Вечер пятницы опускался на город медленно, лениво, словно нехотя уступая место неоновым огням и гулу возвращающихся домой машин. В квартире Марины и Игоря пахло жареной курицей с чесноком и яблочным пирогом — традиционный ужин, знаменующий конец рабочей недели и начало долгожданных выходных. Двенадцатилетний сын Кирилл, уткнувшись в планшет, что-то увлечённо строил в своей виртуальной вселенной, а семилетняя Анечка с сосредоточенным видом раскрашивала принцессу в альбоме, высунув от усердия кончик языка.
На кухне царила уютная, почти сонная атмосфера. Марина, помешивая соус в сотейнике, с нежностью поглядывала на своих детей. Вот оно, её счастье, её тихая гавань, выстроенная по кирпичику за годы упорного труда и бессонных ночей. Её мир, где всё было понятно, стабильно и надёжно.
Игорь вошёл на кухню вместе со своей матерью, Тамарой Павловной. Свекровь бывала у них часто, почти каждый день заезжая «на минуточку» после работы, и эта минуточка нередко растягивалась на несколько часов. Марина давно смирилась с этим, приняв постоянное присутствие свекрови как неизбежную часть брака с её любимым, но таким зависимым от материнского мнения сыном.
— Хорошо пахнет, Мариночка, — с напускной любезностью произнесла Тамара Павловна, оглядывая кухню цепким взглядом хозяйки, проверяющей владения. — Устала, небось? Всё на тебе, всё на тебе.
Марина лишь вежливо улыбнулась, не вступая в привычную игру. Она знала, что за этой мнимой заботой всегда следует какая-то просьба или очередной «дружеский» совет, как ей следует жить, готовить или воспитывать детей.
Игорь сел за стол, потёр уставшие глаза и посмотрел на жену. В его взгляде было что-то новое, какая-то заранее заготовленная решимость, которая тут же заставила Марину внутренне напрячься. Она знала этот взгляд. Он появлялся у мужа каждый раз, когда его семья готовила очередной «семейный совет», на котором её мнение, как правило, учитывалось в последнюю очередь.
Они поужинали почти в молчании, нарушаемом лишь щебетанием Анечки и редкими репликами Кирилла. Тамара Павловна картинно вздыхала, поджимая губы и бросая на сына многозначительные взгляды. Атмосфера сгущалась, и уютный семейный вечер стремительно превращался в поле для будущей баталии. Марина чувствовала это кожей. Напряжение висело в воздухе, густое и липкое, как патока.
Когда дети, поцеловав родителей на ночь, отправились в свою комнату, Игорь наконец решился. Он откашлялся, посмотрел сначала на мать, ища поддержки, а затем на жену.
— Марин, тут дело такое… — начал он, и его голос прозвучал неестественно ровно, почти буднично. — Родня просит помочь.
Марина молча отпила чай, ожидая продолжения. Она уже приготовилась услышать просьбу о деньгах в долг для очередного «очень важного дела» её золовки Светланы или о том, что им нужно пожить у них пару месяцев, пока у Светы не решится вопрос с работой. Но то, что она услышала дальше, превзошло все её самые худшие ожидания.
— Ты должна оформить ипотеку, — произнёс Игорь спокойно, как будто говорил о покупке хлеба. — Для моей сестры. Она без жилья, а у тебя стабильная зарплата, официальная, белая. Тебе точно одобрят.
Наступила тишина. Было слышно, как тикают настенные часы и как за окном с шумом проносится поздний автобус. Марина медленно поставила чашку на стол. Её пальцы слегка дрожали. Она посмотрела на мужа, потом на свекровь. Тамара Павловна уже энергично кивала, её лицо выражало полную и безоговорочную поддержку сыну. В её глазах читалось: «Ну давай, сынок, дожимай её. Это же для нашей кровиночки, для Светочки».
— Ипотеку? — переспросила Марина, и её голос прозвучал глухо, словно из колодца. Она не верила своим ушам. Это было уже не просто наглостью. Это было вторжением на её личную территорию, наглым и бесцеремонным покушением на её будущее, на будущее её детей.
— Ну да, — легко подтвердил Игорь, не замечая или не желая замечать бури, поднимающейся в душе жены. — Свете совсем негде жить. Снимать квартиру дорого, сама знаешь. А тут будет своя. Мы с мамой посчитали: если взять на двадцать лет, платёж будет вполне подъёмный. Света будет сама платить, конечно. Мы проконтролируем.
Тамара Павловна тут же подхватила, разливаясь соловьём: — Конечно, Мариночка! Ты же понимаешь, мы — семья! Кто, если не мы, поможет нашей девочке? Она ведь одна-одинёшенька, вся надежда на нас. А у тебя такая хорошая работа, ты начальник отдела, зарплата какая! Для тебя это не будет накладно. А для Светочки это — целая жизнь! Свой уголок, своё гнёздышко. Она ведь тоже счастья хочет.
Марина слушала этот слаженный дуэт и чувствовала, как внутри неё закипает ледяная ярость. Они всё решили за неё. Посчитали, распланировали. Ей оставалось только покорно кивнуть и отправиться в банк, чтобы повесить на себя многомиллионный долг на двадцать лет. Ради сестры мужа. Женщины, которая за всю свою жизнь ни дня не проработала на одном месте дольше полугода, меняя ухажёров и жалуясь на несправедливость мира.
Она посмотрела на Игоря. На своего мужа, с которым они прожили тринадцать лет. Человека, которого она любила, которому доверяла. И сейчас он сидел напротив, спокойно предлагая ей рискнуть всем, что у неё было, ради капризов его инфантильной сестры. В его глазах не было ни капли сомнения. Для него это было нормой. Родня — это святое. А она, жена, видимо, лишь инструмент для достижения целей его родни.
В этот момент что-то внутри неё сломалось. Та терпеливая, понимающая, всегда идущая на компромиссы Марина исчезла. На её месте появилась другая женщина — холодная, решительная и злая.
Она выпрямила спину и посмотрела сначала на свекровь, потом в упор на мужа. Её голос звенел от сдерживаемого гнева.
— Нет.
Слово прозвучало коротко и резко, как выстрел. Игорь и Тамара Павловна опешили. Они явно не ожидали такого ответа.
— Что «нет»? — не понял Игорь. — Ты не хочешь помочь?
— Я сказала: нет, — повторила Марина, чеканя каждое слово. — Я не буду оформлять на себя никакую ипотеку.
Тамара Павловна ахнула и прижала руку к сердцу. — Мариночка, да как же так? Ты что, Светочку на улице хочешь оставить? Это же бесчеловечно! Мы же одна семья!
И тут Марина взорвалась. Весь гнев, вся обида, все унижения, которые она копила годами, вырвались наружу.
— Семья? — она горько рассмеялась. — Тамара Павловна, давайте раз и навсегда определимся с понятиями. Семья — это мы с Игорем и наши дети. Кирилл и Аня. Вот это — моя семья! А ваша дочь Светлана — это родня моего мужа. Родня. И я не обязана влезать в кабалу на двадцать лет ради чужих желаний и чужого комфорта!
Её голос дрожал от возмущения. Она встала из-за стола, чувствуя, как по телу разливается адреналин.
— Я не обязана жить ради её удобства и не собираюсь кормить чужие аппетиты! Свете тридцать пять лет! Она взрослая женщина! Почему она сама не может взять себе ипотеку? Ах, да, у неё же нет стабильной работы! А почему её нет? Может, потому что она не хочет работать? Может, потому что ей удобнее сидеть на шее у матери и брата, а теперь вы решили пересадить её на мою?
После этих слов на кухне повисла звенящая тишина. Игорь смотрел на жену так, словно видел её впервые. Его лицо вытянулось, на щеках проступили красные пятна. Тамара Павловна сидела с открытым ртом, её лицо из умильно-заботливого превратилось в злое и оскорблённое. Они не ожидали такого жёсткого разделения. Такого бунта на их семейном корабле, где Марина всегда была тихой и покладистой матросней.
Игорь первым пришёл в себя. Его голос из спокойного превратился в ледяной. — Значит, ты против моей семьи?! Ты ставишь себя выше моей матери и сестры?
Марина посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде больше не было ни любви, ни нежности. Только холодная, отстранённая ярость. — Я не против твоей семьи, Игорь. Я против родни, которая лезет в наш дом, в наш бюджет и в нашу жизнь. Я против того, чтобы мои дети рисковали остаться без всего, потому что твоей сестре захотелось пожить красиво за чужой счёт.
Свекровь не выдержала. Она резко встала, опрокинув стул. Грохот эхом прокатился по затихшей квартире. — Да как ты смеешь! Неблагодарная! — зашипела она, брызгая слюной. — Мы тебя в семью приняли, как родную! А ты… ты… змея! Змею на груди пригрели! Игорь, ты слышишь, что она говорит?! Она твою мать и сестру чужими людьми назвала!
Она схватила свою сумку, и, не глядя на сына, бросилась в коридор. Через секунду входная дверь с оглушительным треском захлопнулась, да так, что в серванте зазвенела посуда.
Игорь остался сидеть за столом, растерянный и раздавленный. Он смотрел на жену, и в его глазах плескались обида, гнев и непонимание. Он привык, что его мир делится на своих — маму, сестру, — и всех остальных. Марина всегда была в категории «своих», но сегодня она сама провела границу, оставив его по ту сторону баррикад, вместе с его матерью и сестрой.
В тот вечер он впервые с пугающей ясностью понял: его послушная, мягкая жена закончилась. Он столкнулся с женщиной, которая не позволит управлять своей жизнью. И он понятия не имел, что с этим делать.
Ночь после скандала была долгой и мучительной. Игорь, демонстративно взяв подушку и одеяло, ушёл спать в гостиную на диван. Марина осталась одна в их большой супружеской постели, но сон не шёл. Она лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в тишину квартиры, и снова и снова прокручивала в голове вечерний разговор.
Ей не было жаль. Впервые за много лет она не чувствовала вины за то, что отказала. Вместо этого в душе росло странное, почти пьянящее чувство освобождения. Словно она сбросила с себя тяжёлые, невидимые цепи, которыми была опутана все эти годы. Цепи «хорошей невестки», «понимающей жены», «доброй родственницы».
Она вспомнила, как всё начиналось. Тринадцать лет назад, когда она, молодая и влюблённая, вошла в семью Игоря, Тамара Павловна и Светлана встретили её с распростёртыми объятиями. Они называли её «нашей девочкой», «доченькой», восхищались её кулинарными талантами и умом. Марине, выросшей без отца и с вечно занятой на трёх работах матерью, так не хватало ощущения большой, дружной семьи. Она с радостью окунулась в эту атмосферу заботы, не замечая, что за сладкими речами скрывается холодный расчёт.
Первый тревожный звоночек прозвенел через год после свадьбы, когда Света попросила у Марины в долг крупную сумму на «раскрутку своего маленького бизнеса» — интернет-магазина бижутерии. Марина, тогда ещё получавшая не самую большую зарплату, отдала почти все свои сбережения. Бизнес прогорел через два месяца, а про долг Света «забыла». Когда Марина робко напомнила, золовка устроила истерику, обвинив её в мелочности и жадности. Тамара Павловна тогда встала на сторону дочери: «Ну что ты, Мариночка, какие счёты между родными людьми! Светочке и так тяжело, а ты с деньгами пристаёшь». Игорь промолчал, сделав вид, что ничего не произошло.
И таких «мелочей» за эти годы накопилось великое множество. Их отпускные деньги, которые срочно понадобились Свете на «горящую» путёвку в Турцию. Золотые серьги Марины, которые золовка взяла «на один вечер» и «случайно» потеряла. Бесконечные ужины и обеды для всей их родни, которые Марина готовила после работы, падая с ног от усталости, в то время как Света сидела в гостиной, листая журнал и жалуясь на жизнь.
Они планомерно, шаг за шагом, стирали её личные границы. Её деньги были общими. Её время принадлежало им. Её дом был их домом. А она сама была просто удобным и безотказным ресурсом. И Игорь, её муж, всегда был на их стороне. Он искренне не понимал, почему Марина иногда расстраивается. «Ну что тебе, жалко, что ли? Это же родня!» — говорил он.
И вот сегодня прозвучало это слово — «ипотека». Финальный аккорд, который должен был окончательно закрепить её рабское положение. Но что-то пошло не так. Пружина, которую они сжимали тринадцать лет, распрямилась с оглушительной силой.
Утром Игорь вёл себя так, будто между ними выросла стеклянная стена. Он молча пил кофе, избегая смотреть на жену. Дети чувствовали напряжение и тоже притихли. Завтрак прошёл в гнетущей тишине.
Когда Марина собиралась на работу, Игорь остановил её в коридоре. — Ты подумала? — спросил он холодно. — Я всё сказала ещё вчера, — твёрдо ответила она, застёгивая плащ. — Я не понимаю, что с тобой случилось, — его голос задрожал от обиды. — Ты всегда была другой. Ты стала… чужой. Жестокой. Моя мать всю ночь не спала, пила корвалол. Свете плохо. А тебе всё равно.
— Мне не всё равно на свою семью, Игорь. На наших детей. Их будущее для меня важнее, чем комфорт твоей сестры. А твоя мать прекрасно умеет манипулировать. Я это давно поняла, просто не хотела верить.
Он посмотрел на неё с откровенной ненавистью. — Ты пожалеешь об этом, Марина. Ты пожалеешь, что пошла против моей семьи.
Эта угроза повисла в воздухе. Марина молча вышла из квартиры, и только на улице позволила себе глубоко вздохнуть. Война была объявлена. И она понимала, что противник у неё серьёзный. Тамара Павловна не из тех, кто легко прощает и отступает.
Следующая неделя превратилась в ад. Тамара Павловна развернула полномасштабную военную кампанию. Она начала с телефонных атак. Звонки Игорю следовали один за другим. Марина, находясь в другой комнате, слышала обрывки фраз: «Она нас ненавидит…», «совсем от рук отбилась…», «надо её на место поставить…», «бедная Светочка, вся в слезах…».
После каждого такого разговора Игорь становился всё более мрачным и отчуждённым. Он перестал разговаривать с Мариной, отвечая на её вопросы односложно. Вечерами он запирался в гостиной, и она слышала, как он часами говорит по телефону с матерью или сестрой.
Затем свекровь перешла к следующему этапу — обработке общественного мнения. Она обзвонила всех общих знакомых, дальних родственников и даже соседей по даче, излагая им свою версию событий. В её интерпретации Марина представала бездушной, алчной мегерой, которая издевается над несчастной, бездомной золовкой и довела до сердечного приступа пожилую свекровь.
Марина почувствовала это на себе очень скоро. Соседка, тётя Валя, которая всегда приветливо улыбалась ей при встрече, теперь демонстративно отворачивалась. Дальняя родственница Игоря, позвонившая якобы поздравить с прошедшим праздником, вкрадчивым голосом начала увещевать: «Мариночка, ну что же ты так… Семья — это главное. Надо помогать друг другу. Игорь — такой хороший мальчик, а ты его обижаешь».
Это было невыносимо. Она чувствовала себя так, словно её окунули в чан с грязными сплетнями. Её выставили монстром, а её попытку защитить свои интересы — эгоизмом и жестокостью.
Но самый сильный удар нанесла Света. Она подкараулила Марину возле её офиса. Золовка выглядела так, словно всю неделю не спала и проливала слёзы. Бледное лицо, красные глаза, дрожащие губы. Настоящая жертва.
— Марина, я поговорить хочу, — жалобно пролепетала она, преграждая ей дорогу. — Нам не о чем говорить, Света. — Нет, есть о чём! — её голос внезапно окреп. — Я не понимаю, за что ты меня так ненавидишь! Что я тебе сделала? Я ведь тебя сестрой считала!
— Сестрой? — усмехнулась Марина. — Сёстры не пытаются повесить друг на друга ипотеку на двадцать лет.
— Да что тебе эта ипотека! — взвизгнула Света, переходя на крик. Люди на улице начали оборачиваться. — У тебя денег куры не клюют! Ты на машине ездишь, в рестораны ходишь! А я должна по съёмным углам мыкаться! Тебе просто жалко! Ты жадная, бессердечная тварь!
Марина смотрела на неё и не чувствовала ничего, кроме брезгливости. Эта инфантильная, эгоистичная женщина вызывала в ней только одно желание — оказаться как можно дальше от неё.
— У меня всё, что есть, заработано моим трудом, Света. И я не позволю никому, включая тебя, этим пользоваться. Если хочешь жить в своей квартире — иди и заработай на неё. Как это делают все нормальные люди.
С этими словами она обошла золовку и быстрым шагом пошла прочь, не оборачиваясь. Она слышала, как Света что-то кричит ей в спину, проклиная её и её детей, но слова уже не ранили. Броня, которая начала нарастать на её душе, становилась всё толще.
Дома её ждал очередной скандал. Игорь, которому уже успела позвонить и наябедничать сестра, встретил её на пороге с перекошенным от ярости лицом.
— Ты довела Свету до истерики! Она звонила мне, рыдала в трубку! Ты накричала на неё прямо на улице, унизила! Какое ты имела право?!
— Это она устроила спектакль, Игорь! Она поджидала меня у работы и поливала грязью! — Она просто хотела поговорить! А ты… ты ведёшь себя как последняя стерва! Моя мать права, в тебе нет ничего человеческого!
Они кричали друг на друга, не стесняясь детей, которые испуганно жались в углу своей комнаты. В какой-то момент Марина поняла, что это бессмысленно. Он её не слышит. Он живёт в другой реальности, созданной его матерью и сестрой, где они — бедные, несчастные жертвы, а она — злой и коварный агрессор.
— Хватит, Игорь! — сказала она тихо, но так, что он замолчал. — Я больше не буду в этом участвовать. Если ты хочешь верить им, а не мне — это твой выбор. Но в моём доме я больше не позволю устраивать эти разборки.
Вечером, укладывая детей спать, она увидела слёзы в глазах у Анечки. — Мамочка, вы с папой разведётесь? — шёпотом спросила дочка.
Сердце Марины сжалось от боли. — Нет, солнышко моё, что ты. Мы просто… немного поссорились. Так бывает у взрослых.
Но, глядя в испуганные глаза своего ребёнка, она поняла, что так больше продолжаться не может. Эта война разрушала не только её, она разрушала её семью. Её настоящую семью. И нужно было что-то делать.
Решение пришло неожиданно. В субботу утром, когда Игорь, демонстративно игнорируя жену, собирался ехать к матери — «проведать, а то у неё сердце совсем расшалилось», — Марина остановила его.
— Постой, Игорь. Я поеду с тобой.
Он удивлённо вскинул брови. — Зачем? Чтобы добить её окончательно? — Нет. Чтобы поговорить. Всем вместе. И расставить все точки над «i».
Её спокойный, уверенный тон его озадачил. Он колебался, но в итоге согласился. Возможно, он решил, что она наконец-то сломалась и едет просить прощения.
В квартире свекрови их уже ждали. Тамара Павловна сидела в кресле с видом умирающего лебедя, прижимая к груди пузырёк с валерьянкой. Света, с заплаканными глазами, тут же бросилась к брату на шею.
— Игорёша, она меня так унизила! Я теперь на улицу боюсь выйти!
Марина молча прошла в комнату и села на стул напротив них. Она не стала здороваться. Она приехала не для светских бесед.
— Я приехала, чтобы закончить этот цирк, — начала она ровным голосом, глядя поочерёдно на всех троих. — Я хочу, чтобы вы меня внимательно выслушали. Особенно ты, Игорь.
Она сделала паузу, собираясь с мыслями. — Все тринадцать лет нашего брака я старалась быть для вас хорошей. Я принимала вашу родню, готовила, убирала, давала в долг, закрывала глаза на многое. Я делала это, потому что любила своего мужа и хотела, чтобы ему было хорошо. Я думала, что мы — одна большая семья. Но я ошибалась.
Она посмотрела на свекровь. — Вы, Тамара Павловна, никогда не видели во мне невестку или дочь. Вы видели во мне бесплатную прислугу и удобный кошелёк. Вы никогда не интересовались, как я себя чувствую, о чём мечтаю. Вас интересовало только одно: насколько хорошо я обслуживаю вашего сына и как много пользы могу принести вашей семье.
Затем её взгляд переместился на Свету. — А ты, Света… Ты — взрослый, избалованный ребёнок. Ты привыкла, что все тебе должны. Мать, брат, а теперь и я. Ты никогда не пыталась взять на себя ответственность за свою жизнь. Тебе проще плакать и жаловаться, манипулируя чувством вины своих близких. Квартира, которую вы хотели на меня повесить, — это не мечта о своём гнёздышке. Это просто очередная попытка пожить за чужой счёт.
Игорь попытался её прервать, но она остановила его властным жестом. — А теперь самое главное. Для тебя, Игорь. — Она посмотрела мужу в глаза, и её голос задрожал, но не от слабости, а от сдерживаемых слёз и обиды. — Ты — мой муж. Ты должен был быть моей опорой, моей защитой. Ты должен был быть на моей стороне. Но ты ни разу, ни единого раза за все эти годы не защитил меня от своей родни. Ты всегда выбирал их. Ты позволял им унижать меня, пользоваться мной, вторгаться в нашу жизнь. Ты предал меня, Игорь. Ты предал нашу семью.
Она достала из сумки блокнот и ручку. — Я тут посчитала, — её голос снова стал твёрдым и деловым. — За последние пять лет я дала Свете в долг, безвозвратно, сто восемьдесят тысяч рублей. Мы оплатили её курсы визажистов, на которые она так и не пошла, — сорок тысяч. Мы купили ей новый ноутбук, потому что старый «тормозил», — шестьдесят тысяч. Плюс бесчисленные «мелочи» — по пять-десять тысяч, которые она брала и «забывала» отдать. Итого, около трёхсот тысяч. Это только то, что я смогла вспомнить.
Она положила блокнот на стол. — Так вот, моё предложение. Я забываю про этот долг. Навсегда. Но взамен вы все — ты, мама, и ты, Света, — исчезаете из моей жизни. Вы перестаёте звонить, приходить, просить, требовать, жаловаться. Вы оставляете мою семью — меня и моих детей — в покое.
Тамара Павловна задохнулась от возмущения. — Да ты… ты с ума сошла! — прошипела она. — Шантажировать нас?! Выставлять счёт за свою помощь?!
— Это не помощь, — отрезала Марина. — Это паразитизм. И я больше не хочу быть донором.
Она встала. — У тебя, Игорь, есть выбор. Либо ты возвращаешься со мной домой, в нашу семью, и мы вместе строим нашу жизнь, защищая её от посторонних. Либо ты остаёшься здесь, со своей мамой и сестрой. Но тогда тебе придётся искать другую жену и другой дом. Потому что в моём доме места для тебя больше не будет. Моя квартира, напомню, куплена до брака.
Это был удар ниже пояса. Они все знали, что квартира принадлежит ей. И они всегда этим пользовались, чувствуя себя хозяевами. Но сейчас она превратила этот факт в оружие.
Марина посмотрела на мужа в последний раз. В его глазах был шок, страх и растерянность. Он был похож на маленького мальчика, которого поставили перед невыполнимым выбором.
— Я даю тебе время подумать до вечера, — сказала она тихо. — Мой телефон ты знаешь.
Она развернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. За спиной она слышала возмущённые вопли свекрови и плач Светланы. Но ей было всё равно. Она сделала всё, что могла. Она дала им бой на их территории. И теперь оставалось только ждать.
Идя по улице, она впервые за много дней почувствовала не гнев и обиду, а лёгкость. Она не знала, чем всё это закончится. Вернётся ли Игорь? Смогут ли они склеить разбитую чашку их брака? Но она точно знала одно: она больше никогда, ни за что на свете, не позволит никому превратить её жизнь в служение чужим интересам. Она отвоевала себя. И это была самая главная победа.
Вечер тянулся мучительно долго. Марина приготовила ужин, помогла детям с уроками, почитала Анечке сказку на ночь. Она двигалась как автомат, а все её мысли были там, в квартире свекрови, где решалась её судьба. Она то и дело поглядывала на телефон, но он молчал.
Она не строила иллюзий. Она понимала, что давление, которое сейчас оказывают на Игоря его мать и сестра, колоссально. Они будут взывать к его совести, сыновним чувствам, давить на жалость. Они представят её монстром, разрушившим святые семейные узы. И она не была уверена, что у её мужа хватит сил противостоять этому натиску.
В девять часов вечера, когда она уже почти потеряла надежду, раздался звонок в дверь. Сердце ухнуло куда-то вниз. Она посмотрела в глазок и увидела на пороге Игоря. Одного.
Она медленно открыла дверь. Он стоял, опустив плечи, и не решался войти. В руках у него был небольшой пакет из продуктового магазина.
— Это… детям, — сказал он, протягивая ей пакет. — Йогурты, которые они любят.
Марина молча взяла пакет. — Проходи.
Он вошёл в квартиру, как гость, робко и неуверенно. Снял куртку, прошёл на кухню и сел за стол. Марина села напротив.
Они долго молчали. — Я выбрал, — наконец сказал он, не поднимая глаз. — Я выбрал тебя. И детей. Нашу семью.
Марина почувствовала, как волна облегчения прокатилась по телу, но она не спешила радоваться. — Что сказала твоя мама?
Игорь горько усмехнулся. — Всё, что ты и предсказывала. Что я предатель. Что я променял мать и сестру на «эту вертихвостку». Что она меня проклянёт. Света рыдала, говорила, что я оставил её умирать под забором. Это был… ад.
Он поднял на неё глаза, и она увидела в них такую усталость и боль, что ей на мгновение стало его жаль. — Но ты… ты была права, Марин. Во всём. Когда ты ушла, я вдруг посмотрел на них со стороны. На их слёзы, на их обвинения… И я понял, что в этом нет любви. Только эгоизм и манипуляции. Они никогда не думали обо мне. Они думали только о том, что я им должен.
Он протянул руку через стол и накрыл её ладонь. — Прости меня. Я был слеп. Я был слабаком. Я позволял им разрушать нашу жизнь, потому что боялся их обидеть, боялся быть «плохим сыном». А в итоге чуть не потерял самое главное. Тебя.
Слёзы, которые Марина сдерживала весь этот день, хлынули из глаз. Это были слёзы облегчения, усталости и робкой надежды.
Он встал, подошёл к ней и крепко обнял. — Всё будет по-другому, Марин. Я тебе обещаю. Больше никто и никогда не посмеет встать, между нами.
В ту ночь они впервые за долгое время заснули в обнимку. Марина знала, что впереди их ждёт непростой путь. Ей придётся заново учиться доверять мужу. А ему — учиться быть мужем, а не сыном. Разрыв с его семьёй будет болезненным и, скорее всего, окончательным. Тамара Павловна не простит такого предательства. Их ждут новые сплетни, новые попытки давления, но теперь они были вместе.
Их маленькая семья выстояла. Она отстояла своё право на счастье, на свои границы, на свою собственную жизнь, свободную от чужих аппетитов. Битва была выиграна, но Марина понимала, что это лишь начало. Теперь им предстояло заново строить свой мир, в котором не будет места для токсичной родни. Мир, где «семья» — это не кровное родство, а любовь, уважение и взаимная поддержка. И она была готова к этому строительству.