— Юля, нам надо поговорить, — голос Александра, раздавшийся за спиной, был незнакомо тихим, почти просительным. Он стоял на пороге её кабинета, и это было так неуместно, так неправильно, что на секунду реальность поплыла.
Её кабинет. Не их общая гостиная, не кухня, где он вершил суд над её ужинами. А её личное пространство, пахнущее не духами и выпечкой, а свежесваренным кофе, кожей и успехом. Он был здесь чужим. Немного помятый, с усталыми глазами, в дорогом костюме, который почему-то сидел на нём мешковато. Он больше не был хозяином положения. Он был просителем.
Юлия медленно повернулась в своём массивном кожаном кресле. Она не вскочила, не испугалась. Лишь слегка приподняла бровь.
— Я думала, все разговоры мы будем вести через адвокатов, Александр. Так цивилизованнее.
— К чёрту цивилизацию! — он шагнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. — Юля, я… я всё понимаю. Я был неправ. Я был ужасен, я был слепым идиотом. Но нельзя же вот так, одним махом, рушить восемь лет жизни!
Он подошёл ближе, его глаза забегали по деталям интерьера: панорамное окно с видом на деловой центр города, стильная мебель, грамота «Лучший стартап года» в тонкой металлической рамке на стене. На его лице отражалось изумление, смешанное с плохо скрываемой завистью. Это была не та женщина, которую он оставил дома три недели назад. Перед ним сидела Юлия Андреевна Соколова, владелица сети детейлинг-центров «Elegance Auto».
— Восемь лет? — Юлия усмехнулась, но усмешка вышла холодной. — Саша, давай будем честны. У нас не было восьми лет жизни. У тебя было восемь лет удобства и обслуживания, а у меня — восемь лет унижений, завёрнутых в красивые фантики. Ты хочешь поговорить об этом? У меня как раз есть свободные полчаса до встречи с инвесторами.
Его лицо дёрнулось. Он ожидал слёз, истерики, упрёков — всего того, с чем он так хорошо умел справляться. Но он не был готов к этому ледяному спокойствию.
— Юленька, — он сменил тактику, его голос стал вкрадчивым, тем самым, которым он когда-то её обворожил. — Я всё осознал. Я потерял голову от проблем в бизнесе, я был на взводе. Давай возьмём паузу. Не будем разводиться. Просто… передышка. Я уеду, поживу отдельно. Я изменюсь, клянусь! Я докажу тебе, что могу быть другим. Я… я люблю тебя.
Последние слова прозвучали так фальшиво, что Юлия поморщилась, как от кислого. Любит? Он любил своё отражение в её восхищённых глазах. Он любил её покорность, её зависимость. Но не её саму. И теперь, когда отражение исчезло, он испугался пустоты.
— Поздно, Саша. Слишком поздно для обещаний. Я тебе не верю. Ты не изменишься, потому что такие, как ты, не меняются. Вы не видите в этом смысла. Вы считаете, что мир должен меняться под вас.
— Дай мне шанс! — он почти крикнул, в его голосе зазвенело отчаяние. — Один шанс! Доказать!
Юлия откинулась на спинку кресла, задумчиво постукивая по столу дорогим перьевым «Паркером». В её голове молниеносно созрел план. Дерзкий, жестокий и абсолютно справедливый.
— Хорошо, — сказала она медленно, внимательно глядя ему в глаза. — Ты хочешь шанс? Я тебе его дам. Один. И ты его запомнишь на всю жизнь.
Вечером, в уютной кухоньке небольшой двухкомнатной квартиры своей матери, Юлия пила чай с чабрецом и смотрела, как за окном зажигаются огни. После холодной, выверенной роскоши их с Александром особняка, эта простая, тёплая квартира казалась ей настоящим раем. Здесь пахло мамиными пирогами и спокойствием.
Анна Петровна, невысокая, полная женщина с добрыми и очень тревожными глазами, сидела напротив и с волнением смотрела на дочь.
— Юленька, доченька, может, не надо? — тихо спросила она, положив свою тёплую, пахнущую ванилью руку на Юлину. — Он же… он же зверь. Загонит тебя, не посмотрит, что ты женщина. Зачем тебе эта его гнилая империя? У тебя своё дело есть, чистое, красивое.
Юлия накрыла мамину руку своей.
— Мам, я не могу иначе. Понимаешь, это не ради денег. И не ради мести. Это чтобы закрыть дверь. Навсегда. Чтобы он понял, что та девочка, которую он подобрал «в одних трусах», умерла. А на её месте появилась другая женщина. И эта женщина сама решает, как ей жить.
Анна Петровна тяжело вздохнула. Она, как никто другой, знала, чего стоило её дочери это перерождение. Она помнила, как Юля, только что вышедшая замуж, прибегала к ней, сияющая, и рассказывала, какой Саша щедрый и заботливый. А потом… потом визиты становились реже, а глаза дочери — всё печальнее. Она видела, как этот лощёный, уверенный в себе хищник медленно выпивал из её девочки жизнь, оставляя лишь красивую, пустую оболочку.
Однажды, года четыре назад, она приехала к ним в гости без предупреждения. И застала в саду плачущую Юлю. Она сидела на качелях и тихо, беззвучно плакала, глядя в одну точку.
— Что случилось, родная? Он тебя обидел? — бросилась к ней Анна Петровна.
— Нет, мамочка, что ты, — Юля быстро смахнула слёзы. — Просто… Саша сказал, что мой борщ опять слишком кислый. И что я даже суп сварить нормально не могу. Наверное, он прав. У меня ни к чему нет таланта.
В тот момент сердце Анны Петровны сжалось от боли и бессильного гнева. Её дочь! Её умница, красавица, медалистка, с красным дипломом окончившая один из лучших вузов страны, — плачет из-за борща! Этот монстр не просто унижал её, он разрушал её личность, стирал её «я», превращая в безвольную тень.
— Послушай меня, дочка, — сказала она тогда, крепко обняв Юлю. — Знаешь, чем отличается умный человек от глупого? Глупый, столкнувшись с критикой, верит ей на слово и опускает руки. А умный анализирует. Он задаёт себе вопрос: «Кто меня критикует и с какой целью?». Твой муж — не кулинарный критик. Он просто самоутверждается за твой счёт. Это классическая манипуляция, называется «газлайтинг». Заставить человека сомневаться в собственной адекватности. Не позволяй ему этого делать. Никогда!
Она не знала тогда, дошли ли её слова до дочери. Но, видимо, семя было брошено в благодатную почву. И теперь перед ней сидела не плачущая девочка, а уверенная в себе деловая женщина, готовая дать бой тому, кто пытался её уничтожить.
— Ты только береги себя, доченька, — прошептала Анна Петровна, и по её щеке скатилась слеза. — Я так боюсь за тебя.
— Не бойся, мамочка, — Юлия обняла её. — Страх — это то, чего он от меня ждёт. Но он его не получит. Я всё просчитала.
Юридическую сторону вопроса вела Света, Юлина университетская подруга. Она превратилась в хваткого, циничного юриста, специализирующегося на корпоративных спорах.
— Ты, конечно, авантюристка, — сказала она, просматривая документы по сделке. — Покупать долю в почти обанкротившейся компании… Но, с другой стороны, цена смешная. А активы — земля, здания — всё ещё чего-то стоят. Если провести полную санацию, можно вытащить.
— Я не просто вытащу. Я создам на этой базе крупнейшую в регионе сеть по обслуживанию автомобилей полного цикла, — спокойно ответила Юлия, отпивая эспрессо. — От мойки и шиномонтажа до сложного кузовного ремонта и детейлинга. Мы охватим все сегменты: от эконома до премиума.
Света присвистнула.
— Наполеоновские планы. А что с Вороновым? Где его место в этой схеме?
— О, для него у меня особое место, — глаза Юлии опасно блеснули. — Он получит свой шанс.
В тот же вечер раздался звонок. Номер был незнакомый, но код города — родной город Александра, где до сих пор жила его мать. Юлия нажала на приём.
— Алло, — раздался в трубке скрипучий, властный голос Тамары Игоревны. Свекровь. Вернее, почти бывшая свекровь.
— Здравствуйте, Тамара Игоревна.
— Здравствуй, здравствуй, Юля, — в голосе свекрови сквозил металл, приправленный фальшивым мёдом. — Давно не слышались. Как ты там? Небось, радуешься, что семью рушишь? Сына моего доконала, по миру пустить хочешь?
Юлия молча слушала, держа телефон на небольшом расстоянии от уха. Она знала эту тактику: сначала обвинить, вызвать чувство вины, а потом давить на жалость.
— Тамара Игоревна, если вы звоните, чтобы обсудить наш с Александром развод, то это бессмысленно. Решение принято.
— Решение принято! — взвизгнула свекровь. — Кем принято? Тобой? А кто ты такая, чтобы решать? Пришла на всё готовенькое, жила как у Христа за пазухой! Сашенька мой ночей не спал, работал, чтобы у тебя всё было, а ты… неблагодарная! Он тебе жизнь дал, а ты ему нож в спину!
«Какая знакомая песня», — с усталой иронией подумала Юлия. «В одних трусах», версия 2.0.
— Тамара Игоревна, давайте я сэкономлю ваше и моё время, — прервала она поток обвинений ровным, спокойным голосом. — Я дала вашему сыну шанс. Более чем щедрый. Если он им воспользуется, то не пропадёт. А если нет — это будет исключительно его выбор. И его ответственность. А теперь извините, у меня дела. Всего доброго.
Она нажала отбой, не дожидаясь ответа. И впервые за много лет разговор со свекровью не оставил в душе горького, ядовитого осадка. Лишь лёгкое удивление: неужели она когда-то боялась этих примитивных манипуляций?
Через неделю все формальности были улажены. Юлия стала мажоритарным акционером компании «Воронов и Ко», выкупив долю Рябова и получив в управление долю самого Александра. Он сидел в огромном зале для совещаний, где раньше был полновластным хозяином, и смотрел на свою бывшую жену, которая теперь сидела во главе стола.
— Итак, Александр, — Юлия оторвалась от бумаг и посмотрела на него. Её взгляд был деловым и отстранённым, так смотрят на подчинённого. — Твой шанс. Я назначаю тебя директором филиала номер три. Это тот, что на Промышленной улице. Твоя задача — за три месяца вывести его на операционную прибыль. Сейчас он генерирует убыток в полтора миллиона рублей ежемесячно.
Александр вскинулся. Филиал на Промышленной был самым старым, самым убитым и самым безнадёжным из всех. Там работали спившиеся механики, оборудование не менялось с девяностых, а из клиентов заезжали только владельцы ржавых «Жигулей».
— Это… это невозможно! — выдохнул он. — Ты специально даёшь мне самую дохлую точку!
— Напротив, — парировала Юлия. — Я даю тебе полную свободу действий. Бюджет на модернизацию — ноль. Ты должен справиться, используя имеющиеся ресурсы и твои, как ты всегда говорил, «уникальные управленческие таланты». Ты ведь умеешь «решать вопросы»? Вот и решай. Никакого давления сверху, никаких старых связей. Только ты и коллектив. Докажи, что ты чего-то стоишь без своего папочкиного наследства и связей из девяностых.
Она встала, давая понять, что совещание окончено.
— Твоя зарплата — пятьдесят тысяч рублей. Плюс процент от чистой прибыли, если она будет. Рабочий день с девяти до шести. Отчёты мне на стол каждый понедельник. Можешь приступать.
Это был не просто удар. Это было публичное, изощрённое унижение. Он, Александр Воронов, будет работать за пятьдесят тысяч в грязной дыре под руководством женщины, которую он ни во что не ставил.
Но отступать было некуда. Он принял вызов. Он был уверен, что справится. Он сейчас приедет туда, «построит» этих слесарей, наведёт порядок железной рукой, и через месяц эта дыра заблестит. Он им всем покажет. Он покажет ей.
Реальность оказалась страшнее любых его ожиданий. Филиал на Промышленной был не просто запущенным — он был мёртвым. В грязном, промасленном боксе стоял один-единственный ржавый «Москвич». Два механика, дядя Вася и Петрович, с опухшими от многодневного пьянства лицами, играли в домино. В каморке, именуемой «приёмкой», сидела пожилая диспетчер, тётя Люба, и вязала носок.
— Вы кто такой будете? — смерил его мутным взглядом дядя Вася, когда Александр, зайдя в бокс, представился новым директором.
— Я ваш новый руководитель, — с трудом сдерживая ярость, процедил Александр. — И с этого дня пьянству на рабочем месте — конец!
— Ишь ты, какой грозный, — хмыкнул Петрович. — А ты нам зарплату платить будешь, руководитель? Нам за прошлый месяц ещё не отдали.
Александр попытался применить свои старые методы: крик, угрозы увольнения, давление. Но они не работали. Механикам было плевать. Уволят? Да и чёрт с ним, они найдут, где ещё выпить и поковыряться в старом железе. Тётя Люба на его крики просто сказала, что у неё давление, и ушла домой.
Он остался один посреди этого царства грязи, ржавчины и безнадёги. Он попытался обзвонить старых клиентов, но те, услышав про сервис на Промышленной, лишь вежливо отказывались. Он понял, что репутация этого места была убита окончательно.
Дни превращались в недели. Александр осунулся, похудел. От него пахло не дорогим парфюмом, а бензином и безысходностью. Он сам пытался прибираться в боксе, сам отвечал на редкие звонки. Он впервые в жизни столкнулся с реальной работой. Не с перекладыванием бумажек и важными встречами в ресторанах, а с грязной, неблагодарной рутиной. И он не справлялся.
Отчёт за первый месяц был катастрофическим. Убыток вырос до двух миллионов. Юлия молча прочитала его, не сказав ни слова. И это молчание было страшнее любой ругани.
В середине второго месяца он сломался. Вечером, грязный, уставший, он приехал к её офису. Долго стоял на парковке, глядя на свет в её окне на двадцатом этаже. Потом поднялся.
Она работала. Склонившись над какими-то графиками, сосредоточенная и невероятно красивая в своей силе.
— Я… я не могу, — глухо сказал он, входя без стука. — Я не справлюсь. Ты победила.
Юлия подняла на него глаза. В них не было ни злорадства, ни триумфа. Только какая-то тихая, светлая грусть.
— Я не с тобой воевала, Саша. Я не хотела тебя побеждать. Я просто хотела, чтобы ты понял.
— И что я должен был понять? — с горечью спросил он.
— Что бизнес — это не крик и не связи. Это система. Это уважение к людям — и к клиентам, и к сотрудникам. Это постоянное развитие. Ты привык брать, но не умеешь создавать. Ты разрушитель, Саша. Ты разрушил наш брак. Ты разрушил свою компанию. И ты почти разрушил меня. Почти.
Она встала и подошла к окну.
— Я уволю тебя завтра. По статье, за несоответствие занимаемой должности. Это справедливо. Я выплачу тебе твою долю, как мы и договаривались. Ты получишь достаточно денег, чтобы прожить безбедно до конца своих дней, если будешь тратить с умом. Уезжай. Начни новую жизнь. И никогда, слышишь, никогда больше не появляйся в моей.
Он молчал, глядя на её тонкий, строгий профиль на фоне огней ночного города. В этот момент он, кажется, впервые осознал, какую женщину он потерял. Не куклу, не прислугу. А равного партнёра, которого он сам, своими руками, выковал в горниле унижений, а потом отшвырнул прочь.
— Прости меня, — тихо сказал он.
— Бог простит, — так же тихо ответила она, не оборачиваясь. — А я… я тебя отпускаю. Иди.
Он ушёл. И когда за ним закрылась дверь, Юлия позволила себе одну-единственную слезу. Это была слеза не по нему. Это была слеза по той наивной девочке, которая когда-то поверила в сказку. Девочка умерла, но она оставила после себя великое наследство — силу. Силу жить, творить и больше никогда не позволять никому говорить ей, что она чего-то не стоит. Она стоила всего мира. И этот мир она теперь построит сама.