Мне всегда казалась недостаточной, половинчатой "депрессивная" трактовка картин Малевича конца 20-х - начала 30-х. Ведь в них столько энергии... В этой статье я бы хотел рассмотреть эту живопись через призму её экзистенциального потенциала. Однако, обо всё по порядку.
Пост-супрематический период в творчестве Малевича, с одной стороны, не вызывает таких многообразных толковательных вариаций, как "Черный квадрат" и другие чудеса супрематизма. С другой стороны - провоцирует многих экспертов на поспешную его интерпретацию лишь в качестве социально-критического зеркала. Если рассматривать пост-супрематические фигуры как по преимушеству крестьянские, народные гештальты, то становится понятна популярность этой трактовки. Уделим ей внимание, а затем я предложу альтернативу.
Действительно, большевики в 20-е и 30-е относились к крестьянской идентичности крайне враждебно, и её истребление стало частью красного террора и продразвёрстки. Крестьян стремились урбанизировать и пролетаризировать, и это называлось смычкой города с деревней.
Современный философ Александр Дугин пишет, что "самым прямым путём к спуску в гипохтонические глубины была урбанизация и смерть деревень. Другим сценарием была индустриализация и механизация самого села, превращавшая сакральный символический ритуальный труд в техническую отчуждённую рутину".
Всё это правда, но насколько такой взгляд соответствует мировоззрению самого Малевича, причем не в его ситуативных рефлексиях, а в принципиальных, базовых аспектах? Под прицелом этого "другого сценария", упомянутого Дугиным, постсупрематические фигуры Малевича можно рассматривать как роботизированных, обезличенных тружеников аграрного сектора.
Учитывая всё это, безликие фигуры Малевича весьма заманчиво интерпретировать именно в депрессивном ключе - как показ художником обезличенных жителей страны Советов.
Таким образом, поздняя живопись Малевича становится, по мнению многих искусствоведов, оригинальной рефлексией на реальные процессы в обществе. "Малевич стал единственным художником, который показал трагическое положение русской деревни во время принудительной коллективизации, и именно по этой причине люди, представленные на его картинах - не более, чем искалеченные манекены", -пишет итальянский искусствовед Джузеппе ди Джакомо.
При такой трактовке, эксперты забывают о двух вещах. Во-первых, критическая, реалистическая функция искусства - это то, против чего Малевич выступал со всей страстью всю свою жизнь. Показать человеку тот или иной предмет в его точности и действительности - абсурд есть. (Малевич, "Бог не скинут").
Искусство, по Малевичу, не должно ничего изображать и передавать. Не должно, среди прочего, и критиковать социальные устои, или прославлять видимую реальность, изображая, копируя её. Малевич - не критический реалист-передвижник, и не соц-реалист на службе официальной идеологии государства.
Во-вторых, Искусство, по Малевичу, строит новый мир, раздвигает границы возможного для человека, и освобождает его, уготовляет его для бессмертия. У Малевича всегда была позитивная повестка - порой с уклоном в утопию, но всегда с верой в человечество как проект бытия. У того же "Чёрного квадрата", при всей его беспримесной ничтойности - колоссальный потенциал к рождению сверхнового. Он - лого новых возможностей, открывающихся перед супрематическим человеком. Сверхчеловеческая икона.
Следует помнить, что Казимир Северинович "всю дорогу" уповал на некую новую эру бытия - и выражал эти упования в своих многочисленных программных текстах.
Конечно, можно рассмотреть пост-супрематизм как разочарование Малевича в своей супрематической Утопии. Также, безликие фигуры можно трактовать как неизбежное в условиях социального прессинга и цензуры проявление внутреннего критика, живущего в бессознательном художника. Интуитивное, спонтанное проявление его глубокой тоски и жалости по отношению к деревне.
Несмотря на всё вышесказанное, возможна иная интерпретационная парадигма.
Стоит обратить внимание на вертикальное положение персонажей и низкую линию горизонта этих картин. Данные факторы сближают их с иконами, как и отсутствие разнообразия в оттенках цвета. Крестьяне, спортсмены, "манекены" Малевича не просто стоят, а скорее предстоят. Предстоят вечности, бытию, Богу. Они не хотят быть очередными сущими среди других сущих, очередными предметами (пусть и одушевленными) среди других предметов. Не хотят быть объектами трактовки и описания. Сопротивляются объективизации, ускользают от неё. Почему так?
Для Малевича человек и есть природа, агент вечности, абсолютно свободный субъект. Пост-Супрематические персонажи находятся в позе вечности.
Отсутствие деятельности пост-супрематических фигур, таким образом, перестаёт быть безысходностью и апатией. Это торжественное, монументальное, энергетическое стояние в духе. Нечто подобное столбовому стоянию из китайского цигуна. Практика статической медитации.
Новая эра скрыта во мраке, и персонажи не обладают практически никакими социальными характеристиками. Впрочем, порой, мужские бороды всё же отсылают к миру Традиции, к патриархальному миру, к Царству Земли.
Конечно, мы вновь вправе интерпретировать эти образы как слепые зоны пророчеств художника, как его чистосердечное признание в том, что он больше не видит человека будущего. Нам такая трактовка представляется упрощённой. Напротив, супрематические фигуры наглядно репрезентируют сквозной тренд малевического творчества, суть его антропологической концепции.
Да, Даже если Малевич не видит будущего, это нормально, это не пессимистично. Ведь его, будущего, не видит никто. Оптимистичны современники пост-супрематизма - соцреалисты. Вот кто претендует на кристально ясное видение настоящего и, пожалуй что и будущего советского человека. Вот кто может быть по-настоящему безлик и однообразен.
Художник Малевич даёт видеть жизнь. Да, в чём-то сквозит неустроенность, но жизнь идёт вперехлёст. Человек упрощает, если сводит всё к тому, что кому-то было плохо, трудно, и ставит на этом точку. Жизнь больше неустроенности.
Пост-супрематический человек без лица - это не обязательно человек, потерявший лицо. Допустимо трактовать это как возможность лица. Не Как зеркало той эпохи, а как вечное зеркало, зеркало-для-зрителя картины.
Эти не-лица - наши с вами потенции к обретению лиц необщего выражения. А впрочем - каждая эпоха рождает свои лица. Малевич, в любом случае, распространяет эффект картины далеко за горизонт своего земного плана.
Малевич создает реальность, которая зиждется на свободе творца. Бог не скинут. Эти фигуры - не инвалиды, в них нет лишенности. Это, не-фигуры, не- персонажи.
На православных иконах образы отсылают созерцателя к первообразам, и поэтому и там нет необходимости в портретности, в деталях и значительными диферансами между ликами святых.
Экзистенциальный стимул, который дают нам эти картины, которым они способны зарядить нашу сознательность, дать нам жизненную миссию - как стать таким человеком, для которого нет ничего решенного. Реальность расплавляется и превращается в творческий материал. Я не предрешён. Никто не вправе утверждать, кем вы станете... Вы свободны.
Малевич искал чистое творчество, и не хотел подражать природе. Фантазия часто рисует перед нами полную неопределённость, пугает картинками будущего. Малевич был бесстрашен. Бежать от определённости, не загонять себя в вынужденность...
Напоследок, обратимся к визуальным особенностям пост-супрематических, равно как и супрематических работ. Ритм, выраженный через краску, через переключение цвета, ритм как таковой, абстрактный ритм вечной жизни. Нет ничего важнее для Малевича. Ритм - первый и наиглавнейший закон всего проявляющегося в жизнь (Малевич, "Бог не скинут")
В пост-супрематизме много чистого воздуха, звенящей тишины, обострённого внимания к вам со стороны фигур на холсте. Они вглядываются в вас своими лицами. Они - не то, а это. И Это - мы, которые вглядываемся в себя и видим, что наше будущее не предрешено. Да, мы заброшены в бытие, но это открытый проект, и творческая свобода - это путь к Богу, как к вечному, свободному покою. Тому самому покою, в котором ярко мерцают между бытием и ничто пост-супрематические фигуры Казимира Малевича.
Если бы человек смог что-либо представить, была бы конечность для него. Жизнь и бесконечность для него а том, что он ничего не может себе представить. (Малевич, "Бог не скинут")
Таким образом, пропажа видимости не указывает, что всё пропало. Неопределённость оставляет шанс случиться удивлению - с которого, как известно, начинается любовь к мудрости...
_______________________________________________________________
Все работы, иллюстрирующие данную статью, доступны для реальной встречи на выставке "Наш Авангард" в Русском Музее.
Жду вас в Петербурге на арт-медиациях по Эрмитажу, Русскому, Эрарте, и не только.
Подписывайтесь на мой телеграм-канал, и до новых встреч!