросила на стол чеки из ювелирного магазина. — Подарки от «солидного мужчины». Оплаченные ворованными деньгами. Так что ты не просто любовница. Ты — соучастница.
Ее лицо исказилось. Маска элегантной женщины слетела, обнажив жадную и испуганную старуху.
— Так вот, — мой голос звенел от спокойствия. — Дом мы не покупаем. Квартиру отца не продаем. А вы сейчас встанете и выйдете из МОЕЙ квартиры. У вас десять минут, пока я звоню твоему начальнику.
Первым опомнился Дима.
— Ты пожалеешь! — прошипел он. — Я тебя уничтожу!
— Поздно, Дима. Ты уже уничтожил себя сам.
Мать заголосила, схватившись за сердце.
— Кира, это же твоя семья! Ты рушишь все!
— Я ничего не рушу, — отрезала я, набирая номер. — Я выношу мусор. Вон.
Они вылетели из квартиры как ошпаренные. Я захлопнула за ними дверь. Я не чувствовала ничего. Пустота.
Рука не дрогнула, когда я нажала «вызов».
— Виктор Петрович, здравствуйте. Это Кира, дочь Николая Беляева. У меня к вам неприятный разговор по поводу вашего сотрудника, Дмитрия Орлова.
Развод был быстрым. Его уволили, завели уголовное дело. Он исчез.
Мать звонила каждый день. Когда я заблокировала ее номер, она начала писать.
«Я была неправа. Я совершила ошибку. Но я же твоя мать! Неужели ты не можешь простить?»
Я сидела в квартире отца. Переехала сюда через месяц. На последнее сообщение матери я смотрела долго.
«Ты сделала свой выбор. Я сделала свой».
Я заблокировала и этот номер. Подошла к окну. Моя старая жизнь рухнула. Но на ее обломках я не строила ничего нового. Я просто расчищала место.
Не было чувства свободы или триумфа. Было лишь холодное, трезвое понимание: иногда, чтобы выжить, нужно ампутировать то, что тебя убивает. Даже если это твоя собственная семья.
Эпилог. Два года спустя.
Прошлой осенью я случайно увидела ее. Я сидела в кафе, а она шла по другой стороне улицы. Сгорбленная, в сером пальто.
Она вела под руку пожилого мужчину. Она что-то говорила ему, заглядывая в лицо, но он не слушал.
Я не почувствовала ни злорадства, ни жалости. Ничего. Она подняла голову, ее взгляд скользнул по витрине и не остановился.
Она меня не узнала. В тот момент я окончательно поняла, что все кончено. Она перестала существовать в моей вселенной.
О Диме я слышала лишь раз. Звонила знакомая, рассказывала, что его осудили условно. Работает на стройке. Я прервала ее.
— Мне это неинтересно.
Я продала нашу с ним квартиру и на вырученные деньги сделала ремонт в квартире отца. Начала ходить на уроки аргентинского танго.
Это оказалось сложнее, чем я думала. Нужно учиться доверять партнеру. У меня пока плохо получается.
Иногда по ночам я просыпалась от фантомной боли. Врачи говорят, так бывает после ампутации. Тело помнит то, чего давно нет.
Однажды, разбирая бумаги отца, я нашла его записную книжку. На последней странице было написано: «Самая главная победа — не над врагами, а над своими страхами. Все остальное — лишь следствие».
Я закрыла книжку и улыбнулась. Настоящей, спокойной улыбкой.
Я не победила. Я просто перестала бояться. И этого оказалось достаточно, чтобы начать жить.
Спустя 3 года я вновь вышла за чудесного мужчину, у нас родился прекрасный ребенок. Я покажу своей дочери, что такое настоящая семья, любящая семья.
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.