Это должен был быть самый счастливый день — наша хрустальная свадьба, идеальный праздник, который я готовила месяцами. Но он превратился в мой личный ад, когда муж отвел меня в сторонку и потребовал отдать его матери мой самый ценный подарок. «Маме они нужнее», — сказал он, глядя в пол. Унижение обожгло меня, как раскаленное железо. Но я не заплакала. Я собрала всю волю в кулак, вышла к гостям и разыграла такой спектакль, что моя свекровь сбежала с праздника, забыв и сумочку, и гордость. А муж впервые понял, что может потерять меня навсегда.
***
— Стасик, сокровище, мы точно в ваш новый коттеджный посёлок приехали, а не на выездное обслуживание ресторана «Пушкин»? — Голос Тамары Игоревны, свекрови, был пропитан таким количеством сахара, что у Алины на секунду заныли зубы. Она стояла у новенькой зоны барбекю, переворачивая ароматные стейки из мраморной говядины, и изо всех сил старалась сохранить на лице радушную улыбку. Сегодня их со Стасом пятая годовщина свадьбы. Хрустальная. И Алина хотела, чтобы этот день был идеальным.
Они отмечали праздник на участке у своего строящегося дома в элитном коттеджном поселке — месте, которое уже успело стать предметом гордости для Алины и источником вечного раздражения для её свекрови. Алина три месяца готовилась: сама спроектировала и разбила цветники на их новых сотках, превратив голый клочок земли в подобие английского сада. Весь вчерашний день мариновала мясо по рецепту известного шефа, испекла трехъярусный муссовый торт с зеркальной глазурью и полночи составляла сложные закуски, чтобы угодить всем гостям. Стол под молодой яблоней ломился от яств, в хрустальных бокалах играло солнце, а легкий ветерок доносил аромат роз и жасмина.
— Мам, ну ты как всегда, с комплиментом наперевес, — попытался отшутиться Стас, неловко поправляя воротник своей новой рубашки. Он видел, как напряглась жена, и поспешил ее обнять. — Алина у меня просто волшебница. Всё сама, представляешь?
Тамара Игоревна окинула стол критическим взглядом, задержав его на вазочках с черной икрой.
— Сама? Надо же. А я думала, кейтеринг заказали. Очень похоже. Ну, молодец, девочка, стараешься. Для пикника на стройке — просто шикарно. — Она произнесла это таким тоном, будто хвалила ребенка за криво слепленного снеговика. Затем она прошествовала к столу, поправляя свое вечернее платье из тяжелого шелка, которое на фоне недостроенного дома и лесов смотрелось совершенно инопланетно. Она пришла одна из последних, когда все гости уже собрались, чтобы её появление точно не осталось незамеченным.
Алина глубоко вздохнула, стараясь проигнорировать ядовитую шпильку. Не сегодня. Она не позволит ей испортить этот день. Вскоре приехал её отец, пожилой, но подтянутый инженер на пенсии. Он обнял дочь так крепко, что у нее захрустели кости.
— Доченька, с годовщиной вас! Пять лет — это уже срок! Я хочу, чтобы ты знала, как я горжусь тобой и вашей семьей. — Он смущенно кашлянул и протянул ей бархатную коробочку. — Это тебе. Не скромничай, открывай.
Алина с любопытством открыла крышку и ахнула. Внутри, на шелковой подушечке, лежали изящные швейцарские часы в винтажном стиле, с тонким кожаным ремешком и перламутровым циферблатом.
— Папа! Они… они же безумно дорогие! Откуда? — прошептала она, не веря своим глазам.
— Кое-что подкопил, кое-что с премии отложил. Давно хотел тебе что-то стоящее подарить, на память. Ты у меня одна, — смущенно проговорил он. — Носи на здоровье.
Алина, растроганная до слез, надела часы на запястье. Они идеально сели на её тонкую руку, поблескивая в лучах заходящего солнца. Гости восхищенно загудели, а Стас с гордостью поцеловал жену.
— Пап, спасибо! Это лучший подарок! — воскликнула Алина.
Она подняла глаза и встретилась взглядом со свекровью. Тамара Игоревна не смотрела на невестку. Весь её хищный, оценивающий интерес был прикован к маленькому блестящему предмету на её запястье. В её глазах плескалась такая неприкрытая, голодная зависть, что Алине на мгновение стало не по себе.
***
Конфликт с Тамарой Игоревной тлел давно, а вспыхнул с новой силой полгода назад. Тогда Алина и Стас вложили все сбережения в покупку участка за городом и, что стало последней каплей, взяли огромный потребительский кредит на начало строительства дома. Это была их общая, выстраданная мечта — сбежать из шумного и пыльного города, растить будущих детей на свежем воздухе, иметь свой собственный сад. Но для свекрови эта мечта стала персональным оскорблением.
«Вы что, решили меня в могилу свести?! Строительство?! — кричала она тогда в трубку Стасу, не стесняясь в выражениях. — Да это же бездонная бочка! Черная дыра, которая высосет из вас все деньги и все силы! Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Цены на материалы растут каждый день, рабочие обманут, стройка затянется на десять лет! И ради чего? Чтобы жить в грязи, вдали от цивилизации?»
Стас пытался что-то говорить про экологию, про будущее, про то, что это выгодное вложение, но мать его не слушала. Её волновало другое.
«А главное — вы же уедете! — перешла она на трагический шёпот. — Ты просто хочешь бросить меня здесь одну! Я тебя одна на ноги поставила, ночей не спала, а ты решил от меня сбежать за город, к своей Алине под юбку! Вместо того, чтобы помочь матери, купить мне путевку в санаторий, вы будете закапывать миллионы в эту землю!»
С тех пор любой разговор сводился к этому. Покупку участка и начало стройки Тамара Игоревна восприняла как предательство и с садистским удовольствием ждала, когда их «авантюра» провалится. Поэтому сегодня, видя накрытый стол и счастливых гостей на фоне недостроенного, но уже любимого дома, она не могла удержаться от ядовитых комментариев. Для нее это был не праздник, а очередной повод доказать сыну, какую фатальную ошибку он совершил.
Обойдя всех гостей, Тамара Игоревна снова подошла к столу и с видом эксперта взяла вилкой крошечный кусочек паштета из утиной печени...
— М-да, суховато, — вынесла она вердикт, едва попробовав. — Алина, милочка, где ты рецепт брала? В интернете? Там сейчас столько всего пишут, доверять нельзя. У меня есть проверенный рецепт, еще от моей бабушки. Там коньяк нужен и трюфельное масло, тогда текстура будет шелковая. Я тебе потом продиктую.
— Спасибо, Тамара Игоревна, я учту, — процедила Алина сквозь зубы. Её подруга Ира, сидевшая рядом, сочувственно сжала ей руку под столом.
Но свекровь было уже не остановить. Она прошлась по всем блюдам. Тарталетки с икрой были «банальными», салат с креветками и авокадо — «пресным», а стейки, над которыми Алина колдовала полтора часа, добиваясь идеальной прожарки, — «резиновыми».
— Стасик, сынок, у тебя же желудок слабый, — кудахтала она, отодвигая от него тарелку с мясом. — Не ешь это, будет изжога. Вот, лучше возьми огурчик. Он, надеюсь, хотя бы не горький?
Стас смущенно улыбался и пытался перевести все в шутку, но получалось плохо. Гости чувствовали напряжение и старались говорить на отвлеченные темы, но Тамара Игоревна, словно дирижер плохого оркестра, снова и снова возвращала все внимание на себя и свои «экспертные» оценки.
Когда дело дошло до торта, Алина уже была на грани. Она вынесла свое творение, покрытое глянцевой шоколадной глазурью и украшенное свежими ягодами, под аплодисменты гостей.
— Вау! Алинка, ты кондитер от бога! — восхитилась Ира.
— Выглядит потрясающе! — поддержал её отец.
Тамара Игоревна отрезала себе микроскопический кусочек, поднесла его к носу, понюхала и отложила вилку.
— Слишком много желатина, — безапелляционно заявила она. — Мусс должен быть воздушным, а этот стоит колом. И бисквит, чувствую, суховат. Нет, такое я есть не буду. Спасибо, я за фигурой слежу.
В наступившей тишине Алина почувствовала, как к горлу подкатывает горячий комок. Она столько сил, столько души вложила в этот праздник, а эта женщина методично, с садистским удовольствием, уничтожала всё, что ей было дорого. Она посмотрела на мужа в поисках поддержки, но Стас лишь виновато отвёл глаза и сделал большой глоток шампанского. В этот момент Алина поняла, что она одна в этой битве. Она взяла себя в руки, снова натянула улыбку и громко сказала:
— Что ж, Тамара Игоревна, очень жаль! Зато нам больше достанется! Друзья, кому добавки?
Гости с облегчением зашумели, разбирая торт. А свекровь, поняв, что её выпад не удался, поджала губы и снова устремила свой взгляд на часы, сверкающие на руке невестки. В её голове уже созревал новый, куда более коварный план.
***
Когда основная часть застолья подошла к концу и гости разбрелись по участку — кто-то пошел качаться на новых садовых качелях, кто-то играл в бадминтон, — Тамара Игоревна решительно подошла к сыну.
— Станислав, на два слова, — властно произнесла она и, не дожидаясь ответа, повлекла его за собой в дом. Они зашли в прохладную гостиную, и она плотно прикрыла за собой дверь.
— Мам, что случилось? Тебе нехорошо? — обеспокоенно спросил Стас.
— Мне нехорошо от того, что я вижу! — зашипела Тамара Игоревна, резко меняя тон с властного на трагический. — Сынок, ты что, ослеп? Ты не понимаешь, что происходит?
— Что происходит? Мы отмечаем годовщину, все веселятся…
— Все веселятся, а твоя мать сидит как оплеванная! Твоя жена… она же специально всё это устроила! Эта показуха с икрой, эти заморские блюда! Она хотела унизить меня, показать, какая она хозяюшка, а я, значит, так, сбоку припека! А подарок этот? Ты видел эти часы? Это же целое состояние! Её отец что, миллионер? Нет! Он просто хочет показать, что он для дочери ничего не жалеет, а мой сын, то есть ты, не способен обеспечить жену на таком уровне! Это же плевок в лицо всей нашей семье!
Стас ошеломленно смотрел на мать. Её лицо исказила гримаса обиды и злости, она театрально прижимала руку к сердцу.
— Мам, ну что ты такое говоришь? Папа Алины просто сделал ей подарок от души. При чем тут я?
— При том, сынок, что это унизительно! — голос Тамары Игоревны задрожал. — И куда она будет их носить? В своем огороде, с тяпкой в руках? Таким вещам нужен свет, нужен статус! Это же не просто часы, это украшение! Это как носить соболиную шубу в коровнике! Кощунство!
Она сделала паузу, давая словам впитаться в сознание сына, а затем подошла к нему вплотную и заглянула в глаза с мольбой.
— Стасик, сыночек мой… Ты же знаешь, у меня скоро юбилей. Шестьдесят лет. Я всю жизнь на тебя положила, одна тебя тянула, во всем себе отказывала… А сейчас… Мне так хочется хоть раз в жизни почувствовать себя королевой. Эти часы… они бы так подошли к моему новому костюму… и к цвету глаз…
— Мама, ты предлагаешь мне… попросить Алину отдать тебе её подарок? — недоверчиво пробормотал Стас. — Это подарок от её отца!
— А я твоя мать! — воскликнула Тамара Игоревна. — Кто для тебя важнее? Жен сегодня одна, завтра другая, а мать у тебя одна на всю жизнь! И потом, это же не просто так. У нас в роду, по линии твоего деда, была такая традиция. На большие семейные праздники младшие всегда должны оказывать уважение старшим, делать им ценные подношения. В знак почтения. Чтобы показать, что они чтят свои корни. Ты скажи ей, что это наша старинная семейная традиция. Что неприлично отпускать старшую родственницу, главу семьи, с праздника с пустыми руками. Она же у нас такая, «правильная», традиции уважает. Пусть проявит уважение к матери мужа. А я ей потом… что-нибудь куплю. Брошечку какую-нибудь.
Стас молчал, переваривая услышанное. Он понимал весь абсурд и всю дикость этой ситуации. Он знал, что никакой такой традиции у них в роду никогда не было. Но он смотрел на заплаканное, просящее лицо матери, на её дрожащие руки, и чувствовал, как привычное чувство вины и долга сковывает его волю. Он с детства не мог ей отказать. Она мастерски умела давить на самые больные точки, вызывая в нем ощущение, что он вечно ей что-то должен.
— Ну, сынок… ну, пожалуйста… — прошептала она. — Ты же мой единственный защитник. Для меня это так важно…
— Ладно, — выдохнул он, чувствуя себя последним предателем. — Ладно, мам. Я поговорю с ней. Я что-нибудь придумаю.
— Вот и умница, мой мальчик, — тут же просияла Тамара Игоревна, мгновенно смахнув слезы. — Я знала, что на тебя можно положиться. Иди, поговори. И не тяни.
***
Стас вышел из дома, как в тумане. Солнце уже садилось, окрашивая небо в розовые и оранжевые тона. Гости смеялись, музыка тихо играла, и весь этот праздник, который еще час назад казался ему таким прекрасным, теперь вызывал тошноту. Он нашел Алину у клумбы с розами. Она срезала несколько цветов для букета, который хотела подарить на прощание своей пожилой тете. Алина выглядела умиротворенной и счастливой. От этого Стасу стало еще хуже.
— Алин, — позвал он неестественно бодрым голосом. — Пойдем на минутку в теплицу, я тебе кое-что показать хочу.
— Что-то срочное? — удивилась она. — Я только тете Вале букет соберу…
— Да, срочное. Это на секунду, — настаивал он, беря её за руку.
Его ладонь была холодной и влажной. Алина почувствовала неладное, но покорно пошла за ним. Они зашли в их новую, пахнущую свежим деревом и землей теплицу, где наливались соком первые помидоры. Это было место гордости Алины, её маленький рай.
— Что случилось, Стас? У тебя лицо такое, будто ты привидение увидел, — сказала она, внимательно глядя ему в глаза.
Он мялся, переступал с ноги на ногу, не зная, как начать.
— Алин, тут дело такое… деликатное… В общем, мама скоро уезжает…
— Ну, наконец-то, — не сдержалась Алина. — Скатертью дорога. Ей салат с собой завернуть? Тот, который «пресный»?
— Алин, не язви, пожалуйста, — поморщился Стас. — Дело серьезное. Понимаешь… у нас в семье есть одна старая традиция… Очень старая. Ещё от прадеда.
Он говорил и сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос.
— Какая еще традиция? — насторожилась Алина. — За пять лет я что-то о ней не слышала.
— Ну, она такая… не для всех. В общем, суть в том, что… нехорошо, когда старший и самый уважаемый член семьи, ну, в данном случае, моя мама… уезжает с большого праздника без подарка. Это знак неуважения.
Алина молча смотрела на него, и её глаза, только что светившиеся теплом, становились холодными, как лед.
— Подарок? Твоя мама, которая приехала с пустыми руками, обхаяла всю мою еду, весь мой труд, должна уехать с подарком? С нашего праздника? Ты серьезно?
Стас почувствовал, что теряет почву под ногами, и решил пойти ва-банк. Он выпалил на одном дыхании:
— Да! И… в общем, мама сказала… ей очень понравились твои часы. Которые папа подарил. Она говорит, они ей под цвет глаз подходят. Короче… Алин… подари ей свои часы.
Он замолчал, не смея поднять на неё взгляд. В теплице повисла такая тишина, что было слышно, как гудит шмель за стеклом. Алина не кричала. Она не плакала. Она просто смотрела на мужа, и в её взгляде было столько презрения и разочарования, что ему захотелось провалиться сквозь землю.
— Повтори, — произнесла она тихо, почти шепотом, но от этого шепота у Стаса по спине пробежал холодок. — Повтори, что ты сказал.
— Ну… подари маме часы… — промямлил он. — Ей нужнее, она женщина статусная, будет их выгуливать. А тебе зачем они на даче? Ты же всё равно в земле копаешься…
В этот момент что-то в Алине сломалось. Та последняя капля, которая держала плотину её терпения. Но вместо истерики пришла ледяная, звенящая ярость. Она вдруг поняла всё: и фальшивые слезы свекрови, и нелепую «традицию», и жалкую трусость своего мужа. Она смотрела на него, на мужчину, которого любила, и видела перед собой лишь маменькиного сынка, бесхребетное существо, готовое продать и предать её по первому щелчку пальцев своей родительницы. И она решила. Хватит. С неё хватит.
— Хорошо, — сказала она неожиданно спокойно. — Ты прав. Традиции нужно чтить. Пойдем к гостям.
***
Алина вышла из теплицы совершенно другим человеком. Ушла мягкая, улыбчивая хозяйка вечера, а на её месте появилась леди с прямой спиной и стальным блеском в глазах. Стас поплелся за ней, ничего не понимая. Он ожидал скандала, слез, чего угодно, но не этого ледяного, пугающего спокойствия.
Она подошла прямо к центру лужайки, где за столом сидела её свекровь в окружении нескольких оставшихся гостей, и громко хлопнула в ладоши, привлекая всеобщее внимание.
— Минуточку внимания, дорогие гости! — её голос звенел, как натянутая струна. — У нас тут произошло небольшое семейное чудо, и я не могу не поделиться с вами этой радостью!
Тамара Игоревна удивленно подняла на неё глаза. Стас замер за спиной жены, предчувствуя катастрофу.
— Тамара Игоревна! Дорогая моя! — Алина подошла к свекрови и взяла её за руки. Та брезгливо попыталась их выдернуть, но Алина держала крепко. — Стас мне только что раскрыл ваш невероятный сюрприз! Признаться, я даже не знала о такой прекрасной, такой аристократической традиции в вашей семье! Я до слез растрогана, правда!
— Какой сюрприз? Какая традиция? — пролепетала ошарашенная свекровь.
— Ну как же! — воскликнула Алина, и в её голосе зазвучали нотки восторженной театральности. — Передавать в день хрустальной свадьбы сыну и невестке фамильные драгоценности! В знак полного и окончательного принятия невестки в семью! Это же так… так по-настоящему! Так благородно!
Алина отпустила её руки и сделала шаг назад, картинно сложив ладони у груди. Её взгляд был прикован к старинной броши с крупным аметистом, которая украшала платье свекрови.
— Я всегда, с первого дня нашего знакомства, восхищалась вашей фамильной брошью, Тамара Игоревна! — продолжала Алина, не давая никому вставить ни слова. — Той самой, что досталась вам от вашей бабушки, а ей — от её. Это же не просто украшение, это история вашего рода! И то, что вы решили именно сегодня, в нашу пятую годовщину, передать эту реликвию мне, вашей невестке… это для меня высшая честь!
Она замолчала и протянула руки, сложенные лодочкой, прямо к груди оцепеневшей свекрови.
— Спасибо вам… мама!
Последнее слово она не просто сказала, а почти пропела, впервые в жизни назвав так эту женщину. И в этом «мама» было столько яда и сладкой мести, что Тамара Игоревна отшатнулась, будто её ударили.
На поляне повисла мертвая тишина. Гости, разинув рты, переводили взгляд с Алины на её свекровь. А Тамара Игоревна сидела белая как полотно, её рот беззвучно открывался и закрывался, как у вытащенной на берег рыбы. Она смотрела на сына, и в её взгляде не было ничего, кроме обещания страшной кары.
**
Стас нутром почуял, что попал в эпицентр урагана, который сам же и вызвал. Он бросился к жене, цепляясь за её руку, как утопающий за соломинку.
— Алина! Милая, ты… ты, наверное, не так меня поняла! Я же совсем не это имел в виду! — мямлил он, покрываясь красными пятнами. — Я говорил про другое… про подарок… от нас…
Алина медленно опустила руки и подняла на него глаза, полные мастерски сыгранной обиды и боли.
— Как… не так? — прошептала она так, чтобы слышали все. — Значит… подарка не будет? И броши тоже?
Она спрятала лицо в ладонях, и её плечи затряслись в беззвучных рыданиях.
— Боже, какой позор… какой стыд… — доносилось сквозь её пальцы. — А я-то, дура, подумала… Раз я должна отдать твоей матери свои новые часы, подарок от папы… то и она мне что-то взамен… Ты же сам сказал «традиция»… Ох, я всё перепутала… Я такая глупая…
Всё. Сцена была отыграна. Идеально. Теперь всё встало на свои места. Возмущенный гул пронесся среди гостей. Все взгляды — осуждающие, презрительные, недоумевающие — были устремлены на Тамару Игоревну и её сына. Тетя Валя громко ахнула и перекрестилась. Отец Алины медленно поднялся из-за стола, его кулаки были сжаты добела.
Свекровь поняла, что попала в ловушку. В кабалистический переплет, как говорила её бабушка. Она была публично унижена и выставлена жадной, мелочной интриганкой.
— Милочка… — наконец выдавила она из себя еле слышно, её лицо пылало. — Стасик, наверное, тоже что-то напутал… Я ведь… я ведь просто похвалила твои часики… Сказала, что хотела бы себе такие же когда-нибудь купить… Я и не думала просить подарить мне их… Это всё… это просто недоразумение… Путаница…
Она вскочила со своего места так резко, что опрокинула бокал с недопитым шампанским.
— Да и вообще… я уже домой собиралась… что-то голова разболелась. Так что я пойду, пожалуй… А ты, Алина, не расстраивайся. — Она бросила затравленный взгляд на сына, потом на разъяренного свата, и, не говоря больше ни слова, почти бегом бросилась к калитке. В спешке она забыла на стуле и свою сумочку, и дорогой кашемировый палантин. Через минуту послышался визг шин уезжающего такси.
Вечеринка была безнадежно испорчена. Гости, пробормотав смущенные поздравления, стали быстро расходиться. Отец Алины подошел к дочери, обнял её, а уходя, бросил на Стаса такой взгляд, что тот съежился. Когда за последним гостем закрылась калитка, на участке остались только они вдвоем, в оглушающей тишине, среди остатков неудавшегося праздника.
***
Алина молча собирала грязную посуду со стола. Её движения были резкими и выверенными. Стас стоял рядом, не зная, что сказать.
— Алин… прости… — наконец выдавил он.
Она остановилась и медленно повернулась к нему. В её глазах больше не было ни слез, ни обиды. Только холодная, отчужденная сталь.
— Это. Был. Последний. Раз, — произнесла она, чеканя каждое слово и упираясь ему пальцем в грудь. — Еще одна такая выходка от твоей маменьки, с твоей подачей, и ты поедешь утешать её в статусе моего бывшего мужа. С одним чемоданом. В ту самую квартиру с недоделанным ремонтом.
— Алин, ты чего? Какой развод? Я же просто…
— Ты просто тряпка! — перебила она его, её голос сорвался на крик. — Бесхребетный маменькин сынок! Она напела тебе в уши, а ты и рад стараться, побежал исполнять, предав собственную жену в день нашей годовщины! Ты хоть понимаешь, что ты сегодня сделал? Ты унизил меня! Ты унизил моего отца! Ты попытался отобрать у меня его подарок!
Она отступила на шаг, переводя дыхание.
— Не разочаровывай меня больше, Стас. Не доводи до греха. Я и так на грани. Твоя мать у меня уже вот где, — она провела ребром ладони по горлу. — Я люблю тебя, но себя и свое достоинство я люблю сильнее. Если ты не можешь быть мне каменной стеной, то не будь хотя бы камнем на шее. Ты меня понял?
Он попятился, ошеломленный её напором и ледяной яростью. Он никогда не видел её такой. Он что-то промычал в ответ и, развернувшись, вышел на террасу. Было до одури обидно, что жена разговаривает с ним как с нашкодившим школьником, еще и разводом грозится. А всё мама! «Спасибо» ей огромное! Знает же, что он не может ей отказать, и пользуется этим без зазрения совести.
Поддавшись эмоциям, он достал из кармана мобильный и увидел двадцать пропущенных от матери. В ту же секунду телефон снова зазвонил. Он нажал на кнопку приёма.
— Станислав, это что такое было?! — раздался в трубке визг матери. — Что за цирк твоя мегера устроила? Да я её!.. Она теперь точно должна мне эти часы! В качестве компенсации за моральный ущерб!
И тут случилось то, чего не случалось никогда. Стас, который прежде не смел на мать даже голоса повысить, заорал. Заорал так, что на соседнем участке испуганно тявкнула собака.
— НИЧЕГО ОНА ТЕБЕ НЕ ДОЛЖНА! КОГДА ТЫ УЖЕ УСПОКОИШЬСЯ, МАМА?! ТЕБЕ ВСЁ МАЛО?! Хватит лезть в нашу жизнь! Хватит пытаться всё контролировать! Ты сегодня чуть не разрушила мою семью из-за своей жадности и своих дурацких манипуляций! Я сегодня чуть жену не потерял по твоей милости! А я, между прочим, её люблю! Учти, еще один раз ты станешь причиной нашей ссоры, и я забуду, что у меня есть мать! Поняла меня?!
Он, не дожидаясь ответа, с силой нажал «отбой». Мать тут же начала перезванивать, но он сбросил вызов и заблокировал её номер. Дыша тяжело, он вернулся в дом. Алина стояла у окна. Она всё слышала.
— Дверь на террасу была открыта, — тихо сказала она.
Он молча подошел к ней. Она смотрела на него долго, изучающе, а потом вдруг обняла. Крепко, как тогда, у алтаря, пять лет назад. Он уткнулся носом в её волосы, пахнущие розами и дымком, и впервые за много лет почувствовал себя не сыном, а мужчиной. Он понял, что у их брака, у их хрустальной, такой хрупкой годовщины, всё-таки появился шанс на долгую жизнь.