"Остров Сахалин" Веркина – это как будто он пересказал в своей манере "Остров Сахалин" Чехова. То есть представьте, что та же самая каторга с теми же самыми средневековыми дикостями и порядками, которые вызывают беспорядки, расположена на том же самом острове, только после ядерной войны, в которой выжила одна лишь Япония.
Остров Сахалин
Эдуард Веркин
Возрастные ограничения: 18+
Год выхода издания: 2022
Издательство: Издательство «Эксмо»
Бумажных страниц: 480
Рассказчик: Олег Булдаков
Длительность: 15 ч. 36 мин.
О чём?
О том, что будущее будет.
"Когда в прахе дней и в бессмысленном беге суеты ты замечаешь мелочь, на первый взгляд бестолковую и бездарную, но непостижимым образом притягивающую к себе внимание, это значит, что будущее посылает тебе телеграмму о скорой и непременной встрече."
Футуролог Сирень, японка с русскими корнями, приезжает на Сахалин практически с теми же целями, что в своё время доктор Чехов. Это не инспекция, это исследование. Только Чехов не интересовался, что думают о будущем заключённые и ссыльные. А Сирень задаёт этот вопрос всем своим респондентам.
Каторжный остров – место опасное, поэтому девушке выделяют сопровождающего Артёма, прикованного к багру – и происхождение этой своеобразной касты так же интересно, как и происхождение прикованных к тачке, которых описывал в своё время ещё Чехов.
Конечно, такую экспедицию приятной прогулкой не назовёшь, но с каждым днём путешествие становится всё опасней, пока не разражается настоящая катастрофа.
Что хорошо
Начну с обезоруживающего: абсурд и бесконечность как орудие изменения личности. Книга, которая начинается незатейливым путешествием с приключениями, перерастает в нечто большее – в осмысление современной действительности, в предупреждение и предвидение катастрофы.
"...ничто так не подавляет психику и не смиряет сознание, как абсурд и бесконечность... "
Читая главы, написанные от лица героини, я всё время вспоминала книгу "Дочь самурая" Эцу Сугимото – у Веркина здесь очень точное описание японской сдержанности, причём именно женского её варианта. Голубоглазая Сирень оставляет впечатление удивительной собранности, мужества и находчивости.
"Ты же знаешь, за воротами райского сада еще жив единорог. Ты знаешь, за воротами райского сада тебя еще ждет единорог. И гвозди блестят, до сих пор как новые, я видел это. Они отлиты из звездной меди, они светятся в темноте. Милая моя девочка, почему же ты еще веришь в звездную медь?"
Артём и его воспитатель и друг Чек – русские, и мы восхищаемся тем, что в нечеловеческих условиях Сахалина они оба не утрачивают человечности, несмотря на то, что живут здесь всю жизнь или очень большую её часть.
"Условия содержания лишь ускоряют процесс озверения. Человек видит себя в зеркале других людей, только через других он и становится человеком. Будучи лишен своего отражения, он быстро возвращается к своему естественному состоянию. Плоть сдается, спрятанная под ней скверна выходит из-под контроля и трансформирует тело в соответствии с душой."
Очень интересный персонаж – Ёрш, немой мальчишка-альбинос, прибившийся случайно, но, как любой ребёнок, вносящий в жизнь не только дополнительные трудности, но и большую радость. И он, и дети-корейцы впоследствии будут причиной неразрешимого конфликта.
И, конечно, нельзя обойти фигуру поэта. Сиро Синкай – это действительно важный персонаж, остов всего строения, на цитате из стихотворения которого (я привела её выше) держится всё повествование – о девочке и единороге.
"Восток начинал сиять, вода наливалась золотом, и за минуту до восхода солнца на горизонте возникали фантомы. Порой это были города, возносившиеся шпилями к небу, порой панорамы давнишних сражений, в которых сшибались и горели парусные суда, а иногда образы небывалых огромных зверей, шагавших по уходящим к небу равнинам. Туши мертвых китов, остовы кораблей, острова дохлых рыб и мусора, разложившихся гигантских кальмаров и скелеты неведомых тварей, освещенные восходящим солнцем, проплывали мимо, течения волокли вдоль горизонта прекрасный умерший мир. Как в театре теней. Свое первое стихотворение я придумал, глядя на мертвого белого кита, плывущего кверху брюхом".
Поразительно, но книга максимально оптимистичная. Как это удаётся Веркину, я не знаю, но даже финал, где почти все умерли и уж точно все без исключения пострадали, оказывается наполнен поэзией надежды.
Странная наука футурология, над которой смеялись в преддверии первой катастрофы и не слишком-то верили перед второй, оказывается востребована, когда будущее под угрозой, когда художественные книги никто не читает, а поэзию никто не понимает.
Самой важной в книге мне кажется чеховская мысль о том, что исправление людей не может происходить в нечеловеческих условиях. Если с людьми обращаться по-скотски, они и становятся животными. Понятно, что преступники должны нести наказание, но это не значит, что над ними непременно следует издеваться. Об этом вся книга.
Но при этом некоторые элементы доброго юмора и острой сатиры делают текст менее мрачным, но при этом более современным и актуальным. Вот, например, какой пассаж о чиновниках:
"Я давно заметила одну особенность – многие чиновники средней руки обожают философствовать вслух. Они точно ждут слушателя, и стоит тебе только появиться, как чиновник начинает рассуждать про смысл бытия, предназначение человека и тяжелый крест, причем это всегда заканчивается непременной жалобой на скудное содержание."
Мы понимаем, что вторая катастрофа вызвана не землетрясением как таковым, не вырвавшимся мобильным бешенством, а отвратительными порядками на каторжном острове, невыносимыми условиями существования людей, доведённых до скотского состояния. Даже поэт может превратиться в чудовище (и в этом смысле последняя глава пробирает до косточек, до кончиков).
"Вымирания случались всегда. Но это не конец, это начало! Это освобождение места, эволюция. Земля сбрасывает кожу, время пришло. Резец Господний рассек одряхлевшую плоть, она отваливается гниющими кусками, осталось недолго. Время идет быстрее. Пермское вымирание длилось сто тысяч лет, сейчас все стремительнее и стремительнее, мы прекрасные ученики. Сегодня Господу не надо возиться с бактериями и подгонять метеориты, сегодня у него есть мы. Мы эффективнее метеоритов и быстрее бактерий, мы быстренько справились с заданием."
Интересный момент: когда Сирень наблюдает за толпой, поражённой мобильным бешенством, она замечает, что инфицированные даже в толпе ведут себя индивидуально: одни более агрессивны, другие менее, и только вместе, только соединяясь в стаю, они становятся смертельно опасны.
Вторая важная мысль – это мысль о будущем. Я вынесла её в самое начало своего рассказа: будущее будет даже после ядерной зимы, после эпидемии мобильного бешенства, после гибели птиц.
" Будущее должно быть непременно светлым. Разве кому-то нужно другое?"
Сразу вспомнилось из "Сороки": будущее пахнет сиренью. Быть может, Сиренью? Кстати, приятно было обнаружить в этой книге зачатки "Сороки на виселице" не только в проблеме отсутствия птиц и разговорах о будущем, но и в эпилоге, когда речь зашла о межзвёздных путешествиях. У Веркина в каждом романе есть вот такие зацепки – нити к следующему или послеследующему тексту.
– Ты знаешь, что между небом и землей натянуты канаты? – спросил Чек. – Да, что-то слышала. Нити Хогбена, если не ошибаюсь. Их открыли еще до Войны. – За две недели до первого удара, – уточнил Чек. – Я помню, я был там, на Русском, там чудесные подземелья…
И, конечно, безумно приятно было по тексту отслеживать аллюзии на Чехова, в том числе на знаменитый кожаный плащ (или макинтош). Если помните, я показывала вам его фото из ялтинского музея:
"Потом я примерила плащ, потому что время его настало... Прибавила карманов, в том числе и потайных, – карманы в путешествии вещь неоспоримо важная. Хотела приделать эполет, но вовремя спохватилась..."
Что не так
Пару раз по тексту попадались нестыковки, например, Сирень выбрасывает слиток в море, а потом расплачивается им с помощником капитана, а потом вытаскивает его из макинтоша, прежде чем отдать его негру. Какой-то неразменный слиток? Сам собой возвращается к хозяину? Но тогда он должен, по идее, возвратиться к своему первому хозяину – патеру?
Итог
Книга увлекательная, захватывающая. Я слушала, чтец понравился. Так что можно и читать, и слушать – всё хорошо, главное, не пропустить эту вещь и обязательно с ней познакомиться! Я вот себе бумажную книгу в библиотеку приобрела, потому что такие книги надо обязательно иметь под рукой. Читайте, друзья. Это действительно та самая книга, которая вызывает катарсис. Их таких очень мало на свете.
И, видимо, именно потому, что параллельно с Веркиным читала Толстого (для марафона), сделала потрясающее для себя открытие: они похожи масштабом таланта. И оба чем дальше, тем многословней становятся, и это не графомания, конечно. Просто мыслей и чувств так много, что они не умещаются в компактные произведения. Заметьте: и у Толстого, и у Веркина романы со временем всё объёмней, содержат всё больше отвлечённых рассуждений.
И вот вам напоследок довольно спорная цитата:
«Мир одряхлел, с него слезла кожа… Кровь, живая и веселая, превратилась в закисшую брагу… Знаете, Сирень, последние предвоенные годы были ужасны, и многие это понимали. Все разваливалось. Деревья замедляли рост, земля не давала всходов. Люди теряли веру. В себя, в Бога, в смысл и предназначение. Я видел, как исчезали и осмеивались герои, как мир заполнялся трусами, ворьем и тараканами. Мир заплесневел, и ему требовалось очищение. Пройдет немного лет, и люди поставят золотой памятник Оппенгеймеру, давшему человечеству меч!»
Остановите меня! Потому что я готова цитировать и цитировать – там есть, что.
Книга японки, которую упоминала выше (очень советую):
В книжном клубе будем обсуждать оба "Острова Сахалин" (Чехова и Веркина) 19 сентября, в пятницу, в 18 часов. И на заседание согласился прийти Эдуард Веркин! Присоединяйтесь!