Дверь щелкнула, и в тускло освещенную прихожую вошел Стас. Виктория, стоявшая у детской кроватки, вздрогнула, но не обернулась. Она всем своим существом ощущала тяжелую ауру, которую муж принес с собой из театра. Это был не просто запах кулис и грима, а ледяное облако раздражения, которое с недавних пор стало его постоянным спутником.
— Опять орет? — голос Стаса был глухим и безразличным, лишенным даже тени сочувствия.
— Он не орет, а плачет. У Миши режутся зубки, — тихо ответила Вика, продолжая покачивать кроватку. Маленький Мишенька, которому исполнилось всего четыре месяца, всхлипывал во сне, его крошечное личико сморщилось от боли.
Стас прошел в гостиную, небрежно бросив на диван свой дорогой кожаный портфель. Он даже не разулся, оставив на светлом паркете грязные следы от уличной слякоти. Виктория поджала губы, но промолчала. Последние месяцы их совместной жизни превратились в хождение по минному полю. Любое неосторожное слово, любой упрек могли вызвать взрыв.
— Я не могу так больше! — внезапно воскликнул он, повернувшись к ней. Его лицо, обычно такое артистичное, с тонкими чертами, исказилось от злости. — Я прихожу домой после двенадцатичасового рабочего дня, после репетиций, где из меня выжимают все соки, и что я получаю? Вечный плач! Я не могу отдохнуть в собственном доме!
Виктория медленно выпрямилась. Внутри у нее все похолодело. Она знала, что это не просто усталость. Это было нечто большее, что-то темное и уродливое, что зрело в их отношениях уже давно, подпитываемое ядовитыми нашептываниями его матери, Ульяны Игоревны.
— Стас, он же твой сын. Он маленький, ему нужна забота. И мне тоже нужна твоя помощь, — ее голос дрогнул.
Он усмехнулся. Усмешка получилась злой и кривой.
— Мой сын? Ты в этом уверена, Вика?
Воздух в комнате стал густым, его можно было резать ножом. Виктория замерла, не веря своим ушам. Она смотрела на мужа, за которого вышла замуж три года назад, которого любила до безумия, и не узнавала его. Перед ней стоял чужой, враждебный человек с глазами, полными яда.
— Что… что ты сказал? — прошептала она, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— То, что слышала! — он перешел на крик, и Мишенька в кроватке снова захныкал, почувствовав напряжение. — Я смотрю на него и не вижу ничего своего! Ничего! Ни одной черточки! Чей это ребенок, Вика? Признавайся!
Это было уже слишком. Боль, острая, как удар кинжала, пронзила ее сердце, но за ней тут же поднялась волна ледяной ярости. Она больше не была той тихой, покладистой девочкой, которая боялась обидеть своего гениального мужа-актера. Материнство изменило ее, сделало сильнее.
— Ты с ума сошел? — ее голос зазвенел от гнева. — Ты в своем уме, Станислав? Как ты смеешь такое говорить? Как ты смеешь оскорблять меня и нашего сына?
— Вашего? — он издевательски рассмеялся. — Не смеши меня! Это все твои уловки. Думала, привяжешь меня ребенком? Не выйдет! Я не собираюсь растить чужого отпрыска!
Слова, страшные, несправедливые, хлестали ее по лицу. Она поняла, что это конец. Не просто ссора, не очередная истерика уставшего артиста. Это была черта, за которую нет возврата. И она знала, кто подтолкнул его к этой черте. Ульяна Игоревна. Ее милая, заботливая свекровь, которая с первого дня их знакомства плела паутину интриг за ее спиной.
Виктория вспомнила все. Бесконечные «случайные» фразы свекрови: «Ой, Викочка, а что это у Мишеньки глазки такие светлые? У нас в роду все темноглазые». Или: «А носик-то курносый… У Стасика такой прямой, аристократический профиль. Наверное, в твою родню пошел». Каждая фраза была маленькой каплей яда, которая медленно, но верно отравляла душу ее сына. И вот, яд подействовал.
— Хорошо, — сказала Виктория так спокойно, что сама удивилась. Внутри у нее бушевал ураган, но внешне она была как скала. — Ты хочешь правды? Ты ее получишь. Завтра же мы идем и делаем тест ДНК.
Стас на мгновение опешил. Он, видимо, ожидал слез, мольбы, оправданий. Но вместо этого получил холодный, решительный отпор.
— Что? — переспросил он.
— Тест. На. Отцовство, — отчеканила она каждое слово. — Чтобы раз и навсегда закрыть эту грязную тему. И если ты окажешься неправ… — она сделала паузу, глядя ему прямо в глаза, и в ее взгляде он увидел столько презрения, что невольно отшатнулся. — Если, Стас, ты окажешься неправ, я хочу, чтобы ты и твоя мамочка убрались из моей жизни навсегда.
Она развернулась и пошла на кухню, оставив его одного посреди гостиной. Руки ее дрожали, сердце колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Она налила себе стакан воды и выпила залпом. Вода была ледяной, но не могла потушить пожар, который разгорелся внутри. Война была объявлена. И она знала, что в этой войне ей придется сражаться не только за свою честь, но и за будущее своего маленького, беззащитного сына.
Следующие дни превратились в ад. Атмосфера в их квартире, когда-то наполненной любовью и смехом, стала удушающей. Стас перебрался спать на диван в гостиной. Они практически не разговаривали, обмениваясь лишь короткими, необходимыми фразами. Он демонстративно игнорировал Мишу, обходя кроватку стороной, словно это было что-то прокаженное. Викторию это ранило до глубины души, но она сжимала зубы и терпела. Она ждала.
Записаться в клинику оказалось несложно. Процедура была быстрой и безболезненной. Стерильная чистота кабинета, равнодушное лицо медсестры, берущей мазок со слизистой щеки у нее, у Стаса и у спящего на ее руках Мишеньки. Все это казалось сюрреалистичным сном. Стас вел себя отчужденно, смотрел в сторону, его лицо было непроницаемой маской. Он играл роль. Как всегда. Только сейчас это была самая отвратительная роль в его жизни — роль человека, предавшего свою семью.
Ожидание результатов растянулось на мучительную неделю. Каждый день был пыткой. Ульяна Игоревна звонила сыну по несколько раз в день, и Вика, проходя мимо гостиной, слышала обрывки их разговоров. Свекровь говорила вкрадчивым, сочувствующим голосом: «Сыночек, я так за тебя переживаю… Ты только держись. Правда всегда выходит на свет… Главное, что ты не один, я всегда с тобой, мой мальчик». Виктории хотелось вырвать телефон из рук мужа и закричать в трубку все, что она думает об этой лицемерной женщине. Но она сдерживалась. Ее час еще не настал.
Она старалась жить как обычно: гуляла с Мишей в парке, готовила еду, которую Стас едва притрагивался, поддерживала порядок в квартире. Но это была лишь видимость. Внутри нее росла и крепла холодная решимость. Она перебирала в памяти все годы их совместной жизни, анализировала каждый поступок, каждое слово. И с ужасом понимала, как долго она была слепа.
Она вспомнила их свадьбу. Ульяна Игоревна тогда произнесла тост, который всем показался очень трогательным. «Я отдаю в твои руки, Викочка, самое дорогое, что у меня есть — моего сына. Он — человек тонкой душевной организации, ранимый, настоящий творец. Береги его. Надеюсь, ты станешь для него не только женой, но и музой, и верной опорой, какой всегда была я». Тогда Вика чуть не плакала от умиления. А сейчас она понимала истинный смысл этих слов. Это было не благословение, а предупреждение. «Он мой, и ты всегда будешь на втором месте».
Свекровь никогда не критиковала ее в открытую. О нет, она была слишком умна для этого. Ее оружием были намеки, полуулыбки, вздохи. «Ах, Викочка, ты так устаешь на своей работе в офисе… Бумажки, цифры… Это так приземляет. Стасику нужна рядом женщина, которая бы понимала его творческие порывы, жила бы его миром». Она обесценивала все, что делала Вика, и возносила до небес своего «гениального» сына. И Стас, избалованный материнской любовью, впитывал это как губка. Он привык быть центром вселенной, и появление ребенка, который требовал внимания и отнимал его у него, стало для него настоящим ударом. А мать умело направила его раздражение в нужное ей русло.
Однажды, не выдержав напряжения, Виктория позвонила своей лучшей подруге Лене.
— Лен, это я, — сказала она в трубку, и голос ее сорвался.
— Вика? Что случилось? На тебе лица нет, — Лена всегда умела чувствовать ее настроение.
Виктория, захлебываясь слезами, рассказала ей все. Про страшные слова Стаса, про тест ДНК, про ад, в котором она живет последнюю неделю.
— Вот же козел! — без обиняков заявила Лена. — Прости, подруга, но он у тебя не просто козел, а козел, ведомый своей мамочкой-ведьмой. Я же тебе говорила, что она та еще штучка! Что ты собираешься делать?
— Я жду результатов, — твердо ответила Вика, утирая слезы. — А потом… потом я не знаю, Лен. Я не знаю, смогу ли я его простить. Он не просто усомнился во мне. Он растоптал все, что у нас было. Он предал нашего сына.
— Вот именно! — горячо поддержала ее подруга. — Ты должна думать о Мише в первую очередь. Нужен ли ему такой отец, который отказывается от него по навету своей мамаши? И нужна ли тебе такая свекровь? Гони их обоих в шею, Вика! Ты сильная, ты справишься. У тебя есть мы, твои родители, я. Мы тебя не бросим.
Разговор с Леной придал ей сил. Она поняла, что не одна. И что бы ни случилось, у нее есть ради кого жить и бороться. Она посмотрела на спящего в кроватке Мишеньку, на его пухлые щечки, на крошечные пальчики, сжатые в кулачки. Ее сын. Ее сокровище. И она никому не позволит его обидеть. Даже собственному отцу.
День, когда должны были прийти результаты, начался как обычно. Серое, унылое утро. Стас ушел на репетицию, не проронив ни слова. Виктория покормила Мишу, сделала зарядку и села за компьютер, чтобы проверить почту. Она открывала папку «Входящие» с замиранием сердца. И вот оно. Письмо из клиники. «Результаты генетической экспертизы».
Ее палец на мгновение замер над мышкой. А вдруг? Вдруг там что-то не так? Глупая, предательская мысль мелькнула в голове и тут же исчезла. Она была уверена в себе. Она знала правду. Дрожащей рукой она открыла вложенный файл.
Официальный бланк, печать, подписи. Она пробежала глазами по строчкам, ища главные слова. И нашла их. «Вероятность отцовства в отношении ребенка… составляет 99,9999%».
Виктория откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Она не почувствовала радости или облегчения. Только холодную, звенящую пустоту. И тихую, ледяную ярость. Все было кончено. Мосты сожжены.
Она распечатала заключение в двух экземплярах. Один положила на кухонный стол, на самое видное место. Второй убрала в свою сумку. Затем она взяла телефон и набрала номер, который уже давно хотела набрать.
— Ульяна Игоревна? Здравствуйте. Это Вика, — ее голос звучал спокойно и ровно. — У меня к вам серьезный разговор. Не могли бы вы приехать к нам сегодня вечером? Часов в семь. Да, Стас тоже будет. Это очень важно. Это касается вашего сына и вашего внука.
На том конце провода повисла пауза. Вика почти физически ощущала, как в голове у свекрови проносятся тысячи мыслей.
— Что-то случилось, Викочка? У тебя такой странный голос, — пропела Ульяна Игоревна своим фирменным елейным тоном.
— Случилось, — отрезала Вика. — Вы все узнаете вечером. Жду вас.
И она нажала на отбой, не дав свекрови вставить ни слова.
Весь день она провела как в тумане. Она играла с Мишей, кормила его, гуляла с ним, но все ее мысли были там, в предстоящем вечере. Она прокручивала в голове сценарий разговора, подбирала слова. Она знала, что это будет не просто разговор. Это будет битва. И она должна выйти из нее победительницей.
Стас вернулся домой около шести. Он выглядел измотанным. Увидев распечатанный лист на столе, он замер. Медленно, словно боясь, он подошел и взял его в руки. Вика наблюдала за ним из дверного проема кухни. Она видела, как его лицо меняется. Недоумение, шок, растерянность… и что-то похожее на ужас. Его руки задрожали, и лист бумаги выпал из них, медленно планируя на пол.
Он поднял на нее глаза. В них стояли слезы.
— Вика… — прохрипел он. — Вика, прости меня… Я… я такой идиот…
Он сделал шаг к ней, протягивая руки, но она отступила.
— Не подходи ко мне, — ее голос был холодным как лед.
— Но, Вика… это же… это же ошибка… я не знаю, что на меня нашло… это все мама… она говорила…
— Я знаю, что говорила твоя мама, — перебила она его. — И именно поэтому я ее сюда и позвала. Она будет с минуты на минуту. И мы все вместе расставим точки над «i».
В этот момент в дверь позвонили.
Стас вздрогнул, как будто его ударило током. Он посмотрел на Викторию с мольбой во взгляде. «Не надо, пожалуйста, не надо», — кричали его глаза. Но она была непреклонна. Она пошла и открыла дверь.
На пороге стояла Ульяна Игоревна, вся из себя воплощение заботливой матери и бабушки. В руках она держала пакет с детскими игрушками.
— Викочка, здравствуй, дорогая! А где мой Стасик? А как мой внучек? — защебетала она, входя в прихожую.
— Проходите в гостиную, Ульяна Игоревна, — ровным тоном сказала Вика. — Мы вас ждем.
Свекровь прошла в комнату и увидела бледного, как полотно, сына и лежащий на полу документ. Ее улыбка медленно сползла с лица. Она сразу все поняла. Но она была опытный боец и не собиралась сдаваться так просто.
— Что здесь происходит? Стасик, что с тобой? Вика, ты его чем-то расстроила? — она перешла в наступление.
Виктория молча подняла с пола лист и протянула его свекрови.
— Прочтите. Думаю, вам будет интересно.
Ульяна Игоревна надела очки, которые всегда носила на цепочке, и впилась глазами в текст. По мере чтения ее лицо приобретало багровый оттенок.
— Ну и что? — фыркнула она, бросив бумагу на стол. — Подумаешь! Сейчас любую бумажку можно купить! Кто знает, где ты ее взяла!
Это было последней каплей.
— Ах, купить?! — закричала Вика, и ее голос сорвался от ярости, которая копилась в ней все эти недели. — Это вы, вы все это устроили! Вы с самого начала были против меня! Вы настраивали своего сына, капали ему на мозги, лгали, плели интриги! Зачем?! Что я вам сделала?!
— Ты?! — взвизгнула в ответ свекровь, тоже теряя самообладание. — Ты отняла у меня сына! Он перестал меня слушать, он все делал только так, как хочешь ты! Ты вертела им, как хотела! А он, мой бедный мальчик, даже не замечал этого!
— Я его любила! — кричала Вика, и слезы градом катились по ее щекам. — Я создала для него семью, дом, родила ему сына! А что сделали вы?! Вы разрушили все! Своей ложью, своей ревностью, своей эгоистичной материнской любовью, которая на самом деле — яд!
— Да как ты смеешь так говорить с матерью! — Ульяна Игоревна обернулась к сыну, который стоял, вжавшись в стену, и не мог вымолвить ни слова. — Стас, ты слышишь, что она говорит?! Скажи ей! Защити свою мать!
Стас поднял голову. Его лицо было мокрым от слез. Он посмотрел на мать, потом на жену, на детскую кроватку, где спал его сын, от которого он так подло отказался. И в этот момент в нем что-то переломилось.
— Уходи, мама, — тихо, но твердо сказал он.
Ульяна Игоревна застыла, открыв рот.
— Что?..
— Уходи, — повторил он громче. — Пожалуйста, уходи. И больше не приходи. Никогда.
Такого удара свекровь не ожидала. Ее лицо исказилось от ярости и обиды.
— Ах так! Значит, ты выбрал ее?! Эту… эту вертихвостку?! Ну что ж! Посмотришь еще, как она тебе покажет! Ты еще приползешь ко мне на коленях, сынок, да будет поздно! — прошипела она, схватила свою сумку и, хлопнув дверью так, что зазвенели стекла, вылетела из квартиры.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только тихим сопением Мишеньки.
Стас медленно опустился на диван и закрыл лицо руками. Он плакал. Беззвучно, сотрясаясь всем телом. Виктория смотрела на него без жалости. Вся ее любовь, вся нежность, которую она когда-то испытывала к этому человеку, выгорела дотла, оставив после себя лишь пепел.
— Вика, — прошептал он сквозь рыдания. — Я все понимаю. Я все разрушил. Но я люблю тебя. И Мишу… теперь я знаю… я люблю его. Дай мне шанс. Пожалуйста. Один шанс все исправить.
Виктория долго молчала. Она подошла к окну и посмотрела на ночной город. Огни машин, далекие звезды. Ее мир рухнул, и ей предстояло построить его заново. Одной или с этим человеком, который предал ее так жестоко? Она не знала ответа.
Она повернулась к нему. Его глаза были полны надежды и отчаяния.
— Я не знаю, Стас, — тихо сказала она. — Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова тебе доверять. Ты не просто поверил своей матери. Ты отказался от собственного сына. Ты вычеркнул его из своей жизни, даже не попытавшись разобраться. Такое не забывается.
Она подошла к кроватке и нежно поправила одеяльце на Мише. Малыш улыбнулся во сне.
— Нам с сыном нужно время, — сказала она, не глядя на мужа. — Время, чтобы все обдумать. А пока… поживи где-нибудь в другом месте. У своей мамы, например. Или в театре, который ты любишь больше семьи.
Она увидела, как в его глазах гаснет последняя надежда. Он понял, что проиграл. Проиграл все. Свою жену, своего сына, свою семью.
Он молча встал, взял свой портфель и пошел к выходу. В дверях он обернулся.
— Я буду ждать, Вика, — сказал он. — Я буду ждать столько, сколько нужно. И я докажу тебе, что изменился.
Дверь за ним закрылась.
Виктория осталась одна. В своей квартире, со своим сыном. Она не чувствовала себя победительницей. Она чувствовала лишь опустошение и страшную усталость. Но где-то в глубине души уже зарождалось новое чувство. Чувство свободы. Она знала, что впереди будет трудно. Но она также знала, что справится. Ради себя. И ради маленького человека, который мирно спал в своей кроватке и не знал, какие бури бушуют вокруг него. Главная битва была выиграна. Но Виктория смутно догадывалась, что это еще не конец истории. Ульяна Игоревна была не из тех, кто так просто сдается. И что еще предпримет эта женщина, чтобы вернуть контроль над сыном и разрушить ее жизнь, оставалось только гадать. Продолжение истории здесь >>>