Егор сидел на кухне и смотрел, как Валя складывает вещи в чемодан. Двадцать лет прожили. Двадцать лет. А она теперь аккуратно сворачивает кофточки, укладывает туфли в пакеты.
— Вась, ты правда уходишь? — спросил он тихо.
— Я же сказала. Мне сорок два. Я еще молодая. Хочу пожить для себя.
— А как же Василиса?
— Ей семнадцать. Взрослая уже. С тобой останется.
Егор встал, подошел к окну. Во дворе играли дети. Когда-то и их Василиса там бегала. Валя на лавочке сидела, следила.
— К кому ты уходишь?
— К Олегу. Ты его не знаешь.
— Давно?
— Полгода встречаемся.
Полгода. Пока он на работе пропадал, старался семью обеспечить, она встречалась с другим.
Дверь открылась. Василиса вошла, с тренировки по волейболу. Высокая, спортивная, в папу пошла. Увидела чемодан, замерла.
— Мам, ты куда?
Валя выпрямилась, посмотрела на дочь.
— Я ухожу, Васенька. К другому человеку.
— Что? — Василиса села на стул. — Как это уходишь?
— Вот так. Мне нужна другая жизнь. Ты с папой останешься.
— Мам, ты серьезно? А как же мы?
— Вы справитесь. Папа хороший, заботливый. А я... я больше не могу.
Василиса смотрела на мать, и в глазах слезы стояли. Не плакала — гордая, но губы дрожали.
— Это из-за того мужика? Которого ты в телефоне Олежкой называешь?
Валя покраснела.
— Ты в моем телефоне рылась?
— Случайно увидела. Когда ты в душе была, сообщение пришло.
— Не твое дело!
— Мое! Ты моя мать!
— Была. Теперь просто... родственница.
Егор не выдержал.
— Валя, не говори так. Она же ребенок.
— Какой ребенок? Через год совершеннолетие. Пора взрослеть.
Закрыла чемодан, взяла сумочку.
— Я буду звонить. Может, встречаться будем.
— Не надо, — Василиса встала. — Если уходишь — уходи. Но не делай вид, что тебе не все равно.
— Василиса!
— Что? Правду не любишь? Ты нас бросаешь ради какого-то мужика. И еще хочешь, чтобы мы улыбались?
Валя пошла к двери. Остановилась на пороге.
— Вы меня еще поймете. Когда сами...
— Что — сами? — Егор наконец заговорил громко. — Когда сами семью бросим? Никогда.
Дверь хлопнула. Валя ушла.
Василиса села на пол прямо в прихожей, обхватила колени руками. Егор сел рядом, обнял дочь.
— Пап, почему она так?
— Не знаю, доченька. Не знаю.
— Мы что, плохие?
— Нет. Мы хорошие. Просто маме другое надо.
— Какое другое?
— Не знаю. Может, сама не знает.
Сидели так час. Потом Василиса встала, пошла на кухню.
— Есть хочешь, пап?
— Не очень.
— Все равно надо. Я макароны сварю.
Смотрел, как дочь хозяйничает на кухне. Движения резкие, злые. Воду включила — брызги полетели. Кастрюлю поставила — грохнула о плиту.
— Вась, аккуратнее.
— Нормально все!
Поужинали молча. Макароны переварились, но Егор ел, хвалил. Василиса ковыряла вилкой в тарелке.
— Пап, она правда больше не вернется?
— Не знаю. Может, одумается.
— А ты хочешь, чтобы вернулась?
Егор задумался. Хочет? После такого?
— Не знаю, доченька. Честно — не знаю.
— Я не хочу. Предательница она.
Резко, жестко. Но правда.
Первую неделю было тяжело. Василиса старалась — готовила, убирала, стирала. Егор приходил с работы — дома чисто, ужин на столе. Только глаза у дочери грустные.
— Как день прошел? — спрашивал каждый вечер.
— Нормально. Тренировка была. Тренер хвалил.
— Молодец.
— Мама не звонила?
— Нет.
И так каждый день. Не звонила, не писала. Будто и не было двадцати лет.
Через месяц Валя появилась. Пришла, когда Егор на работе был. Василиса открыла дверь.
— Привет, доченька.
— Здравствуй.
— Можно войти?
— Входи.
Валя прошла на кухню, села. Выглядела хорошо — новая прическа, маникюр, одежда модная.
— Как ты?
— Нормально.
— Школа как?
— Нормально.
— Василиса, ну не дуйся. Я же твоя мама.
— Была. Ты сама сказала — теперь просто родственница.
Валя поморщилась.
— Я погорячилась. Ты пойми, мне тяжело было...
— А нам легко? Пап целыми днями на работе, чтобы на выпускной заработать. Я дома все делаю. А ты с Олежкой своим...
— Не говори так о нем!
— А как говорить? Хороший человек чужую семью не разрушает.
— Никто ничего не разрушал! Я сама решила!
— Конечно. Ты всегда сама. А мы так, довесок.
Валя встала.
— Я вижу, разговора не получится. Скажи папе, что я заходила.
— Скажу.
Ушла. Василиса смотрела в окно, как мать садится в незнакомую машину. За рулем мужчина. Олег, наверное.
Вечером рассказала отцу.
— Приходила, значит, — Егор кивнул. — И что хотела?
— Не знаю. Поговорить, наверное. Но о чем? Она же нас бросила.
— Может, совесть проснулась.
— Поздно.
В мае у Василисы выпускной. Готовились заранее — платье купили, туфли, прическу продумали. Егор отпуск взял, чтобы весь день с дочкой быть.
За неделю до выпускного Василиса позвонила матери.
— Мам, у меня выпускной двадцать пятого. Придешь?
— Ой, доченька, я не знаю. У нас с Олегом на дачу планы.
— На дачу? У меня выпускной раз в жизни!
— Ну извини. Билеты куплены уже на поезд. В другой раз встретимся.
— В другой раз выпускного не будет!
— Василиса, не кричи. Папа будет, и хорошо.
— Знаешь что? Иди ты к черту со своим Олегом!
Бросила трубку. Села на кровать, заплакала. Егор вбежал в комнату.
— Что случилось?
— Она не придет. На дачу важнее поехать.
Обнял дочь, гладил по голове.
— Не плачь. Мы с тобой отметим. Хорошо отметим.
— Пап, у всех мамы будут. А у меня...
— У тебя я буду. И бабушка приедет. И тетя Марина с дядей Сашей.
— Это не то.
— Знаю. Но что поделать.
День выпускного выдался солнечным. Василиса в платье была как принцесса. Егор фотографировал, снимал на видео.
В актовом зале родители сидели. У каждого выпускника — мама и папа. У Василисы — только папа.
Когда вручали аттестаты, Егор плакал. Не стеснялся слез. Его девочка выросла. Без мамы, но выросла. Красивая, умная, сильная.
После официальной части фотографировались. Одноклассники с родителями, учителя. Василиса улыбалась, но Егор видел — грустно ей.
— Пап, сфотографируй меня с девочками.
Фотографировал. А сам думал — где сейчас Валя? На даче своей? С Олегом? И не жалко ей этот день пропустить?