Катя стояла у окна и смотрела вниз, во двор новостройки. Серые одинаковые машины, пара стариков на лавочке, дети с самокатами — обычная московская картинка. Но для неё это был целый мир: наконец-то она жила в своей, подчёркиваю, своей квартире. Не в съёмной, не у родителей, не с кем-то "на птичьих правах".
Димка, муж, копошился на кухне — ставил чайник. Молодец, конечно: тихий, спокойный, без лишних выкрутасов. Но если честно, характер у него такой… "ни рыба, ни мясо". Вот его мама, Валентина Петровна, совсем другое дело: там голос как сирена МЧС, слышно с подъезда. Катя её побаивалась, хотя старалась виду не показывать.
И ведь всё у них шло нормально. Жили, обустраивались, ипотека ещё не успела их съесть, потому что Катя умудрилась купить эту квартиру задолго до свадьбы. Её однушка на юго-западе — подарок самой себе, выстраданный кредитами и подработками. Потом, недавно, внезапно свалилось наследство — двухкомнатная квартира от тётки. Её они решили оставить себе, а однушку Катя сдаёт. И вот тут началось.
Вечером, как водится, позвонила свекровь:
— Катюша, мы завтра с Алёной к вам заскочим. Посидим, поговорим. Я салатика принесу.
Катя внутренне напряглась. Знала она эти "поговорим". Салатик — это прикрытие.
На следующий день всё и вскрылось.
Валентина Петровна вошла, как хозяйка квартиры: ботинки прямо в коридоре к стенке шлёпнула, сумку на стул, голосом командным:
— Ой, как у вас чистенько, прямо музей! Катя, молодец.
Алёна за ней, двадцатипятилетняя барышня в кедах и с телефоном в руках. Лицо у неё было такое, будто она делает одолжение, просто находясь здесь.
Сели за стол. Катя чай разливает, старается улыбаться. Но в воздухе повисла та самая густая пауза, когда понимаешь — сейчас начнётся.
И правда.
— Катюша, — протянула Валентина Петровна, скрестив руки на груди, — мы тут с Алёночкой подумали. У вас ведь две квартиры?
Катя замерла, ложечку в чашке так и не докрутила.
— Ну… да.
— Так вот, — вмешалась Алёна, даже не отрываясь от телефона, — я же сейчас с подружкой снимаю. Дорого, да и тесно. А у тебя однушка простаивает, ну, сдаётся. Зачем чужим людям? Родственникам нужнее.
Катя поставила чашку. Чётко, на стол.
— Она не простаивает. Она сдаётся. Я плачу ипотеку.
Валентина Петровна улыбнулась так, что мороз по коже:
— Ну ипотека — это временно. А Алёне жить где-то надо. Ты же понимаешь: семья — это святое. Надо помогать.
— Подождите, — Катя сглотнула. — Квартира моя. Купленная до брака. Это моя личная собственность.
Алёна фыркнула:
— Ну и что? Какая разница, до или после. Ты же теперь часть семьи. А я — сестра твоего мужа. Значит, тоже как бы сестра тебе. По-родственному поступи.
У Кати внутри будто искра щёлкнула. Она знала: вот оно, настоящее лицо.
— Алёна, — произнесла она медленно, — я за эту квартиру пять лет пахала. Работала по ночам, экономила на еде, на одежде. Никто мне не помогал. Никто. Это моё.
Валентина Петровна откинулась на спинку стула, вздохнула театрально:
— Вот так? После всего, что я для вас сделала? Я сына воспитала, вырастила, сил не жалела. А теперь невестка мне в глаза говорит: "Это моё!" Ты что, Катя, чужая нам, что ли?
— Я не чужая, — голос Кати дрогнул, но она собралась, — но у меня есть границы. Моя квартира — это мои границы.
Повисла тишина. Алёна перестала тыкать в телефон и посмотрела на Катю уже без ухмылки.
— Слышишь, мам, — процедила она, — жадная она. Сдаёт чужим, а родной сестре не даёт.
— Я не жадная, — резко ответила Катя, и сама удивилась, как у неё повысился голос. — Я умная. И я устала слушать, что я кому-то что-то должна.
Валентина Петровна вскочила.
— Дима узнает — посмотрим, что он скажет!
— Пусть узнает! — Катя тоже поднялась, чувствуя, как трясутся руки. — И знаешь что? Вы сейчас уходите.
И тут случилось то, чего Катя сама от себя не ожидала: она пошла к двери и распахнула её.
— Пожалуйста, на выход.
Алёна ахнула:
— Ты меня что, выгоняешь?!
— Да. Вы обе — вон.
Свекровь зашипела, будто кот под ногами:
— Это ещё не конец, Катюша.
Они ушли с громким хлопком двери. Катя прислонилась к косяку, сердце колотилось так, будто она пробежала марафон.
Телефон в руке завибрировал: "Дима". Она глотнула воздух. Сейчас всё решится.
Дима приехал поздно, как всегда: у него на работе вечно "срочные дела", "клиенты" и "срочные планёрки". Катя уже сидела на диване, ноутбук выключен, руки холодные — ждала, как на экзамене.
Он зашёл, поставил сумку, кроссовки ногой скинул.
— Привет, котёнок. Чего ты такая?
Катя вдохнула. Решила сразу, без предисловий:
— Твоя мама с Алёной приходили.
— И что? — Дима снял куртку, потянулся к холодильнику.
— Требовали, чтобы я отдала Алёне мою квартиру.
Он замер, держа бутылку кефира.
— Серьёзно?
— Да. Прямо в лицо. Сначала вежливо, потом уже в приказном порядке. Я их выгнала.
Дима прикрыл глаза ладонью, вздохнул.
— Ну зачем ты… Выгнала… Надо было поговорить.
У Кати внутри вспыхнуло.
— Ты серьёзно?! Они пришли требовать мою квартиру. МОЮ, Дим! И ты считаешь, что я должна была "поговорить"?
Он сел на стул, развёл руками.
— Ты понимаешь, мама… Она такая. Она думает, что так правильно.
— А ты? — Катя посмотрела прямо в глаза. — Ты тоже так думаешь?
Он отвёл взгляд. Долго молчал.
— Нет, — тихо сказал он. — Но я не хочу войны.
Катя вскочила.
— А я уже в ней! Ты понимаешь? Они мне объявили войну.
Тишина. Тяжёлая, как в больничном коридоре.
Через пару дней ситуация только хуже стала. Валентина Петровна звонила каждый день. Иногда "невзначай":
— Катюша, а ты знаешь, что родня должна держаться вместе?
Иногда в лоб:
— Ты эгоистка. Думаешь только о себе. Моя Алёнушка скитается по съёмным углам, а ты деньги гребёшь с чужих.
Алёна вела себя ещё наглее. Написала Кате в WhatsApp:
— У меня всё решено, я к тебе заселяюсь в конце месяца. Договорись со своими арендаторами, пусть съезжают.
Катя чуть телефон не разбила об стену.
Дима держался нейтралитета. Вечером садился с ноутбуком, "работал". А Катя сидела и чувствовала, что у неё почва из-под ног уходит. Она всё чаще ловила себя на мысли: "А если он встанет на их сторону?"
Кульминация случилась в субботу.
Они с Димой только вернулись из магазина, тащили пакеты. И тут — звонок в дверь.
Катя открывает — и чуть не выронила пакет с картошкой. На пороге стояли Валентина Петровна и Алёна. С чемоданом. Настоящим, здоровенным, красным, на колёсиках.
— Мы решили, — заявила свекровь, даже не здороваясь. — Алёна пока у вас поживёт. Так будет правильно.
Катя онемела.
— Что значит — "решили"? Это моя квартира!
Алёна ухмыльнулась:
— Ну ты же жена моего брата. А я его сестра. Значит, я имею право.
И толкнула чемодан прямо в прихожую.
У Кати сдали нервы.
— Да ты офигела?! — она схватила чемодан и с силой выкатила обратно за дверь. — Собирай свои права и катись!
Алёна вскрикнула:
— Ты что, с ума сошла?!
— Совсем, — холодно сказала Катя. — Иди снимай дальше.
Валентина Петровна шагнула вперёд, лицо красное, губы дрожат.
— Да как ты смеешь?! Я на тебя годы жизни положила, терпела твой характер, думала — дочка почти! А ты меня с порога выгоняешь?!
— Я тебе не дочка, — Катя почти закричала. — Я тебе чужая женщина! Запомни это!
Тут вышел Дима. Увидел чемодан, мать, сестру, жену с перекошенным лицом.
— Так, что происходит?
— Мы с Алёной переезжаем, — заявила Валентина Петровна. — А твоя жена…
— Никуда вы не переезжаете, — перебил Дима неожиданно жёстко. — Мама, Алёна, уходите.
Все замерли. Даже Катя.
— Димочка, — Валентина Петровна сменила тон на жалостливый, — ты что, против родной матери?
— Я не против, — он говорил тихо, но уверенно. — Но квартира Кати — это её. И точка.
Алёна зашипела:
— Значит, ты против нас?!
— Я за себя и за жену. Уходите.
Секунду казалось, что сейчас Валентина Петровна ударит его по лицу. Но она лишь выпрямилась, схватила чемодан и процедила:
— Это не конец. Ты ещё пожалеешь.
И хлопнула дверью.
Катя осела прямо на пол, дрожала. Дима подошёл, обнял.
— Всё. Всё. Я с тобой.
Но в её голове уже вертелось: "Они так просто не отстанут. Они пойдут дальше. Они будут давить".
И она знала: следующий шаг придётся делать ей самой.
Неделя тянулась вязкой резиной. Катя ждала удара. И он пришёл.
Вечером в почтовом ящике лежал конверт. Серьёзный такой, с гербовой печатью: "Претензия в досудебном порядке". Катя открыла и обмерла: в бумаге сухим языком было написано, что гражданка такая-то (Валентина Петровна) считает, что квартира Кати должна быть признана совместно нажитым имуществом, так как она "используется в интересах семьи" и "влияет на имущественное положение сына".
Катя сидела на кухне с этим листом, пальцы дрожали. Дима пришёл с работы, увидел.
— Вот, — она протянула бумагу. — Началось.
Он прочитал, нахмурился.
— Это бред. Квартира твоя, куплена до брака.
— Да, — горько усмехнулась Катя. — Но они будут тянуть нервы.
И тянули. Звонки, сообщения, угрозы:
— В суд пойдём!
— Всех знакомых подключим!
— Мы тебя на чистую воду выведем!
Катя вдруг поняла: она больше не боится. Наоборот — устала так, что готова была сама всё поставить точку.
Кульминация случилась в воскресенье. Катя сама пригласила их в квартиру. Диму предупредила:
— Будет разговор. По-взрослому.
Они пришли — Валентина Петровна в своей вечной дублёнке, Алёна с надутыми губами. Сели за стол, будто к нотариусу.
— Ну, Катя, — начала свекровь, — будем решать вопрос мирно. Ты отдаёшь однушку Алёне, и всё.
Катя улыбнулась. Спокойно, как никогда.
— Нет.
— Что значит "нет"?! — Алёна подскочила. — Я же твоя родня!
— Ты мне никто, — сказала Катя, глядя прямо в глаза. — Никто. Квартира — моя. И точка.
Валентина Петровна всплеснула руками:
— Ах вот как! Значит, я сына растила, а ты его от семьи отворачиваешь?
— Я никого не отворачиваю. Я защищаю то, что принадлежит мне. И ещё раз услышу про "по-родственному поступи" — вызову полицию за давление.
Свекровь побледнела. Алёна открыла рот, но Катя перебила:
— Всё. Разговор закончен. Вы больше сюда не приходите. Хотите суд — пожалуйста. Я приду с адвокатом.
Тишина. Потом Валентина Петровна встала, глядя так, будто хотела прожечь её взглядом.
— Ты об этом пожалеешь.
Катя встала тоже. Голос был твёрдым, как гранит:
— Я уже не жалею.
Они ушли. Дверь хлопнула.
Катя повернулась к Диме. Он стоял в коридоре, смотрел на неё с каким-то новым уважением.
— Ты сильная, — сказал он.
Она улыбнулась устало, но уверенно.
— Нет, Дим. Я просто наконец-то научилась говорить "нет".
И в тот момент Катя поняла: какой бы суд ни был впереди, она уже выиграла.