— Ну что, нахлебница, как дела на шее у моего сына? — сказала Галина Петровна, ставя передо мной тарелку с борщом.
За столом повисла тишина.
Свёкор покашлял, уткнулся в телефон. Деверь Костя изучал узор на скатерти. Муж — мой Сергей — опустил глаза.
А я подняла.
Двадцать лет я опускала глаза, когда она меня унижала.
Сегодня что-то щёлкнуло.
— Галина Петровна, — сказала я спокойно, — повторите, пожалуйста.
Не расслышала.
Она опешила. За двадцать лет я ни разу не дала ей отпор.
— Что повторить?
— Как вы меня назвали.
— Да это так... фигура речи.
— Нет. Не фигура речи. Вы назвали меня нахлебницей. При муже. При свёкре. При деверях. И я хочу понять — на основании чего?
Сергей дёрнулся:
— Лен, не надо...
— Не надо что, Серёж? Выяснять отношения? А когда надо было? Двадцать лет назад?
Галина Петровна поджала губы:
— Не драматизируй, Елена. Я пошутила.
— Смешно. Все смеются. Костя, ты смеёшься? Владимир Николаевич? Серёжа?
Молчание.
— Вот и я не смеюсь. Значит, шутка неудачная.
Я встала из-за стола. Взяла сумку.
— Серёж, идём.
— Лен, ну что ты...
— Серёж, я сказала — идём.
— Мама извинится.
Посмотрела на свекровь. Она сидела с каменным лицом.
— Извинитесь, Галина Петровна?
— За что? За правду?
Вот оно. То, что она думала все эти годы.
— Понятно. Серёж, я ухожу. Добирайся сам.
— Лен!
— Сам, Сергей. Как взрослый мужчина.
Ехала домой и вспоминала — когда всё началось?
С первой встречи.
«Серёжа, а она точно подходящая? Такая... простая».
Простая. То есть недостойная её сына.
Свадьба:
«Платье слишком открытое. В церкви не обвенчают».
Роды:
«Под нож? А я двоих сама родила. Нынешние слабые пошли».
Двадцать лет одного и того же.
Я работала — «дети без присмотра». Я сидела дома — «на шее висит». Я готовила — «не так, не то». Я покупала готовое — «совсем обленилась».
Двадцать лет игры, где я всегда проигрывала. Где правила придумывала она.
А я играла. Потому что любила Сергея. Потому что думала — рано или поздно она меня примет.
Наивная.
Дома дети делали уроки. Дашке шестнадцать, Максу четырнадцать.
— Мам, ты чего мрачная? — спросила Даша, не отрываясь от английского.
— Не мрачная. Задумчивая.
— Опять бабушка Галя что-то сказала?
Я удивилась. Думала, дети не замечают.
— А что ты знаешь про бабушку Галю?
Даша отложила ручку:
— Она тебя не очень любит. Всегда что-то такое говорит. А папа молчит.
Из уст ребёнка.
— Дашь, а как ты думаешь — я плохая мать?
— Мам, ты что?!
Ты лучшая!
— А плохая хозяйка?
— Да ты дом в идеальном состоянии держишь! Мам, что случилось?
— Назвала меня нахлебницей.
— Но ты же работаешь! Больше папы даже зарабатываешь! И дома всё делаешь! И нас воспитываешь! Тогда она просто злая.
Подошла, обняла:
— Мам, ты самая лучшая. И если кто-то этого не понимает — это их проблемы.
Умница моя.
Сергей пришёл в десять. Виноватый, расстроенный.
— Лен, ну зачем ты так? Мама расстроилась.
— Мама расстроилась. А я как, по-твоему?
— Ну ты же понимаешь — она пожилая. Характер у неё...
— Серёж, а сколько мне лет?
— Тридцать восемь.
— Сколько мы женаты?
— Двадцать лет.
— А я кто тебе? Жена или временная подружка?
— Жена, конечно.
— Тогда объясни — почему жену можно унижать, а маму нельзя?
Он замялся:
— Что я мог сделать?
— Встать и сказать: «Мама, извинись перед моей женой. Немедленно».
— Ну это же... скандал получился бы.
— А мне приятно было? Сидеть и слушать, как меня называют нахлебницей?
Молчание.
— Знаешь что, Серёжа? За двадцать лет ты меня ни разу не защитил. Ни разу не поставил меня выше её мнения.
— Лен, это несправедливо...
— Справедливо, Серёж. И знаешь что ещё поняла? Что тебе проще пожертвовать мной, чем поссориться с мамой.
— Это неправда.
— Тогда и я делаю свой выбор. Больше в дом твоих родителей не приду. Никогда. И дети не придут.
— Но как же праздники?
— Празднуйте без нас.
— Лен, это же семья...
— Семья? Двадцать лет твоя мама объясняет мне, что я чужая. Ну пусть будет по её желанию.
Неделю он мучился. Ездил к родителям, возвращался мрачный.
— Лен, может, встретимся в кафе? Поговорить.
— Зачем?
— Выяснить отношения.
— Серёж, отношения выяснены. Твоя мама меня не уважает. Я не намерена это терпеть. Всё просто.
— А если она правда хочет измениться?
— Пусть меняется. Год-два увидим результат, тогда поговорим.
— Но это же долго...
— Серёжа, я двадцать лет терпела. Теперь она пусть потерпит.
На восьмой день он пришёл и сказал:
— Я поставил маме условия.
— Какие?
— Либо она кардинально меняет отношение к тебе, либо теряет сына и внуков.
— И что она?
— Сначала кричала. Потом поняла, что я не блефую. Сказала, что попробует.
— А как ты решился?
— Дашка помогла.
— Как?
— Сказала мне прямо:
«Пап, если ты не защищаешь маму, значит, ты не мужик».
— И я понял — она права. Нельзя двадцать лет прятаться за «не хочу конфликтов».
Обнял меня:
— Прости, что так долго не понимал.
— Лучше поздно, чем никогда.
Через две недели свекровь попросилась к нам.
Пришла с цветами и серьёзным лицом.
— Елена, я хочу извиниться. За все эти годы. За все слова.
— Слушаю.
— За то, что не ценила вас. Не видела, сколько вы делаете для семьи. И за то, что позволяла себе вас унижать.
— А почему вы так долго этого не понимали?
— Боялась, наверное.
— Чего?
— Что потеряю Серёжу. Что он будет любить вас больше, чем меня. Глупость...
— Глупость. Любовь не конкуренция.
— Теперь понимаю.
Смотрела внимательно. Искала фальшь.
Не нашла. В глазах было раскаяние.
— Хорошо, Галина Петровна. Попробуем начать сначала.
— С условиями?
— При первом неуважительном слове — всё заканчивается. Окончательно.
— Понимаю.
Полгода спустя отношения действительно изменились.
Не скажу, что мы стали подругами — нет. Но взаимное уважение появилось.
Галина Петровна старается. Не всегда получается, иногда срывается по привычке. Но сразу извиняется. И я вижу — она действительно пытается.
А главное — Сергей стал другим. Защищает меня, поддерживает.
— Мне стыдно за эти двадцать лет, — сказал недавно.
— Не надо стыдиться. Надо помнить.
— Чтобы не повторять?
— Чтобы ценить то, что имеем сейчас.
Вчера Даша сказала:
— Мам, ты молодец, что тогда не стерпела.
— Почему?
— Научила нас, что себя нужно уважать. И не позволять никому себя унижать.
— Даже родственникам?
— Особенно родственникам. От них больнее всего.
— А если обидятся?
— Пусть. Лучше обиженные родственники, чем растоптанное достоинство.
Умная моя девочка.
Сегодня к нам приезжают свёкор и свекровь.
Перед зеркалом поправляю платье — красивое, яркое. Такие я теперь покупаю без спроса и разрешений.
В отражении — женщина, которая умеет себя защищать. Которая знает себе цену.
Нравится мне эта женщина.
Звонок в дверь.
— Здравствуйте, — говорит Галина Петровна, протягивая цветы. — Спасибо, что пригласили.
— Добро пожаловать.
И это правда добро пожаловать. Потому что теперь она приходит в наш дом как гость. Уважительный гость.
За ужином разговариваем о детях, о работе, о планах.
Я сижу за столом как равная. Как хозяйка дома. Как жена и мать, которую уважают.
После ужина остаёмся на кухне вдвоём.
— Елена, вы тогда правда готовы были порвать отношения навсегда?
— Абсолютно готова.
— Не боялись, что Серёжа выберет меня?
— Боялись. Но понимала — если выберет вас, значит, я ошиблась в нём. И лучше узнать правду сейчас.
— А если бы выбрал?
— Отпустила бы. С болью, но отпустила. И жила бы дальше. С поднятой головой.
Она кивает:
— Понимаю. И восхищаюсь.
Проводила их в десять.
— Спасибо за ужин, — сказала Галина Петровна на пороге. — И за второй шанс.
— Увидимся на следующих выходных?
— Если не против.
— Не против.
Закрыла дверь.
— Ну как? — спросил Сергей.
— Хорошо было. Правильно.
— Жалеешь, что так долго терпела?
— Не жалею. Раньше я была не готова. Не созрела до того, чтобы себя защищать.
— А сейчас созрела?
— Сейчас знаю себе цену. И не позволю никому её занижать.
Перед сном стояла перед зеркалом.
В отражении — женщина сорока лет. С морщинками у глаз, с первой сединой.
Но с прямой спиной. С уверенным взглядом.
— Красивая, — сказал Сергей.
— Особенно когда не опускаю глаза.
— Больше не будешь?
— Больше не буду. Ни перед кем. Ни при каких обстоятельствах.
У меня впереди вся жизнь. Жизнь женщины, которая не опускает глаза.
А вы умеете защищать своё достоинство? Или всё ещё терпите унижения «ради семьи»?
Помните: уважение не дают — его требуют.
Подписывайтесь, ставьте лайки и делитесь в комментариях — когда вы в последний раз защищали свое достоинство?