— Иринка, родная, а где твой фирменный яблочный пирог? Или ты, наконец, признаешься, что покупала его в кондитерской все эти годы? — раздался на пороге звонкий, слишком бодрый для своего возраста голос Эльвиры Петровны.
Сноха замерла посреди прихожей с открытым ртом. Свекровь обычно заранее сообщала о своем визите, и девушка успевала подготовиться.
Однако на этот раз родственница появилась неожиданно. Вместо привычной картинки — стерильной чистоты, запаха свежей выпечки и улыбающейся Ирины — Эльвира Петровна застала сущий разгром.
На диване горой лежало свежее постиранное белье, а на журнальном столике пылилась пара чашек из-под утреннего кофе.
А самое главное — на кухне не пахло ни пирогом, ни даже супом. Пахло лишь застоявшимся воздухом.
Свекровь, не дожидаясь приглашения, прошла в гостиную, грациозно сняла пальто и накинула его на спинку стула. Она внимательно, с преувеличенным интересом оглядела комнату.
— Да-а, — протянула она, и в ее голосе зазвенела неподдельная радость. — Интересно. Очень интересно. А где же твои салфеточки ручной работы? И коврик этот противный, в рюшечку, который ты всегда стелила у моих ног, чтобы я не простудилась?
— Эльвира Петровна, я… — Ирина безнадежно махнула рукой, все еще пытаясь придумать правдоподобное оправдание. — У меня сегодня аврал на работе. Только что вернулась. Я даже не успела…
— В магазин сбегать за пирогом? — закончила за нее родственница. — Не надо, милая. Не надо больше притворяться. Расслабься.
Она подошла к дивану, аккуратно подвинула стопку белья и уселась, сложив руки на коленях.
Ее глаза весело заблестели. Сноха почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она медленно опустилась в кресло напротив.
— Что вы имеете в виду? Я не притворяюсь, — уже по привычке соврала она.
— О, еще как притворялась! — рассмеялась Эльвира Петровна. — Все эти три года, что мой Димочка на тебе женат. Каждый мой визит был похож на премьеру спектакля в одном акте. Главная роль — у тебя. Роль идеальной хозяйки, а я была твоим зрителем. И знаешь, мне безумно нравилось это представление.
Ирина посмотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. В голове проносились обрывочные мысли, воспоминания.
Субботние марафоны по уборке, многочасовые стояния у плиты, нервный подбор правильной музыки для создания фона. Все это — ради двух-трех часов визита этой женщины.
— Вы все знали? — наконец выдавила она.
— С самого начала, детка. С самого первого раза. Помнишь, тогда ты испекла тот самый бисквит? Совершенно идеальный, ровненький, как на картинке. Но на столе у тебя лежал глянцевый журнал, открытый на странице с рецептом. И он был весь в муке и пятнах от яиц, — призналась свекровь. — А еще ты, такая нарядная, суетилась и пыталась спрятать под раковиной коробки от фастфуда. Я все видела.
— Почему вы ничего не сказали? — спросила девушка тихо, почувствовав, как по щекам разливается краска стыда.
— А зачем? Мне было весело. Очень. Настоящее реалити-шоу "Выживание невестки во время визита свекрови". Ты так старалась, так выкладывалась. Это было трогательно и чертовски забавно. Я каждый раз угадывала, что же ты придумаешь на этот раз. То салфетки собственного производства, то вышивку на диванных подушках, которую за ночь, наверное, сделала. Ты молодец, у тебя богатая фантазия, — искренне рассмеялась Эльвира Петровна.
В этот момент на кухне щелкнул замок, и послышался голос Дмитрия.
— Ира, ты тут? Мама, а ты что так рано? Я думал ты завтра придешь, — растеряно проговорил сын.
Мужчина вошел в гостиную и замер, оценив обстановку. Он увидел растерянное лицо жены и странную, торжествующую улыбку матери.
— Что-то случилось? — настороженно спросил Дмитрий.
— Все в порядке, сынок, — живо откликнулась Эльвира Петровна. — Мы тут с твоей женой просто решили снять все маски. Правда, Иринка?
— Мама, что ты опять затеяла? — муж подошел к Ирине и положил руку ей на плечо.
— Да ничего такого, Димочка. Я просто открыла твоей жене глаза и сказала, что мне всегда было известно о ее маленьком спектакле. И что я получала от этого невероятное удовольствие, — ехидно ответила мать.
— И для чего тебе это понадобилось? Не могла промолчать? — хмуро спросил Дмитрий.
— А что? Мне тоже надоело играть роль простачка. Я честно выдержала три года. Но сегодня, увидев наконец-то настоящую жизнь этой квартиры, я не удержалась. Признайся, Дмитрий, тебе же лучше, когда не надо неделю отдраивать квартиру перед моим приездом? — надменно проговорила Эльвира Петровна.
Мужчина промолчал, лишь сжав плечо Ирины. Та, наконец, нашла в себе силы поднять голову.
Горячий стыд, который она почувствовала секунду назад, сменился леденящей яростью. Вся усталость, все напряжение этих лет поднялось комом в горле.
— Значит, все это время вы просто смеялись надо мной? — ее голос задрожал, но не от слез, а от гнева. — Над моими попытками вам угодить? Вы три года наблюдали за мной, как за клоуном, и ухмылялись в сторонке?
— Ну, Ирочка, не драматизируй, — волна легкого раздражения прошла по лицу свекрови. — Я же сказала, было забавно. Ты сама виновата, что завела эту дурацкую традицию лицедейства.
— Я виновата? — Ирина резко встала, сбрасывая с плеча руку мужа. — Я виновата в том, что вы с первого дня дали понять, какой должна быть жена вашего сына? В том, что каждое ваше замечание, каждый взгляд, полный критики, заставляли меня нервничать и пытаться соответствовать? Вы думаете, мне нравилось убивать свои выходные на эту показуху?
— А кто тебя заставлял? — холодно поинтересовалась Эльвира Петровна. — Я что, требовала от тебя пирогов и вышивки? Я просто приходила в гости. Это ты решила, что должна впечатлить меня. Это твои комплексы, милая, а не мои требования.
— Это неправда! — возмущено выкрикнула сноха. — Вы всегда умело давили. "Ой, а у племянницы мужа жена вот делает потрясающие соленья", "А вот мы с отцом Дмитрия всегда содержали дом в идеальной чистоте". Это разве не давление? Это тонкие, изящные уколы, на которые невозможно не ответить!
Свекровь тоже поднялась. Ее веселье испарилось, сменившись обидной и холодной насмешкой.
— О, оказывается, у нас тут психолог. Знаешь, дорогая, если ты слышишь критику в каждом добром слове, то это твои проблемы. И, судя по тому, что я вижу вокруг, — она презрительно обвела комнату взглядом, — проблемы эти начинаются с обычной лени и нежелания наводить порядок в собственной жизни. Не только в квартире, но и в голове.
— Хватит! — резко произнес Дмитрий, вставая между ними. — Мама, прекрати. Ира, успокойся.
Но было поздно. Ирина вся дрожала.
— Вы знаете, Эльвира Петровна, — прошипела она, — а ведь я вам завидовала. Я думала: какая вы собранная, какая вы идеальная хозяйка. Я старалась быть похожей на вас! А вы просто циничная старая женщина, которая получает удовольствие, наблюдая за чужими унижениями.
Наступила мертвая тишина. Лицо Эльвиры Петровны стало каменным.
— Вот как? Ну, что же, раз уж мы начали говорить правду, то давай договорим до конца, — сердито проговорила она. — Ты не старалась быть похожей на меня. Ты старалась меня обмануть и делала это крайне неумело. Мой сын заслуживает гораздо лучшего, чем неряха, которая не может поддерживать элементарный порядок в доме и кормит его полуфабрикатами. Я просто надеялась, что со временем ты повзрослеешь и научишься. Но, как вижу, сильно ошиблась. Ты так и останешься неспособной к нормальной жизни девочкой...
— Мама, это переходит все границы! — закричал Дмитрий. — Немедленно прекрати!
— Нет, пусть продолжает! — разъяренно крикнула в ответ Ирина. — Пусть скажет все, что думает. Я тоже думаю, что ваш сын заслуживает лучшего. Лучше, чем мать-манипулятор, которая годами травит его жену! Можете забирать своего сына обратно, если он вам так нужен. А меня оставьте в покое. Навсегда.
Она резко развернулась, схватила первую попавшуюся под руку куртку и выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.
В гостиной повисла тяжелая, звенящая тишина. Дмитрий посмотрел на мать с таким незнакомым ей выражением ненависти и разочарования, что она невольно отвела глаза в сторону.
— Довольна? — тихо спросил он. — Ты добилась своего? Ты разругала нас окончательно.
— Она сама набросилась на меня! — попыталась оправдаться Эльвира Петровна, но ее уверенность наконец поколебалась. — Я просто констатировала факты.
— Какие факты? — голос сына был грубым и холодным. — Факт того, что мы с женой живем так, как нам удобно? Что у нас работа, свои дела и нам не до вышивания салфеток? Ты что, правда все это время притворялась, что веришь в ее спектакль и при этом молча надо мной издевалась?
Дмитрий подошел к матери вплотную.
— Знаешь, мама, а она была права. Насчет всего: и насчет уколов, и насчет манипуляций, — неожиданно заявил Дмитрий. — Я просто не хотел этого замечать. Мне было проще уговаривать ее потерпеть и постараться, чем разбираться с тобой. Я думал, ты просто требовательная, а ты оказалась жестокой язвой.
Мужчина повернулся, взял со стула ее пальто и протянул ей.
— Уходи. Не звони и не приходи, пока не извинишься перед Ирой. Если она вообще захочет тебя видеть после этого, — сурово проговорил сын.
— Дмитрий, но ведь я твоя мать! Мы же семья! — голос Эльвиры Петровны впервые дрогнул за вечер.
— Ира - моя семья, а ты просто гость, который три года издевался над моей женой, — гневно ответил Дмитрий.
Мужчина стоял с протянутым пальто, не глядя на мать. Эльвира Петровна медленно, как будто внезапно постарев, надела пальто, взяла сумочку и молча вышла в подъезд.
Дверь закрылась за ней с тихим щелчком. Дмитрий остался один в тихой, неуютной, внезапно чужой квартире.
Он подошел к журнальному столику, взял одну из оставленных чашек и с силой швырнул ее об стену.
Фарфор разбился с громким, злым звуком. Он опустился на диван и закрыл лицо руками.
С того дня дверь их квартиры навсегда закрылась для Эльвиры Петровны наглухо.
Ирина наотрез отказалась ее видеть и слышать. Телефонные звонки оставались без ответа, сообщения — без реакции.
Дмитрий первое время отвечал матери сухими фразами, но, понимая, что она не раскаивается, а лишь пытается найти новые пути для давления, сам прекратил общение.
Эльвира Петровна осталась одна со своими насмешками и гордыней. Ее развлечение обернулось тишиной и пустотой.
Она бродила по своей идеально чистой квартире, где пахло только полированной мебелью и одиночеством.
Возможно, впервые она пожалела о том, что не промолчала, но признать это вслух так и не смогла.