Тихий спальный район дремал в послеобеденной истоме. У подъезда сонно курил какой-то подросток в серой толстовке, из соседнего окна доносился визгливый лай мелкой собачонки, и всё это выглядело таким привычным, таким будничным, что никто бы и не подумал — за дверью квартиры номер 47 зреет маленькая семейная война.
Дарья сидела на кухне, держа кружку с остывшим кофе, и глядела на окно. На подоконнике уныло желтела фиалка — всё собиралась её выбросить, да рука не поднималась. Символ, наверное, её собственной жизни: вроде цветёт, а глянуть ближе — листья в пятнах, стебель вялый.
В коридоре грохотнул чемодан. Потом второй. Потом довольное:
— Осторожно, сынок, не зацепи обои, — голос Валентины Петровны звучал властно, с интонацией хозяйки положения. — А это в комнату сразу заноси, там возле шкафа место есть.
Дарья стиснула зубы. В её квартире возле шкафа место было не для «чемодана Валентины Петровны», а для гладильной доски. Но попробуй объясни это женщине, которая привыкла влезать во все щели чужой жизни, как будто это её право по паспорту.
Олег, её муж, с шумом втащил чемодан в спальню. Пыхтел, но молчал. Как обычно — молчал. У него талант: исчезать внутренне в любой конфликтной ситуации, будто его и не существует.
— Даш, — крикнул он с порога кухни. — Мамка пока у нас поживёт. Немного.
«Немного»… Слово ёкнуло, как скрип двери в подвале: вроде мелочь, а страшно. Немного — это неделя? Месяц? Год?
Дарья медленно отставила кружку.
— Ты со мной обсудить не мог? — спокойно, почти шёпотом спросила она.
Олег почесал затылок:
— Да что тут обсуждать? Мамке после развода тяжело. Ну и в своей двушке с Катькой ей тесно, Сергей там со своими рыбалками, снасти везде… А тут просторно.
Дарья подняла глаза. Просторно? Двушка сорок пять квадратов? Просторно? Для двоих ещё туда-сюда, но с «мамкой» — это уже коммуналка.
В этот момент на кухню вошла сама Валентина Петровна. Плотная, с хорошо уложенной химией, в новом пуховике, хотя на улице было всего плюс пять — явно хотела продемонстрировать, что жизнь её не сломала: «вот, смотри, развелась, а шмотки покупать могу».
— Ну что, хозяйка, — протянула она, оглядывая кухню, — вот тут я себе чайник поставлю. А то ваш какой-то древний. У меня хороший, новый, с Турции привезла.
Дарья не выдержала, усмехнулась:
— А ничего, что кухня моя?
— Наша, — поправила Валентина Петровна, присаживаясь на табуретку. — Мы же теперь вместе живём.
Дарья глотнула воздух, как перед нырком.
— У меня, между прочим, квартира своя. На меня записана.
Тишина. На секунду. Потом Валентина Петровна фыркнула:
— Ой, вот и началось! Бумажки свои вонючие ты мне не суй. Семья — она не на бумажках держится. Семья — это когда вместе, понимаешь? А ты всё собственность, собственность…
Олег переминался с ноги на ногу, как школьник, застуканный на курилке.
— Мам, ну не начинай…
— А я и не начинаю, — тут же обиделась Валентина Петровна. — Я только сказала, что чайник свой привезла. Что, грех что ли?
Дарья сдержала желание стукнуть кулаком по столу.
— Хорошо. Ставьте чайник.
И встала, чтобы уйти.
Следующие дни превратились в марафон по выживанию. Дарья чувствовала себя гостьей в собственной квартире.
Валентина Петровна вставала первой, громко гремела кастрюлями. Кричала сыну:
— Олежек, не ешь эту кашу, у неё пересолено! Я тебе нормальную сделаю!
Дарья по утрам смотрела на мужа и думала: «Какой же ты тряпка».
Вечером свекровь устраивала допрос с пристрастием:
— А ты зачем книжки свои на полке держишь? Пыль одна. Мужику-то они зачем? Олежек у меня, между прочим, спорт любил в детстве. Надо ему гантели купить, а не эти ваши книжонки.
Дарья однажды не выдержала:
— Если вашему Олежку в тридцать два нужны гантели, пусть сам себе купит.
Олег кашлянул, будто подавился.
— Даш… ты как-то жёстко.
— Жёстко?! — Дарья хмыкнула. — А то, что твоя мама меня каждый день грызёт, это мягко?
Валентина Петровна тут же вставила своё:
— Никто тебя не грызёт, девочка. Это ты нервная какая-то. Надо чай с мятой пить, а не кофе литрами.
И всё. Олег снова промолчал.
Накопление раздражения шло по всем фронтам. Дарья ловила себя на том, что дома ей нечем дышать. Даже запах стал чужим: Валентина Петровна привезла свои «ароматические свечки» и жгла их каждый вечер. Квартира наполнилась запахом дешёвого лимона, и Дарья каждый раз морщилась.
А однажды вечером произошло то, что сорвало крышку.
Дарья пришла с работы, сняла пальто, зашла в комнату — а там на её кровати сидит Валентина Петровна и перебирает её бельё.
— Мам, ну что ты делаешь? — голос Дарьи дрогнул.
— Смотрю, что у тебя тут за тряпьё. Мужу ж неудобно. Я тебе новое куплю, приличное, — сказала она таким тоном, будто речь шла о картошке на рынке.
Дарья подошла ближе, выхватила из её рук свой лифчик и бросила в комод.
— Ещё раз сунетесь к моим вещам — я сама полицию вызову.
Валентина Петровна вскочила, глаза блеснули:
— Ты что, угрожаешь мне, девочка?! В собственном доме моему сыну?!
— В моём доме! — выкрикнула Дарья. Голос у неё сорвался, она сама удивилась, насколько громко получилось.
На шум прибежал Олег.
— Что происходит?
— Спросите у своей мамочки! — Дарья тряслась, как после мороза. — Она в мой шкаф полезла!
Валентина Петровна вскинула подбородок:
— Я хотела как лучше. А она… она меня полицию зовёт!
Олег развёл руками, как обычно:
— Даш, ну нельзя же так… Это ж мама.
И в этот момент у Дарьи сердце екнуло от плохого предчувствия: она поняла, что дальше всё будет только хуже.
— Олег, — тихо сказала она, — выбирай.
Он замер. А потом, не глядя ей в глаза, произнёс:
— Дарь, ну… может, ты пока к своей маме поедешь? На время.
И вот тогда в груди у неё поднялась волна протеста такая, что заглушила всё остальное.
— ВЫГОНЯЕТЕ МЕНЯ? — крикнула она. — Из моей квартиры?!
Тишина. Олег молчал. Валентина Петровна улыбалась.
Дарья в ту ночь не спала. Лежала, уставившись в потолок, и слушала, как в соседней комнате Валентина Петровна обсуждает с сыном план «временного обустройства». Слова доносились сквозь тонкие стены — громкие, самоуверенные:
— ...Ну и чего ты боишься, Олежек? Тут же просторнее, чем у Катьки. Я могу в гостиной диванчик раскладывать, а там видно будет. А Дарья… — пауза, шуршание пакета, будто конфету разворачивала, — Дарья пусть поживёт у своей матери.
— Мам… — пробурчал он вяло.
— Мам-мам… — передразнила она. — Ты мужик или нет? Жена обязана понимать, когда у мужа мать в беде. А эта твоя всё только собственностью тычет! Квартира её, квартира её. Как будто ты никто.
Дарья закрыла глаза. Каждый звук вонзался иглой. В груди поднималась волна протеста, руки дрожали от адреналина, и она знала: завтра всё изменится.
Утро встретило её запахом яичницы и громким смехом Валентины Петровны. На кухне они с Олегом ели завтрак вдвоём, словно хозяйка здесь вовсе не Дарья.
— Проснулась, красавица? — с нарочитой сладостью протянула свекровь. — Ну садись, я тебе тоже пожарила.
Дарья посмотрела на сковородку, на горелую корку на яйцах и усмехнулась:
— Спасибо, я на работе поем.
Олег бросил взгляд, полный немого укоризны: «Ну зачем ты так?»
Дарья села за стол, открыла ноутбук. У неё были проверки работ студентов, но сосредоточиться не получалось: шум тарелок, обсуждения «надо купить ковёр в гостиную, а то пол холодный».
— Какой ещё ковёр? — вырвалось у Дарьи.
— А что? — вскинулась Валентина Петровна. — Тут голо, неуютно. Надо обустраивать.
— «Тут» — это в моей квартире, — спокойно напомнила Дарья.
— Опять двадцать пять! — закатила глаза свекровь. — Да кто ты без моего сына? Да если бы не он, сидела бы со своими книжонками в общаге.
Дарья встала, сдвинув стул.
— Всё. Хватит. Олег, я прошу: реши этот вопрос. Либо мы живём вдвоём, либо я ухожу.
— Куда ты уйдёшь? — спросил он растерянно, но глаза не поднял.
— Хоть к маме. Но с тобой — нет.
Валентина Петровна хмыкнула, сложила руки на груди и уставилась поверх очков:
— Вот и замечательно. Дорога свободна.
Сборы были быстрыми и унизительными. Дарья срывала с вешалки вещи, складывала в чемодан, в голове мелькало: «Я что, бомж? Я что, из своего дома бегу?»
Олег топтался рядом:
— Даш, ну подожди, не кипятись. Мама же не навсегда.
— Для тебя, может, и не навсегда, а для меня уже конец, — бросила она, застёгивая молнию.
Валентина Петровна стояла в дверях, не отходя. Наблюдала, как хищная кошка за мышью.
— Не забудь тапки свои, — язвительно заметила. — Я новые купила, тебе не подойдут.
Дарья резко захлопнула чемодан, едва не прищемив пальцы. Взяла пальто, шарф, бросила взгляд на мужа:
— Запомни, Олег. Это твой выбор.
Он хотел что-то сказать, но промолчал. И вот это молчание оказалось хуже любой пощёчины.
Дарья вытащила чемодан в коридор. Дверь захлопнулась за её спиной с таким гулом, что будто точку поставили.
У матери она оказалась поздним вечером. Мама, Татьяна Николаевна, женщина крепкая, с тихим голосом, только посмотрела на дочку и сразу поняла всё без слов.
— Опять твоя свекровь?
Дарья села на диван, зарылась в подушки и впервые за день заплакала.
— Мам… она меня выжила. А он… он на её стороне.
Татьяна Николаевна погладила дочь по волосам:
— Ну что ж. Значит, время расставлять точки над «i». Ты же понимаешь, квартира твоя. И выгнать тебя никто не может. Даже твой муж с мамой.
Дарья подняла глаза:
— Но ведь если он выбрал её, то какой смысл…
Мама вздохнула:
— Смысл в том, чтобы не дать себя растоптать.
На следующий день Дарья решила вернуться за вещами. Настроение было боевое. Она заранее позвонила коллеге-юристу, уточнила: квартира оформлена на неё по договору дарения от родителей, так что никаких шансов у «командирши» Валентины Петровны.
Она вошла в квартиру уверенной походкой. В коридоре стояли новые тапки свекрови, на вешалке висела её дублёнка.
— Здрасьте, — произнесла Дарья холодно.
Валентина Петровна вышла из кухни с тряпкой в руках.
— А ты чего явилась?
— За вещами. И вообще-то это моя квартира.
— Слушай, девочка, — резко сказала та, — не умничай. У меня сын здесь. Значит, и я здесь.
Дарья почувствовала, как внутри закипает.
— Ваш сын — гость. И вы — гость. А я — хозяйка.
Валентина Петровна шагнула ближе, глаза сверкали:
— Ты кто такая вообще? Думаешь, бумажка решает? Семья — это святое!
— Семья — это уважение, — парировала Дарья. — А вы этого слова даже не знаете.
Олег вышел из комнаты, зевая, в футболке. Вид у него был такой, будто всё происходящее — мелочь.
— Мам, Даш… ну хватит.
И вот тогда у Дарьи сорвало тормоза. Она схватила чемодан, открыла дверь и, глядя прямо свекрови в глаза, произнесла:
— Либо вы собираете свои вещи и уходите. Либо я вызываю полицию.
— Да ты с ума сошла! — закричала Валентина Петровна. — ВЫГНАТЬ меня?! Меня?!
— Да, — твёрдо сказала Дарья. — Из моего дома.
Олег дернулся:
— Даш, не надо…
— Надо, — оборвала его. — Надо наконец-то поставить точку.
Валентина Петровна бросила тряпку на пол, лицо её вытянулось от изумления. Она не привыкла, что ей кто-то перечит.
— Ах так… — прошипела она. — Тогда мы ещё посмотрим, кто кого.
И ушла в комнату, грохнув дверью.
Дарья осталась стоять в коридоре. Руки дрожали, сердце колотилось, но внутри впервые за долгое время появилось чувство силы.
Валентина Петровна ушла в комнату, но не сдалась. Несколько дней квартира напоминала поле боя. Тишина сменялась громкими стычками, запах её дешёвых свечек всё так же ел нос, а Олег по-прежнему изображал «я тут ни при чём».
Дарья больше не была той терпеливой девочкой. Она разговаривала жёстко, глядя прямо в глаза, и каждый раз напоминала: квартира её.
И вот в одно утро грянула последняя битва.
Дарья вернулась с работы и застала Валентину Петровну на телефоне. Та, сидя на диване, громко обсуждала:
— Да, Серёж, ну конечно, мы эту квартиру продадим. Деньги пополам — и тебе хватит на ипотеку, и нам с Олежкой на дачу. Что? Да у неё бумажка, но сын-то мой тут прописан. А прописка — это серьёзно.
Дарья застыла. В груди что-то оборвалось.
— Что вы сейчас сказали? — её голос прозвучал как удар хлыста.
Валентина Петровна вздрогнула, но быстро оправилась:
— А ты что подслушиваешь? Разговор семейный.
Дарья подошла ближе.
— Семейный? С кем? Со мной вы даже не посоветовались. А продавать мою квартиру вы решили за моей спиной?
В комнату вошёл Олег.
— Даш, ну что ты начинаешь? Мамка просто…
— Просто что?! — она повернулась к нему, и голос дрогнул от ярости. — Просто решила, что моя жизнь — это её дачный сарай?
Олег развёл руками, виновато глядя в пол.
— Ну, может, и правда лучше продать. Купим трёшку. Вместе.
Дарья почувствовала, как внутри у неё что-то щёлкнуло. Всё. Конец.
— Ты всерьёз думаешь, что я буду делить то, что мне подарили родители, с твоей мамочкой и её рыбацким зятем? — она усмехнулась, но в глазах блестели слёзы. — Нет, Олег. Тут и заканчивается наша история.
Она достала из сумки ключи и с силой бросила на стол один из них.
— Вот это твой ключ. Сегодня вечером тебя здесь не должно быть.
— Даш, ну ты что… — пробормотал он.
— Всё. Развод. — Она произнесла это так спокойно, что даже сама удивилась.
Валентина Петровна вскинулась:
— Да ты не имеешь права!
Дарья повернулась к ней, глядя прямо в глаза:
— Я имею право на всё в своём доме. А вы — никто. Собирайте чемоданы.
И впервые в жизни свекровь не нашла, что ответить.
Через неделю в квартире было тихо. Никаких запахов дешёвых свечек, никаких разговоров про ковры и гантели. Только привычный звук чайника и шелест страниц книги.
Дарья сидела на кухне, наливала себе чай, и впервые за долгое время чувствовала себя дома. Настоящей хозяйкой. Свободной.
И когда телефон высветил звонок от Олега, она просто нажала «отклонить».
Сердце не дрогнуло.
Вот это да.
Конец.