— Ты нам должна! — визгливый крик матери впился в сознание Светланы, как ржавый гвоздь. — Ты обязана нам по гроб жизни! Мы твоя семья!
Слова эхом отдавались в звенящей тишине комнаты, куда Светлана только что вошла, оставив за дверью искажённые злобой и страхом лица матери и сестры. Семья. Какое страшное, уродливое значение приобрело это слово. Она опустилась на кровать, но тут же вскочила, словно постель была усыпана битым стеклом. Каждый предмет в этой квартире, казалось, кричал о её многолетнем рабстве, о подавленных желаниях, об унижениях.
Она знала, что это не пустые угрозы. Мать пойдёт до конца. Она не остановится ни перед чем, чтобы заполучить контроль над деньгами. Заявление в банк было лишь первым ударом. Что дальше? Привлечёт соседей в свидетели её «невменяемости»? Договорится с каким-нибудь нечистым на руку врачом? Светлане стало по-настоящему страшно. Она была одна против стаи голодных волков, которые ещё вчера назывались её роднёй.
Ночь прошла в тяжёлом, липком полусне. Ей снилось, что она пытается бежать по вязкому болоту, а мать и Таня стоят на берегу, смеются и бросают в неё камни. Утром она проснулась с тяжёлой головой и чётким осознанием: ей нужно уходить отсюда. Немедленно. Но куда? Счёт в банке заблокирован, сделка по квартире сорвалась, в кармане осталась лишь какая-то мелочь. Она снова была в ловушке.
Она вышла на кухню, чтобы налить себе воды. Мать уже сидела за столом, одетая во всё чёрное, с трагическим выражением лица, будто оплакивала кого-то. Увидев Светлану, она театрально прижала руку к сердцу.
— Ночью не спала, всё о тебе думала, кровиночка моя, — зашептала она скорбно. — Сердце разрывается видеть, как ты губишь свою жизнь. Но я тебя спасу. Даже если ты меня возненавидишь. Я твоя мать, это мой крест.
Светлана молча развернулась, чтобы уйти. Эта фальшь была невыносима.
— Постой! — голос матери стал жёстким. — Я говорила с тётей Зиной. Она нашла хорошую клинику. Частную. Там лучшие специалисты. Они тебе помогут, Светочка. Поставят на ноги.
К горлу подступила тошнота. Они уже всё решили. Упаковать её в сумасшедший дом, а самим делить её деньги.
Не помня себя, она выбежала из квартиры. Просто на лестничную клетку, в чём была — в старом домашнем халате и тапочках. Она сбежала вниз по лестнице, задыхаясь от слёз и бессильной ярости. На площадке между первым и вторым этажом она наткнулась на свою соседку снизу, Полину Андреевну, или бабу Полю, как звали её все во дворе.
Полина Андреевна, бывшая учительница русского языка и литературы, была местной достопримечательностью. Маленькая, сухонькая старушка с невероятно живыми, пронзительными голубыми глазами и острой, как бритва, речью. Она поливала цветы в горшке, который стоял на подоконнике в подъезде.
— Светлана? Деточка, что с тобой? — её голос, обычно чуть насмешливый, прозвучал встревоженно. — На тебе лица нет! Убили кого, что ли?
Светлана не смогла вымолвить ни слова, только затряслась в беззвучных рыданиях. Полина Андреевна решительно взяла её за локоть своей сухой, но сильной рукой.
— Так, а ну-ка пойдём ко мне. Быстро! Пока твоя маменька не устроила тут концерт для всех соседей. Я давно на вашу семью смотрю, всё ждала, когда же нарыв прорвётся. Кажется, дождалась.
Она завела Светлану в свою небольшую, но идеально чистую квартиру, пахнущую пирогами и старыми книгами. Усадила её на кухне на мягкий диванчик, налила в стакан воды и добавила туда несколько капель валерьянки из пузырька.
— Пей. И дыши. Вдох-выдох. Молодец. А теперь рассказывай. Без истерик, по существу. Что эта фурия опять устроила?
И Светлана рассказала. Всё. Про лотерею, про нахлынувшую родню, про сорвавшуюся покупку квартиры и, наконец, про подлое заявление матери и угрозы упрятать её в клинику. Она говорила сбивчиво, захлёбываясь слезами, а Полина Андреевна сидела напротив, подперев острый подбородок рукой, и внимательно слушала. Её голубые глаза потемнели, а губы сжались в тонкую, строгую линию.
Когда Светлана закончила, старушка несколько минут молчала, глядя в окно.
— М-да, — протянула она наконец. — Картина Репина «Не ждали». Только в твоём случае — «Очень даже ждали, но не столько». Я твою мать, Валю, с тех пор знаю, как она в этот дом въехала. Всю жизнь она была актрисой погорелого театра. Всегда ей все должны, все виноваты, а она — жертва и мученица. А Таньку твою она вырастила своей точной копией, только ленивее и глупее.
Она встала и подошла к плите, поставила чайник.
— Знаешь, деточка, у меня в жизни тоже всякое бывало. Родня — это, я тебе скажу, похлеще стихийного бедствия. После смерти мужа его братец тоже пытался у меня дачу оттяпать. Говорил, что я женщина одинокая, мне столько земли ни к чему. Я тогда тоже чуть с ума не сошла от обиды. А потом поняла одну простую вещь.
Она повернулась к Светлане, и её глаза озорно блеснули.
— С волками жить — по-волчьи выть. Нельзя с ними по-человечески. Они этого языка не понимают. Они понимают только язык силы и хитрости. Твоя мать устроила тебе спектакль? Отлично! Мы устроим ей такой ответный спектакль, что все театры Москвы обзавидуются!
— Какой спектакль? — не поняла Светлана. — Что мне делать? Они же меня в психушку упекут!
— Никто тебя никуда не упечёт, если ты сама этого не захочешь, — отрезала Полина Андреевна. — Слушай сюда, горе ты моё луковое. План такой. Ты сейчас возвращаешься домой. Умываешься, приводишь себя в порядок. И прекращаешь плакать. С этой минуты ты — не жертва. Ты — актриса, играющая главную роль.
Она налила в две чашки ароматный чай с чабрецом.
— Они считают тебя сумасшедшей? Прекрасно! Подыграй им. Но не так, как они ожидают. Не надо биться в истерике или кричать. Наоборот. Ты станешь тихой, задумчивой и… немного странной.
— Что значит — странной?
— Ну, например, начнёшь разговаривать с цветами, — хитро прищурилась старушка. — Или будешь часами сидеть и перебирать пуговицы, загадочно улыбаясь. Будешь говорить им всякие туманные вещи, вроде: «Деньги — это прах. Главное — космическая энергия». Понимаешь? Они ждут от тебя бурной реакции, слёз, скандалов. А ты дашь им тихую, ползучую жуть. Пусть они сами начнут сомневаться, а не перегнули ли они палку. Пусть сами начнут тебя бояться.
Светлана смотрела на неё во все глаза. План был безумным, но в этом безумии была своя гениальная логика.
— А что с деньгами? Со счётом?
— А со счётом пока ничего. Пусть будет заблокирован. Это часть нашего спектакля. Чем дольше они не смогут дорваться до денег, тем сильнее будут нервничать. А мы тем временем подготовимся. У меня есть племянник, Дмитрий. Парень — золото. Руки из того места растут, и голова на плечах есть. Он нам поможет. А теперь пей чай и запоминай. Урок актёрского мастерства начинается.
Вернувшись в квартиру, Светлана почувствовала себя другим человеком. Страх никуда не делся, но к нему примешался азарт. Она вошла на кухню, где мать всё ещё сидела в позе скорбящей Мадонны.
— Где ты была? — враждебно спросила она.
Светлана не ответила. Она подошла к окну, где на подоконнике стоял захудалый фикус, и нежно погладила его по листу.
— Не переживай, мой хороший, — прошептала она цветку. — Скоро всё наладится. Луна войдёт в созвездие Девы, и денежные потоки снова откроются.
Валентина Петровна замерла, её рот приоткрылся. Она с подозрением посмотрела на дочь.
— Ты с кем это разговариваешь? Совсем уже?
Светлана медленно повернулась к ней. На её лице была мягкая, отстранённая улыбка.
— Мама, не надо так кричать. Ты нарушаешь гармонию. Фикус не любит громких звуков.
Она развернулась и тихой, плавной походкой удалилась в свою комнату. Из-за двери донёсся ошарашенный голос матери, говорящей по телефону: «Зина, ты не представляешь! Кажется, у неё совсем крыша поехала! Она с цветком разговаривает!»
Спектакль начался.
Следующие дни превратились в театр абсурда. Светлана следовала инструкциям Полины Андреевны с поразительной точностью. Она перестала реагировать на упрёки и провокации. На все требования сестры купить ей то одно, то другое, она отвечала загадочной фразой: «Материальное тленно, Танечка. Подумай о душе». Она начала носить дома странную одежду — например, старый цветастый платок, повязанный на голове, как тюрбан. По вечерам она садилась посреди комнаты на пол, зажигала ароматическую палочку и что-то тихо напевала себе под нос.
Мать и сестра сначала восприняли это как новую форму протеста. Но стойкое, невозмутимое спокойствие Светланы начало их пугать. Её отстранённый взгляд, её тихая улыбка, её бессмысленные, с их точки зрения, действия выводили из себя куда больше, чем прежние скандалы.
— Она точно чокнулась! — шипела Таня матери. — Что мы будем делать? Может, и правда врачей вызвать?
— Погоди, — останавливала её Валентина Петровна, в глазах которой теперь плескалась не только жадность, но и растерянность. — Если её признают недееспособной, назначат опекуна... А это всё долго, муторно... Надо, чтобы она сама нам деньги отдала. Добровольно.
Родственники, узнав о «странностях» Светланы, тоже заволновались. Тётка Зина примчалась с банкой святой воды.
— Светочка, может, тебя сглазил кто? — причитала она, пытаясь окропить племянницу водой. — Такая порча на деньги бывает, я читала! Человек умом трогается!
Светлана посмотрела на неё ясным, спокойным взглядом.
— Не переживайте, тётя Зина. Это не порча. Это просветление. Скоро я достигну праведного состояния и раздам всё мирское страждущим. Вы ведь страждущая?
Тётка Зина отшатнулась, бормоча: «Свят-свят-свят...» и поспешно ретировалась.
В один из дней, как и обещала, Полина Андреевна пришла в гости со своим племянником Дмитрием. Это оказался высокий, крепкий мужчина лет тридцати пяти, с добрыми и немного усталыми глазами и спокойной, уверенной улыбкой. Он пришёл под предлогом починить скрипящую дверь в квартире старушки.
Пока он работал, Полина Андреевна устроила на кухне чаепитие.
— Ну, как успехи, актриса? — подмигнула она Светлане.
— Они в панике, — усмехнулась та. — Кажется, уже сами не рады, что затеяли всё это.
— То-то же, — удовлетворённо кивнула старушка. — Клин клином вышибают. А это, знакомься, Дима, мой оболтус. Дима, это Светлана, моя соседка и протеже.
Дмитрий вытер руки ветошью и кивнул.
— Очень приятно. Тётя Поля мне вкратце рассказала вашу ситуацию. Вы держитесь. Она у меня стратег, что твоя Жанна д'Арк. Если что-то задумала, то доведёт до конца.
В его голосе была такая непоколебимая уверенность, что Светлане стало немного легче. Она впервые за долгое время почувствовала, что она не одна.
— Вот что я придумала, — продолжила Полина Андреевна, понизив голос. — Пора переходить в наступление. Тебе нужно собрать их всех вместе. Устроить, так сказать, прощальный ужин.
— Зачем?
— Объявишь им, что ты готова отдать им деньги. Все. До копейки. Скажешь, что твоё просветление достигло пика, и ты отрекаешься от всего материального.
— Но я не хочу им ничего отдавать! — испугалась Светлана.
— А никто и не отдаст, — хитро улыбнулась старушка. — Мы просто проверим их на вшивость. Устроим им последнее испытание. Дима нам в этом поможет.
Они ещё долго сидели на кухне, обсуждая детали плана. План был дерзким, рискованным и немного театральным, но Светлане он понравился. Это был шанс не просто отбиться от них, а преподать им жестокий, но справедливый урок.
Через несколько дней Светлана обзвонила всех: мать, сестру, тётю Зину, дядю Игоря. Тихим, бесцветным голосом она пригласила их на «очень важный семейный ужин».
— Я приняла решение, — сказала она в трубку. — Я хочу поговорить с вами обо всех. О деньгах.
На том конце провода повисала напряжённая тишина, а потом слышалось радостно-возбуждённое сопение. Они клюнули.
В назначенный вечер квартира наполнилась гостями. Все были одеты подчёркнуто нарядно, будто на праздник. На их лицах была смесь жадности, нетерпения и плохо скрываемого торжества. Они смотрели на Светлану, которая встретила их в том же цветастом платке на голове, с сочувствием и превосходством. Бедная дурочка, наконец-то сломалась.
Светлана, с помощью Полины Андреевны и Дмитрия, которые тайно пронесли продукты, приготовила роскошный ужин. Стол ломился от яств, каких в этой квартире никогда не видели. Родственники, забыв о приличиях, набросились на еду.
Когда с ужином было покончено, Светлана встала. В комнате воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к ней.
— Дорогие мои, — начала она тихо и торжественно. — Последние недели были для меня временем великих открытий. Я поняла, что деньги — это бремя. Они отравляют душу и разрушают семьи. Я не хочу этого. Я хочу мира и гармонии. Поэтому я решила... отдать вам всё.
По комнате пронёсся вздох облегчения и восторга. Таня вскочила, готовая захлопать в ладоши, но мать шикнула на неё.
— Я уже подготовила всё, — продолжала Светлана. — Деньги лежат в банковской ячейке. Огромная сумма наличными. — Она сделала паузу, наслаждаясь произведённым эффектом. — Но есть одно условие.
Лица родственников напряглись.
— Высшие силы, с которыми я общалась, сказали мне, что я могу отдать это богатство только тем, кто искренне меня любит и готов доказать это не словом, а делом. Я хочу, чтобы каждый из вас совершил один маленький поступок, чтобы очистить свою карму и показать чистоту своих помыслов.
Она достала четыре запечатанных конверта.
— Здесь — ваши задания. Как только вы их выполните, мы все вместе поедем в банк, и вы получите свою долю.
Она раздала конверты. Руки у родственников дрожали, когда они их вскрывали. Светлана видела, как менялись их лица. Торжество сменилось недоумением, затем — гневом.
— Что это за издевательство?! — первой взорвалась тётка Зина, размахивая листком бумаги. — «Помочь своему сыну Витеньке устроиться на работу санитаром в дом престарелых и отработать там вместе с ним месяц волонтёрами»? Да мой Витенька — человек с тонкой душевной организацией! Он этой грязи не вынесет!
— А что это?! — взвизгнул дядя Игорь. — «Отказаться от своей „гениальной“ бизнес-идеи и пойти работать простым рабочим на завод, где вы не продержались и месяца в молодости»? Да я... да я прирождённый бизнесмен!
— Мама, посмотри! — заныла Таня, чуть не плача. — Она хочет, чтобы я пошла работать официанткой в её бывшую забегаловку! На целый месяц! Да меня же все подружки засмеют! Это унизительно!
Все посмотрели на Валентину Петровну. Та сидела багрового цвета, сжимая в руке свой листок.
— А что у тебя, Валя? — с ехидным любопытством спросила тётка Зина.
Валентина Петровна молчала. Светлана улыбнулась своей тихой, отстранённой улыбкой.
— У мамы самое простое задание. Ей нужно просто пойти в тот банк, куда она написала на меня заявление, и признаться, что она солгала. Оклеветала собственную дочь из-за денег. Всего-то.
Наступила мёртвая тишина.
— Ты... ты... сумасшедшая! — наконец выдавила из себя Валентина Петровна. — Ты действительно больная! Издеваешься над родной матерью! Над всей семьёй!
— Да это шантаж! — подхватил дядя Игорь. — Мы на тебя в полицию заявим!
— Конечно, — спокойно кивнула Светлана. — Только перед этим я хотела бы вам кое-что показать.
Она достала из кармана диктофон и нажала на кнопку. По комнате разнеслись их же голоса — крики, требования, угрозы, планы по разделу её денег, обсуждение «хорошей клиники». Она записывала их всё это время.
Затем она положила на стол медицинское заключение, которое она предусмотрительно сделала на прошлой неделе в независимом центре. Вердикт врачей был однозначен: «Психически здорова, признаков невменяемости не обнаружено».
— Как видите, — сказала она всё тем же ровным голосом, — сумасшедшая здесь не я. А вот ваше заявление в банк теперь очень похоже на статью о клевете. А попытка завладеть чужим имуществом путём обмана — на мошенничество.
Родственники сидели, как громом поражённые. Они смотрели то на диктофон, то на справку, и их лица из багровых становились мертвенно-бледными.
— Я дала вам шанс, — сказала Светлана. — Шанс доказать, что в вас есть хоть капля человечности. Что для вас семья — это не просто слово, которым можно прикрывать свою жадность. Вы этот шанс не использовали. А теперь... — она встала и подошла к входной двери, широко её открыв. — Уходите.
Никто не двинулся.
— Вы не слышали? У-хо-ди-те, — повторила она, разделяя слово на слоги. — Из моего дома. И чтобы я вас больше никогда не видела. Никого из вас.
Первой вскочила тётка Зина.
— Подумаешь! Очень надо! Подавись ты своими миллионами, неблагодарная! — прошипела она и вылетела за дверь.
За ней, бросая на Светлану полные ненависти взгляды, потянулся и дядя Игорь.
В квартире остались только мать и сестра. Таня плакала, размазывая по лицу дорогую косметику. Валентина Петровна смотрела на старшую дочь взглядом, в котором не было ничего, кроме холодной, концентрированной злобы.
— Ты ещё пожалеешь об этом, — процедила она. — Ты останешься одна, как перст. И никто тебе в старости стакан воды не подаст.
— Стакан воды я себе и сама налью, — ответила Светлана. — Из-под крана в моей собственной квартире. А одиночества я не боюсь. Я всю жизнь была одна, даже живя с вами. Так что для меня ничего не изменится. Уходите.
Мать и сестра ушли, громко хлопнув дверью. Светлана закрыла за ними дверь на все замки и медленно сползла по ней на пол. Всё было кончено. Она победила. Но радости почему-то не было. Была только огромная, звенящая пустота.
Прошло полгода. Светлана наконец-то купила ту самую квартиру в новом доме. Дмитрий, племянник Полины Андреевны, помог ей сделать там ремонт. Он оказался не только мастером на все руки, но и удивительно лёгким, надёжным человеком. Работая бок о бок, они незаметно для себя сблизились. Говорили обо всём на свете: о книгах, о фильмах, о мечтах. Светлана впервые в жизни почувствовала, что её слушают и, главное, слышат.
Со своей бывшей семьёй она не общалась. Полина Андреевна, которая была в курсе всех дворовых новостей, иногда рассказывала, что у них происходит. Тётка Зина и дядя Игорь после того вечера как в воду канули, больше не появлялись и не звонили. А Валентина Петровна с Таней продолжали жить в старой квартире. Мать, по слухам, сильно сдала, постарела и часто жаловалась соседям на неблагодарную дочь. А Таня... Таня, ко всеобщему узумлению, устроилась на работу. Администратором в салон красоты. Зарплата была маленькая, работа ей не нравилась, но, видимо, перспектива голодной жизни испугала её больше, чем необходимость трудиться.
Однажды, когда Светлана и Дмитрий уже заканчивали клеить обои в новой квартире, в дверь позвонили. На пороге стояли мать и Таня. Они выглядели совсем по-другому. Мать — осунувшаяся, без привычной боевой раскраски. Таня — в скромной одежде, с потухшим взглядом.
— Мы... поговорить, — тихо сказала Валентина Петровна.
Светлана хотела захлопнуть дверь, но Дмитрий мягко остановил её.
— Пусти. Надо поставить точку.
Они прошли на кухню. Мать и сестра неловко сели на табуретки.
— Света... — начала Таня, и в её голосе не было привычных капризных ноток. — Я... я хотела извиниться. Я дура была. Я думала, что мне все должны... А когда пришлось самой зарабатывать... я поняла. Как тебе было тяжело. Прости меня.
Валентина Петровна молчала, глядя в пол. Потом она подняла на Светлану глаза, и в них стояли слёзы. Настоящие, не театральные.
— Прости, дочка. И меня прости, если сможешь, — прошептала она. — Не знаю, какой бес в меня вселился. Зависть, наверное. Что у тебя всё получилось, а у меня жизнь... не сложилась. Я неправильно тебя воспитывала. Обоих неправильно...
Светлана смотрела на них и не чувствовала ни злости, ни торжества. Только усталость и отголосок давней боли. Она понимала, что эти извинения — искренние. Их заставила извиниться не совесть, а жизнь. Но они были сказаны.
Она не сказала «прощаю». Она не смогла. Слишком глубока была рана. Но она сказала другое.
— Я куплю вам однокомнатную квартиру на окраине, — ровным голосом произнесла она. — И буду перечислять вам каждый месяц небольшую сумму, чтобы вы не голодали. Эту квартиру вы разменяете. Таня начнёт свою жизнь, а ты, мама, будешь жить отдельно. Это всё, что я могу для вас сделать. Я не хочу, чтобы вы были частью моей жизни. Но я не хочу и того, чтобы вы прозябали в нищете. Считайте это... выходным пособием. За моё исковерканное детство.
Наступил день переезда Светланы. Полина Андреевна командовала процессом, как фельдмаршал на поле боя. Дмитрий носил коробки, шутил и подбадривал Светлану. В новой, залитой солнцем квартире пахло свежей краской и надеждой.
Когда последняя коробка была занесена, Полина Андреевна достала из своей сумки старинные фарфоровые чашки.
— Ну, с новосельем, деточка! — торжественно сказала она. — Семья — это не те, кто тебя родил. Семья — это те, кто рад твоему счастью и готов пить с тобой чай в горе и в радости. Запомни это.
Светлана посмотрела на Полину Андреевну, на Дмитрия, который тепло ей улыбался, и впервые за много лет почувствовала, что она дома. По-настоящему дома.
От автора:
...Говорят, кровь не вода. Но иногда стакан чистой воды, поданный вовремя доброй рукой, оказывается куда дороже целого моря мутной, ядовитой крови.